Розы без запаха

– Что стряслось-то?

– Я ведь в тот день поехал к любовнице, а мог бы к жене. А когда домой вернулся, Оксана ушла сама… навсегда.

– В смысле?

– Умерла. Вот так-то, друг. – Олег покачал головой.

Кирилл ничего не сказал, а лишь бессистемно передвигал на столе солонку, перечницу и салфетницу. Подошла официантка с меню:

– Заказывать будете?

– Я уже заказал, а моему другу вы пока меню так и не дали, – ответил Олег.

– Я за другой столик сяду, ко мне сейчас подойдут, – как-то виновато отреагировал Кирилл. Он встал, протянул руку:

– Держись. Если будет совсем худо, звони.

Не успел Олег сказать спасибо, как дверь кафе вновь открылась. Оба мужчины обернулись на мелодичный звон колокольчиков, которые были подвешены над входом.

И если у Кирилла лицо расцвело в улыбке, то у Олега оно, наоборот, окаменело:

– Привет, мальчики, – слегка удивленно проговорила Вика, – вы знакомы?

– Привет, Викуся. – Кирилл подался вперед к своей даме. – Это Олег, мы с ним познакомились на стройке.

– А мы знакомы. – Вика вела себя непринужденно, она присела за столик, где расположился Олег. – Давайте пообедаем все втроем.

Кирилл заметно расстроился, ему хотелось полюбезничать с дамой наедине, но пришлось подчиниться, и он уселся на противоположный стул.

– Ваш суп, – официантка поставила перед Олегом тарелку, а Кириллу и Вике подала меню.

– Мне, пожалуйста, то же самое, что и этому молодому человеку. – Вика заглянула в тарелку к Олегу.

– Вика, успокойся. По-моему, мы обо всем уже поговорили. – Аппетит у Олега пропал. – Кирилл, не хочу портить твое свидание, я, пожалуй, пойду.

Вдовец встал из-за стола, положил на него несколько купюр, взял с вешалки свою куртку и торопливо вышел.

7.

Черная вина и липкая тоска с новой силой охватили Олега, когда он увидел Вику, которую считал виновницей своей беды. Было так невыносимо, что он не заметил, как идет по улице, схватившись обеими руками за голову. Страдалец торопливо опустил их, только когда приблизился к машине и сел за руль. Олег уставился в одну точку, не поворачивал ключа в зажигании. Со стороны казалось, что человек забыл, как завести машину и тронуться с места.

А его мучила все та же умственная жвачка, которая донимала после смерти жены: почему она так поступила, почему не подумала о ребенке, что я натворил, как жить дальше?

«Нужно встряхнуться», – который раз засветилась в его голове лампочка. Обычно дальше следовали мысли об алкоголе, которые он гнал усилием воли, боясь, что если раз встанет на эти рельсы, сойти с них уже не сможет. И опять появлялась навязчивая картинка: он пьяный, тесть и теща забирают на воспитание дочку, которую не дают ему видеть.

«Таня – вот мое спасение», – в который раз повторял Олег про себя. Что это обозначало на деле, как маленькая девочка может спасти его от черной депрессии, он не представлял.

Из темного забытья вывел сигнал автомобиля, водитель которого пытался припарковаться. В его машине опустилось стекло, и он прокричал:

– Ты выезжаешь? Я встать хотел.

– Выезжаю, – ответил Олег и тронулся с места. Автоматически включилось радио, где бодрый голос произнес: «В Москве 13.00. С новостями часа вас познакомит Антон Третьяков».

После паузы низкий мужской голос затараторил: «У российских школьников завтра начинаются осенние каникулы, они продлятся семь дней. И к другим новостям…».

Дальше Олег уже не слушал. Ему в очередной раз пришло в голову, что нужно взять Таню и поехать на все семь дней к маме, а потом вдруг подумалось: а что если уехать навсегда? Родной город, старые друзья, новая работа. Отдать Таню в школу, помогать маме, а там посмотрим.

Как только в голове Олега созрел конкретный план, ему вдруг стало легче.

Вечером он предложил Тане:

– Поехали на каникулы к бабушке, покажу тебе остров на реке, куда мы в детстве в походы ходили. Строили там халабуду, разводили костер и варили уху из рыбы, которую сами поймали.

