Хроники Нордланда. Грязные ангелы

И Алиса, прыгнув на него, и обхватив руками его пояс, а ногами бедро, повисла на нём с отчаянным воплем:

– Не надо-о-о!!!

– Ну?.. – После паузы спросил Гор, всё ещё ершась, всё ещё злясь, но уже остывая и даже чувствуя комизм ситуации. Алиса сильнее прижалась к нему и всхлипнула.

– Ну?! – Повторил Гор с нажимом. Алиса зажмурилась, не отпуская его ногу.

– Я не буду разбивать окно. – Пообещал Гор. – Если ты больше визжать не будешь. У меня и так в ухе звенит.

– Я не визжала! – Отлепилась от него Алиса и принялась торопливо приводить в порядок волосы. – Вы… вы… вы… жестокий!!! – Выпалила гневно. – Сначала унизили меня, а теперь…

– Ни фига я тебя не унижал!

– Это было унизительно!!! – Топнула она ногой. – Значит, унижали!!!

– Разумно. – Признал Гор. – Прости меня, а?

– И вы пойдёте снова к своей Длинной? – Казалось, что больше яда в одно слово вложить было невозможно… И зря казалось.

– Нет. – Честно ответил Гор. – Я и на десять таких тебя не променяю. – Подумав, для усиления эффекта добавил:

– Даже на пятьдесят.

Алиса прыснула, утирая слёзы, и Гор вздохнул с облегчением, с нежностью глядя на неё. Заплаканная, взъерошенная, словно птичка, такая… трогательная! Огромный шенс сползал с её хрупких плеч, и она то и дело поправляла его жестом, от которого сердце Гора вновь превращалось в кусочек тёплого воска. Упав с плеча в очередной раз, коварный шенс открыл и прелестный терракотовый сосочек… Гор так взглянул на него, что Алиса, весь женский опыт которой не насчитывал и целых суток, мгновенно поняла и его чувство, и то, как можно его использовать, чтобы Гора примерно наказать. С капризным выражением лица прикрыла грудь, отстранилась от его протянутой руки:

– Я не могу после такого! – И добавила пушечный залп:

– Хотя вы и силой можете, я ведь с вами не справлюсь!

Гор застыл, лицо вновь превратилось в безжизненную маску. Алиса, увидев это, мгновенно раскаялась и взмолилась:

– Не смотрите так, пожалуйста! Я не хотела вас обидеть! Просто вы мне сделали очень больно, и я хотела тоже… Нет, я не хотела, не хотела! – На глазах её вновь заблестели слёзы, – Ну, почему я такая нелепая?! Я не могу вас наказать, не могу! Вы так меня обидели, а я не могу вас обидеть! Вы мне можете делать больно, а я вам – нет, почему, почему?!

– Солнышко… – Гор осторожно взял её за плечи, и она уже не сопротивлялась, поникла перед ним. – Я ведь это… не специально. Я это… болван какой-то просто, да. Я о тебе сегодня весь день думал, всё придумывал, что бы тебе такое хорошее сказать, чтобы ты улыбнулась, а пришёл, и того… до слёз довёл тебя. Ну, и кто из нас нелепый?

Алиса шмыгнула носом. Прыснула. Всхлипнула. Взглянула на него своими огромными, прекрасными глазами, трогательно улыбнулась сквозь слёзы:

– Простите меня… пожалуйста. Я так вас люблю. – И Гор, выражаясь фигурально, пал к её ногам, так что Алиса вполне могла бы поставить ногу на него и повесить его скальп над своим очагом – если бы не принадлежала ему сама вся, без остатка.

