Хроники Нордланда. Грязные ангелы

– Я не хотела вас обидеть, не хотела!

– Да чего там. – Безразлично произнёс Гор. – Ты права. Ты учёная, а я кто? Что я тут видел, что узнал?.. Книгу эту позорную? И в той только картинки смотрю… Ты живая такая, ну… такая… – Он не знал слова «непосредственность», а замены ему подобрать не сумел, и только сильнее почувствовал свою ущербность.

– Нет! – Воскликнула Алиса так пылко и живо, что это пролило настоящий бальзам на душевную рану Гора, мгновенно заставив простить себе и истерику, и вредность. – Вы хороший, Гор! Вы храбрый, добрый, смелый! Вы такой замечательный! Я ещё тогда, когда… – Она покраснела, – когда вы сняли маску, и я вас увидела, я вам простила всё-всё, потому, что вы такой прекрасный, и не такой, как они! И каждый день думала о вас, мечтала, чтобы вы пришли, и говорила с вами… Вы мне снились! И вы пришли, Гор, и это так чудесно было, я такое счастье испытала, когда вы вошли, такое счастье… Я никогда в жизни не была так счастлива, как в это мгновение, когда повернула голову и увидела вас в дверях! Никогда, никогда не говорите о себе такого, слышите?..

– Ты других-то мужиков не знала. – Пробормотал страшно смущённый, но ужасно счастливый Гор. – Может, я хуже всех…

– Я знаю двух! – Воскликнула Алиса. – И они омерзительные!!!

– Сравнила. – Хмыкнул Гор. – Хэ и Доктор! Особенно Клизма – уж он-то точно самая поганая погань из всех, кто небо коптит.

– Почему так случается? – Алиса погладила его лицо, пальчиками поправила прядь тяжёлых гладких волос за ухо. – Такие чудовища имеют власть над таким, как вы?.. Это так несправедливо, Гор!

– Я мальчишкой был, когда сюда попал. – Гор вновь закрыл глаза, устраиваясь подле Алисы. Она села, поджав ноги, привлекла его голову к себе на колени и принялась нежно перебирать и укладывать его волосы. Это было приятно… расслабляло… уносило куда-то в иной мир, где было тепло, хорошо и безопасно, внутрь золотого фонарика, где они были только вдвоём. – Никто меня не спрашивал, чего я хочу.

– Вам было очень плохо? – Прошептала Алиса. – У вас такие глаза… вы так устали быть здесь, правда?.. И вы здесь совсем один были прежде?

– Да. – Шёпотом ответил Гор, горло перехватил спазм, он зажмурился, испытывая такие сильные, такие яркие чувства, которым даже названия не знал!

– Теперь у вас есть я. – Промурлыкала Алиса нежно. – Вы не один, Гор. Да, я маленькая, и слабая, но я люблю вас. Я никогда-никогда не предам вас и не оставлю! Я пойду с вами на край света, и даже если вы будете бедный и никому не нужный, вы будете нужны мне, всегда, до моего последнего вздоха. Здесь, со мной, вам не нужно притворяться и скрывать что-то, потому, что какой бы вы ни были, что бы ни сделали, я вас буду любить. Если вы кого-то ограбите или убьёте, я спрячу вас и скажу, что это не вы; если вы заболеете, я буду сидеть возле вас и исполнять каждый ваш каприз.

Гор судорожно втянул в себя воздух, но заговорить побоялся: горло перехватило, он боялся, что не совладает со своим волнением и… заплачет?.. Эта девушка держала в руках кусочек теплого воска – его сердце, – и делала с ним всё, что хотела, но делала это так нежно и бережно, что ему было хорошо. Никогда, никогда ни до, ни после, не испытывал он такой благодарности, такого благоговения, такой любви и нежности! В эти мгновения Алиса была для него всем, небом, солнцем, звёздами, жизнью, слезами и любовью. Её тепло, её слова, такие прекрасные, такие… нужные!.. Ведь он не слышал ничего подобного ни разу в жизни, ни от кого! Если бы он умел сказать об этом словами, если бы он знал такие слова, то сказал бы, что сейчас он на небе, в раю, и ничегошеньки ему в жизни больше не нужно, кроме этой девушки и её любви!

Алиса какое-то время, затаив дыхание, ждала, что скажет Гор в ответ на ее признание, но он молчал, и девушка заволновалась. А может, она поторопилась?.. Может, она вовсе ему и не нужна так, как она надеется?.. У него здесь какая-то своя жизнь, и может, Алисе в этой жизни совершенно нет места?