Дочка тут же согласилась и, как взрослая, начала рассуждать:

– Надо сумки собирать. Поедем в магазин, бабушке Оле нужно гостинцев купить. Я загружу в стиральную машину свое красное платье и джинсы. Тебе что-нибудь постирать? – Дочка стояла перед раскрытыми дверцами шкафа.

«Боже, и этой девочке всего семь лет! Выросла буквально за месяц. Слышала бы ее сейчас Оксана», – автоматически подумал Олег, и тут же имя жены вызвало тянущую боль в желудке.

– Умница моя, – похвалил он дочку. – Мне пару рубашек, – скорее для порядка, чем от большой нужды, сказал Олег.

В дорогу они собрались быстро. В первый же день каникул съездили в магазин, накупили гостинцев, собрали сумки. День был солнечный, что было удивительно для начала ноября. За окном машины мелькали все еще золотые леса, пока не облетевшие под осенними ветрами. Они перемежались черными наделами убранных полей. Играла музыка, и, впервые за долгое время, Таня улыбалась. Казалось, что путешествие растопило лед, лежавший в ее маленьком сердце.

– Папа, а расскажи, как ты в первый класс пошел, – попросила она, сделав радио тише.

– Моя школа стоит прямо во дворе нашего дома. Ты знаешь, я тебе показывал. Когда пошел в первый класс, очень удивился, что ребята, которые вчера гоняли со мной мяч в шортах и майках, вдруг надели белые рубашки и форму. Я даже некоторых не узнал из-за этого. Соседка по площадке в тот год оканчивала школу, мы с ней 1 сентября у лифта встретились, оба с букетами. Она всегда казалась мне простой девчонкой, но когда увидел ее в белом фартуке и в школьном платье, она почему-то представилась мне недосягаемой взрослой тетенькой, – усмехнулся Олег.

– А какие девочки в вашем классе были? – Дочка заерзала на сиденье.

– Обычные, как и все, – пожал плечами отец.

Вопросы дочки навеяли воспоминания. В первом классе была одна девочка Лена, в которую Олег был влюблен. На 8 Марта он купил ей шоколадку – личный подарок вдобавок к тому, что они дарили всем классом каждой девчонке – какие-то скучные фартуки и прихватки. Тогда она улыбнулась и звонко засмеялась: «Спасибо! Только я же на танцы хожу, мне сладкое нельзя». Она гибко перегнулась через парту, взяла лакомство, разломила его прямо в фольге на мелкие квадратики и начала раздавать подружкам. Олег тогда страшно обиделся и после этого никаких подарков не делал и даже не разговаривал с ней, лишь издалека любовался ее длинными, как у жирафенка, ногами, руками, шеей. А потом, после начальной школы, их семья переехала в другой район, и девочку перевели в гимназию.

До родного города добрались быстро: за два часа. Мать их ждала. На столе, исходя ароматами и паром, красовался обед: все, что любит Олег – пирог с капустой, фирменные фаршированные перцы.

Бабушка Оля с порога обняла внучку, поцеловала ее в макушку, потянулась по привычке к замку на куртке, чтобы снять ее.

– Бабушка, не надо, я взрослая, я сама, – сказала девочка.

– Конечно, Танюша, – заулыбалась женщина. Было видно, что это лицо уже давно не посещала улыбка, на нем словно застыла маска скорби.

– Как хорошо, что вы приехали, – обратилась она к сыну, мне было так тяжело одной… – Она остановилась, а потом добавила: – Без папы.

Олег молча обнял мать.

– Ой, что это мы все в коридоре да в коридоре, пошли за стол, – спохватилась она.

В комнате на видном месте в стенке, где раньше стояла только парадная посуда, за стеклом появилось две фотографии, которые мать прислонила к чайнику от сервиза. На одной из них был отец в пиджаке и галстуке, он не улыбался, на лице застыла маска официального портрета. На другом фото – Оксана, она, напротив, чему-то радостно улыбалась, глядя в объектив. Как они отличались от самих себя в жизни! Павел Николаевич был жизнерадостным человеком, обычно он был готов улыбаться по любому поводу, а улыбка Оксаны была очень редким и потому особенным явлением.