– И я тебя люблю, маленький мой рыжий человечек! – Выпалил Гор, словно бросился в ледяную воду – так страшно ему было произнести это! – Я твой, солнышко, я весь твой! Ты не думай… Хэ мне ногти с пальцев срывал, требовал, чтобы я сказал: «Я твой, господин!». Я не сказал… Он мне все ногти поотодрал, я так и не…– Алиса, издав вопль возмущения и сострадания, принялась целовать его пальцы, орошая их слезами. Гору, которого всю жизнь только били и истязали, была так приятна её жалость, что, боюсь, он порой нарочно упоминал что-нибудь эдакое, чтобы получить от Алисы новую порцию сострадания и ласки. Поцелуи после ссоры, с привкусом слёз и адреналина, получились какими-то особенно жаркими. Совсем юная, неопытная и неискушенная, Алиса оказалась огненно-страстной и талантливой в любви. Может, – если только это применимо к этой сфере – гениальной. Её полнейшее невежество в этом вопросе, с одной стороны, заставило её пережить страшнейший шок, когда она не понимала, что с нею делают и зачем, и готовилась к страшной смерти, с другой стороны – оно же избавляло её от предубеждений и ханжеского стыда, от ощущения греховности. Но и бесстыдством это не было. Алиса просто любила, любила искренне, радостно, творчески, отдаваясь Гору вся целиком и так же, всего целиком принимая его самого. Ей нравилось – хотя нравилось, наверное, слабое слово, – восхищение Гора ею самой, она упивалась им, гордилась, оно дарило ей такое наслаждение и так возбуждало! Другими словами, огонь в ней загорался от его огня, но какой огонь! Принесённая Гором еда сиротливо стояла в сторонке, а они любили и любили друг друга, настолько потерявшись во времени, что Гор вздрогнул, услышав колокол. Колокол руководил всеми действиями в Садах Мечты: будил их, вызывал Приют, – у каждого из парней в Приюте был свой сигнал, – и напоминал гостям о том, что время вышло. Один вечерний удар означал, что пришла пора прервать развлечение, идти мыться, приводить себя в порядок и одеваться; второй – что пора покидать будуары и Галерею, и третий – что пора стражникам убирать в Галерее и отводить живых к Доктору.

– Чёрт! – Гор оторвался от Алисы, которую увлечённо целовал, готовясь к новому подвигу, – чёрт, чёрт, чёрт!!!

– Что случилось? – Встревожилась Алиса.

– Я… пора мне… – Гор не попадал в штанину и от того бесился, – да »»баная ты сука! – Кое-как натянув штаны под нервный смешок Алисы, он схватил рубашку и кубарем скатился с лестницы.

Успел – он успел даже рубашку надеть. Закрыл стойла девочек, встретил стражника, который принёс «урсулинку», чуть живую, всю в крови, держа её, словно куклу, поперёк живота.

– Куда мясо? – Спросил небрежно.

– Чего с ней? – Нахмурился Гор.

– Да хрен знает. Озверели прям. – Стражник, молодой полукровка, хорошо помнивший Гора по Конюшне и с симпатией, как и многие из них, относившийся к нему, пожал плечами, поудобнее перехватывая девушку. – На меня ещё наехали, прикинь? Еле удержался, чтоб не вломить.

– И правильно, что удержался. – Гор показал стражнику на стол. – Таких люлей бы отхватил потом!

– да знаю… – Стражник довольно осторожно положил девушку на стол. Постоял, глядя на неё, завороженный видом, потом вдруг сказал:

– Лучше б померла.

– Чего?! – Поразился Гор. Тот с вызовом глянул на него:

– А что? Не лучше для неё, что ль?.. Да ладно тебе, Гор. Я как стал наружу, в город выходить, о»» ел просто. Дайкинские Чухи по улицам шастают, болтают, сколько хотят, с мужиками лаются, цацками увешаны, одеваются во всякое такое. А наши-то, Гор, наши в сто раз красивее и лучше! Значит, дайкинам позорным можно, а наших надо вот так?..

У Гора похолодело всё внутри. Этого парня звали Клык, он помнил его – в стражу Клык попал только осенью, после Конюшни. Нормальный был парень, весёлый, смышлёный… Он сейчас искренне, или проверяет его?.. Ведь и такое в Садах Мечты бывало, Гор знал. Сказал холодно:

– Ты хороший парень, Клык. Только поэтому: ты этого не говорил, я не слышал.

– А, да ладно! – Клык махнул рукой, глянул последний раз на девушку и ушёл. Гор долго вздохнул и позвал Паскуду.

У несчастной «урсулинки» были сломаны рука и рёбра, вывихнуты обе щиколотки, разбито лицо, губы, выбиты зубы… Паскуда знала, что она выживет; но знала и то, что лишившись привлекательности, выздоровевшая девочка отправится прямиком в Галерею. Осторожно касаясь её, она, тайком от Гора, налила смертельную дозу в широкую плошку и дала ей выпить. Отошла. Всё ещё находясь под действием наркотика, девушка вряд ли вообще понимала, что происходит, вряд ли по-настоящему страдала… «Прощай, бедняжка Мэри. – Паскуда знала имена всех девочек в Девичнике. Она одна, кроме Доктора, их и знала. – Прощай, моя хорошая. Тебе теперь никогда уже не будет больно…».