– Простите, что так распинаюсь перед вами. – Теребя кончик своей косы, сказала Алиса. – И что навязываюсь вам. Я не хотела быть обузой, не хотела, правда-правда! И меня хорошо воспитывали, я знаю, что нельзя так вести себя, как я веду. Но я…

– Ты не обуза. – Гор решился, присел, опершись на локоть. – Ты моё солнышко, ну, такое… тёпленькое, и это… моё чудо маленькое. – Его словно прорвало, и даже слова как-то ловчее стали складываться в голове и выходить наружу. – Я знаю, что значит: быть одному, никому не нужным, я всю жизнь таким был. Всё тянулся к друзьям, как дурачок какой, в грязь для них расшибался, а они либо продавали меня за мелочь какую-нибудь, либо… А, хрен с ними! Один парень был ниче такой, я им даже восхищался: Гефест, вожак наш бывший. Но его убили из-за Чу… из-за девушки. Я тогда не понял его, злился, девок вообще возненавидел. А теперь вот думаю: дурачок я, да. Всё думал неправильно, столько сделал глупого и дурного. Может, единственное, что я хорошего сделал – это пришёл к тебе сейчас. Потому, что ты – самое волшебное и хорошее, что со мной случилось за столько лет. Мне хорошо с тобой, солнышко моё, так, как никогда в жизни не было. – Он отдавал себе отчёт в том, что вручает себя в руки этой девушке, и отныне она вольна казнить его и миловать, как только ей захочется. Но это было не важно… Потому, что Гор был теперь уверен: если Алисы у него не станет по какой бы то ни было причине, он просто сядет и умрёт.

Алиса в ответ на эти слова обвила его шею руками и расплакалась у него на груди – от радости и облегчения. Когда она признавалась Гору в любви, ей было очень страшно, страшно от того, что она могла говорить в пустоту, что Гор вовсе не так сильно нуждается в ней, как она в нём. Алиса была искренней, пылкой, вспыльчивой, немножко вздорной, но ласковой девушкой, умненькой и отважной, не смотря на хрупкость и нежность. В таких крошках часто гнездится большое и храброе сердце; и Алиса была как раз из таких. Но, в отличие от Гора, не знавшего ничего и с девственной восприимчивостью впитывающего всё происходящее, Алиса много читала. И хоть её чтение проходило строгую цензуру, ей были знакомы, пусть только по книгам, и коварство, и лицемерие, и прочие вещи. К тому же сердечко её было больно ранено предательством женщин, воспитавших её, Матушки и Мадмуазель. Они никогда её не любили и не скрывали этого, но всё-таки Алиса не ждала от них такого жестокого предательства! Отправляя её с Госпожой и Доктором, Матушка сказала: «Лютня тебе не понадобится, и книги тоже». Алисе не дали с собой ни одной из её любимых вещей! А значит, – поняла теперь Алиса, – они знали, куда её везут и зачем. И вот так вот отправили, спокойно, безразлично… Ведь они жили с нею бок о бок столько лет, она привязалась к ним, она так старалась заслужить их одобрение и любовь! И – ничего?.. Все эти дни, пока Гор не пришёл к ней, Алиса переживала внутри себя эту страшную катастрофу, и плакала, плакала, плакала… Снова и снова говорила, упрекала, и вновь плакала… И если бы Гор, только-только обретённый ею, сейчас оставил её, Алиса была бы совсем убита, но не удивлена. Девушка всё время боялась, что он так и поступит, хоть это не мешало ей любить его. И вот он сказал ей, как сильно её… любит?.. Этого слова он не произнёс, хоть Алиса ждала его с замиранием сердца. Но он и так сказал такое, что наполнило Алису счастьем и подобием покоя. Солнышко… маленькое чудо… лучшее, что с ним случилось! Свернувшись, как котёнок, у него на груди, Алиса задремала, наконец-то спокойная, чувствуя себя в безопасности. У Гора было такое хорошее тело! Такое горячее, такое сильное, надёжное, большое; и так вкусно пахло! Так успокаивающе стучало сердце в его груди! Пальчики Алисы, гладя его, чувствовали шрамы и рубцы, и нежно ласкали их, напоминая ей, как он страдал. Женское сострадание мешалось с любовью; Алисе хотелось бы дать ему всю себя, всю свою любовь, всю нежность, чтобы он забыл о своих страданиях и…

И улыбнулся – хотя бы раз. За всё время с нею Гор не улыбнулся ни разу. Смеялся, усмехался, да – но его улыбки она не видела… Она еще не знала, что он не улыбнулся ни разу с тех пор, как вообще попал сюда, то есть, десять без малого лет.

Алиса спала у него на груди, а Гор, обнимая её и наслаждаясь её теплом и запахом, спать не хотел. Ему хотелось продлить это волшебное ощущение, насладиться им целиком, до последней капли. Он обнимал Алису и смотрел вдаль, туда, где на границе моря и неба, меж двух высоких узких скал, горел далёкий-далёкий огонь. Каждый раз, когда Гор смотрел туда, на этот огонь, ему казалось, что там – его дом. Что если он вырвется когда-нибудь отсюда, то он пойдёт именно туда, и там, наконец, будет спокоен и счастлив… А ещё ему казалось иногда, что кто-то зовёт его оттуда, и зов этот порой был таким сильным, что Гор почти слышал его наяву. Порой ему снилось странное место: мох, вода, дерево с длинными ветвями-косами, какие-то огоньки, голубые, розовые и золотые, какие-то искры, какое-то существо, которое он никак не мог увидеть, но которое было здесь и от его присутствия было хорошо и спокойно. Видел он и другие сны – в этих снах он был словно бы не собой, а кем-то ещё, и у этого кого-то был меч, был конь, он умел сражаться – и сражался, и порой получал раны, а самое странное было то, что если его ранили в таком сне, то потом у Гора наяву болело это место, эта рука, нога или бок. Он часто видел во сне изображение лилии, меча и грифона, хоть и не знал, что это грифон. Так часто, и так подробно, что мог бы нарисовать этот знак по памяти во всех деталях.

Луна, ненадолго заглянув сквозь разрывы в тучах в краешек окна справа, ушла, но её серебряное сияние заливало бушующее море, и в комнате было светло. Мечта о свободе вновь вгрызалась в сердце Гора, словно голодный волк, так, что он едва ли не стонал вслух. С мучительным недоумением смотрел на бушующее внизу море, кипящее белой пеной меж обломков камней у подножия башни. Вот же оно, вечно неспокойное, вечно в клочьях пены, – так близко, и так недостижимо! Оно есть – и его всё равно, что нет!

Боже, как же ему захотелось на волю! Немедленно, сейчас! Как же всё происходящее и находящееся вокруг ему постыло, и было омерзительно!!! И омерзительнее всего – тот самодовольный придурок, который давно-давно, в прошлой жизни – хоть по времени вроде и недавно, – лежал в будуаре для гостей, лакал ворованное вино и хвастался своими «успехами» замученной, голодной беременной девчонке! Как он не видел этого прежде, почему?!

Он не будет жить здесь. – Понял Гор. – Он любой ценой вырвется отсюда и заберёт Алису. И они уйдут в горы, как мечтал мальчик Гэбриэл, вместе, вдвоём. Он не отдаст её Хэ, не позволит ему…

От этой мысли Гору стало и смешно, и стыдно, и больно. Не отдаст?.. Не позволит?! Он – Хозяину?! «Ты никто. – Тут же вспомнилось ему. – Ты ничтожество, у тебя ничего нет, ты ничем не владеешь, ты ничего не можешь. Даже твоя жизнь – моя, я решаю, как тебе жить и когда умереть. Ты в моей власти, ты мой! И чем скорее ты это осознаешь и покоришься, тем лучше для тебя же самого!». И до сих пор Гор так и жил: сознавая власть Хозяина, не сломленный, но послушный. Но Алиса изменила ВСЁ. Она сама отдала Гору то, чего никогда не получит от нее Хэ: свою ласку и свое доверие. Никаким насилием, никакими побоями ЭТОГО он от Алисы не получит… И Гор оказался способен и понять это, и оценить. Лопнули и рассыпались в пыль незримые оковы, которыми сковал за столько лет его душу и разум Хозяин. Тело Гора ещё было в плену, но душа и сердце – уже нет. Прежде, ненавидя Хозяина, он всё-таки уважал его и верил ему. Но, осознав его ничтожность, Гор уже не мог его уважать. Страшный каменный идол рухнул со своего пьедестала, сброшенный хрупкой девушкой, почти девочкой, которую – как тот считал в гордыне своей, – он унизил, использовал и практически уничтожил. Рухнул и разбился в прах. Мария и вызванная ею буря в душе подготовила это, Алиса – завершила.

И Гору было страшно. Он был прям и честен, притворство было чуждо его натуре. Как, презирая свои обязанности вожака, он теперь будет исполнять их?! Как пойдёт в Девичник и будет мучить этих несчастных измученных девочек, сознавая в то же время, что творит?! Ведь прежде он, как бы то ни было, верил в то, что делает, и даже гордился собой… Ур-род!

«Ты пойдёшь, и будешь делать всё, что нужно. – Сказал он себе, поцеловав спящую Алису в висок и ощутив губами биение пульса. – Ради неё, чтобы она выжила и спаслась, ты будешь таким идеальным, чтобы аж тошнило. И тогда вы с нею спасётесь!».