Гор оцепенел, заметив, как странно шевелится девушка, и поняв мгновенно, что она умирает. Дёрнулся было, чтобы приказать Паскуде сделать что-нибудь – и не стал. Как и Клык, и сама Паскуда, он понимал, что так – лучше.

Но бросить её в колодец, как мусор, Гор тоже не мог. Пусть он не знал, как зовут эту девушку, кто она такая, что чувствовала, о чём думала и на что надеялась. Но она была… его. Именно в этот миг Гор понял, что все они – его. Он встречал их здесь, он ломал их, превращал в то, во что превращал, он был их кошмаром и мучителем. Но они были – его. Он в ответе за них, бедняжек, он – и никто другой!

– Помой её. – Приказал он Паскуде. – И одень… это… красиво.

Она изумлённо взглянула на него, обожгла чёрными огнями огромных глаз, один из которых слегка косил, и потому придавал её взгляду какую-то роковую особенность. Но возразить не посмела, омыла ещё тёплое тело, с помощью Гора одела в белую, с золотым шитьём, тунику, дешёвую, но красивую. Гор поднял её на руки и ушёл, оставив Паскуду недоумевающей… Нор в последнее время всерьез ее озадачивал. Делился едой. Не трогал девчонок. Когда он сидел на краю бассейна в Девичнике и смотрел прямо перед собой, Паскуда исподтишка наблюдала за ним, изучала, пытаясь понять, что с ним такое. Гора словно подменили. В глубине сердца девушки даже шевельнулась какая-то жалость к нему. Не смотря ни на что.

Гор поднялся в Красный зал, взял с каменной скамьи роскошную рысью шкуру, завернул в неё хрупкое тело, и пошёл выше, на самый верх, на плоскую крышу, откуда и сбросил тело в бушующее далеко внизу море.

Было очень холодно, дул пронизывающий ледяной ветер, даже здесь, на огромной высоте, нёсший мельчайшие водные брызги и мгновенно вымочивший лёгкую рубашку Гора. Но он не торопился уходить, дрожа и жадно глядя в небо, хмурое, серое, но такое огромное! Выходить сюда было нельзя, да и не знал никто из рабов Садов Мечты – кроме него, – путь к этой неприметной низкой двери… Но Гор столько табу уже нарушил! Он и в самом деле был свободен теперь. Он не принадлежал больше ни Садам Мечты, ни Хозяину, ни Приюту, был пленником, но не рабом. Странное у него было ощущение: что поступил правильно, и что никогда себя не простит. Он спас Марию и разозлил гостей так, что они оторвались на этой несчастной девочке. По сути, он её убил… Или освободил?.. Какая разница?..

– Как мне им помочь? – Прошептал Гор, глядя в небо. И заорал, перекрикивая шум ветра и моря:

– Как мне им помочь, мать вашу, как?!

София была так очарована Гаретом Хлорингом, что в эти дни парила в облаках, смущая и тревожа этим приёмную мать. Герцогу тоже нравился Гарет, и он не понимал тревоги своей жены, смеялся над нею.

– Эффи, ты прям клуша! Да это ж прекрасно, что девочке он нравится! И она ему нравится, это я тебе, как мужик, говорю! Ишь, как у него глаз-то горит, когда он на неё смотрит! И правильно! Софи наша девушка видная, красивая, огненная!

– Но если что не так, ей будет больно! – Сморщилась герцогиня. – Я так боюсь её боли… Она такая искренняя, такая… прямолинейная, ей будет тяжело перенести, если что не так…

– А что не так-то? – Удивился герцог. – Ну, ты, Эффи, даёшь! – При всей своей огромности и видимой неуклюжести, герцог Анвалонский был умён, соображал быстро и остро, был безжалостным и решительным человеком. – Да я уверен, что сейчас он поехал всё обдумать и решимости набраться. Шаг-то серьёзный. Мы от него не скрывали, что поощряем его, София и подавно. Мы ему нужны, Эффи, очень нужны. А как он, подлец, Хеллехавнен пляшет, а?! А?!! – Он тряхнул свою жену, и та заулыбалась:

– Да, это у них хорошо получилось…