«Я уйду отсюда. – Пообещал Гор далёкому огню. – Уйду, и Алису вытащу. И плевать, какой ценой».

– Не понял? – Холодно спросил Гарет. – Где главарь?

– Это я. – Дерзко улыбнулась Манул. Теперь она была в эльфийской кожаной броне, которая выгодно облегала ей точёную фигуру; рыжие волосы гладко зачёсаны и сколоты сзади. Так она казалась и старше, но и сексуальнее.

– Что за шутки? – Гарет встал, пылая от гнева. Манул тоже поднялась, неуловимым кошачьим движением, и не успел Гарет моргнуть, а у его лица уже был длинный эльфийский кинжал:

– А так?.. ЭТО тебя убеждает?.. Я Манул, Кошка, и все остальные Кошки подчиняются мне.

Стена позади её кресла была завешана всяческим оружием, от меча и гизарды до кистеня и дубины. Сама Манул держалась так, что ясно было: она отлично умеет пользоваться, по меньшей мере, кинжалом.

– И к чему был весь этот маскарад? – Спросил Гарет, не пряча злости. Манул хихикнула.

– Чтобы увидеть выражение твоего лица! Ты ведь женщин презираешь. А тут тебе без меня не обойтись!

– Ты ошибаешься, вовсе не презираю. – Гарет взял себя в руки. – Не доверяю, это точнее.

– А зови, как хочешь. Главное – ты не доволен!

– А тебя это радует?

– Забавляет. Так что тебе нужно, Гарет Агловаль Хлоринг, граф Гранствиллский и Июсский?

– Мне нужен мой брат.

– Ого!.. И всё? Больше ничего?.. А с чего ты взял, что он у меня?

– Я не уверен… Вообще ни в чём не уверен. – Гарет готов был даже унижаться, чёрт с ним, только бы поймать за хвост этот невероятный шанс, если он вообще был. Но он должен был быть! Гарета бил какой-то странный мандраж, словно бы всё происходило и с ним, и не с ним одновременно. Может быть, что-то похожее сейчас испытывал его неведомый брат, и это было эхо его чувств?.. Гарету казалось, что он стоит на коленях, а может – и придётся встать… – Но если он жив, то только в банде где-нибудь!

– Если он вообще жив.

– Он жив! – Воскликнул Гарет. – Я знаю это совершенно точно! Я чувствую всё, что с ним происходит; я знаю, когда ему больно, когда хорошо; знаю, когда… А, чёрт! – Он взъерошил себе волосы, встав и пройдясь по комнате.

– Как трогательно. – Манул следила за ним без тени эмоций. – Братские чувства – это так волнует! Но у меня его нет. У меня нет никого, кто хоть немного походил бы на твоего брата. Ведь, насколько я знаю, вы близнецы?..

– Он не совсем похож на меня. – Признался Гарет. – У него серые глаза, не синие; и в детстве у него были веснушки. Может быть, он и в остальном отличается, с братьями, родившимися в один день, такое бывает. У него шрам на губе, вот здесь, и ожог на левом плече; а на предплечье три родинки, как треугольник…

– Я же сказала, у меня его нет. – Повторила Манул. – Мне очень жаль. Можешь возвращаться обратно.

– Может быть. Может быть! Но вы не единственная банда в Нордланде. И я знаю, что вы общаетесь! Клянусь, я не сдам вас никому, мне это не нужно! Мне нужен мой брат, и больше ничего! А вот благодарность моя не будет знать границ. Я душу продам за малейший намёк, хоть за что-то!

– Его нет двадцать лет. Может, пора уже о нём забыть?.. Если он найдётся, тебе же придётся делиться! Или ты как раз для того и ищешь его, чтобы наверняка избавиться?

– Что?!! – Взвился Гарет. Глаза его полыхнули красным, но он вновь взял себя в руки. – Да что ты можешь понять, баба…

– Ты определённо ищешь не там. – Ледяным тоном произнесла Манул. – Всё, что я могу тебе сказать: поищи в Винетте. У схизматиков.

– Я… – Гарет прикусил губу. – Я просто хочу сказать. У меня нет ни одного друга. Я письма ему пишу, целую кучу накатал… Я подарки ему дарю на Рождество и наш день рождения, разговариваю с ним… Отец отправил меня в Данию, чтобы я успокоился; но каждый день, понимаешь, каждый день, я ждал и считал дни, пока мне не исполнилось двадцать три и я не вернулся на Остров! А ты говоришь… Ладно, раз тебе нечего сказать, прощай. Я поищу в Винетте… Возможно, ты и права.

– В Таурине есть эльф, его зовут Килмоэль. Или Ковыль…