У мести горький привкус

– Я говорила тебе… стоит лишь раскаяться и…

– Не надо! – остановил ее жестом руки Алексис. Голос его был тверд и резок. – Я не хочу вспоминать тот день. Ты не представляешь себе, каким унижениям подверг меня наш отец.

Шинед одобрительно кивнула брату.

– Понимаю, Алексис, я не стану тебя допрашивать… Вот я и отдохнула немного. Проводи меня в танцевальный зал.

Они покинули столовую и вскоре находились уже на пороге зала для торжеств, переполненного гостями. Прежде чем сделать следующий шаг, Шинед осведомилась у брата:

– Как я выгляжу?

– Бесподобно!

– Ты лгун, братишка, наверняка я вся растрепанная, с лицом, посеревшим от усталости, – засмеялась девушка задорно.

– Можешь считать как угодно, но ты даже растрепанная и в грязном рваном платье будешь выглядеть намного лучше всех, кто здесь собрался.

Алексису в галантности точно не откажешь, он умел и любил расточать комплименты, порой самые изысканные, какие только можно придумать.

Шинед уже готова была шагнуть вглубь зала и скрыться за спинами гостей, сбившихся в кучу около сцены, на которой разыгрывалось драматическое представление, как внезапно Алексис задержал ее, схватив за плечи.

– Стой, Шин! А это?

Он указал на маску, привязанную атласными шнурками к поясу ее платья, о существовании которой она давным-давно позабыла. Алексис сам неспешно развязал шнурки и водрузил маску на прекрасное лицо сестры. Маска вполне соответствовала наряду Шинед – она была расписана красной и белой краской, также ее украшала позолота и великолепные страусиные перья, выкрашенные в ярко-красный оттенок. Придав ее облику требуемой загадочности, брат также надвинул свою маску на лицо, и они тотчас вошли в зал.

Играла негромкая приятная музыка. Она сопровождала небольшую сценку, разыгрываемую на подмостках. Актер, игравший роль главного героя, принца-освободителя, печально пел о том, что вынужден сжечь свою невесту, оказавшуюся ведьмой, которая покинула его в разгар празднования Хэллоуина ради шабаша ведьм, слетевшихся со всей округи. Игравшая роль молодой ведьмы актриса, кажется, переигрывала – уж очень откровенными получались сцены между нею и ее возлюбленным и казались какими-то жизнеутверждающими. Как будто это на самом деле были ведьма и ее любимый принц. В какой-то момент мужчина-лицедей начал раздевать свою партнершу, пока полностью не сбросил с нее одежду.

Смотревшая на это представление Шинед пребывала в состоянии шока. Она крепко сжимала руку младшего брата и не верила собственным глазам, тому, что происходило на подмостках. Для чего все это? Сейчас что, начнется порнографическая сцена?

Она почувствовала, как холод прокрался по ее спине сверху вниз, и жар, которого быть не должно, опалил лицо. Что еще ожидать от столь провокационного спектакля?

Обняв актрису на театральных подмостках так страстно и так сильно, что та затрепетала, как пойманная птица – в это мгновение Шинед захотелось быть сейчас на сцене вместо актрисы-ведьмы, – актер, игравший роль благородного принца, долго ласкал ее, особенно плечи, и также долго и задумчиво смотрел на бьющуюся жилку на ее длинной тонкой шее. Но, видимо, вскоре его терпению пришел конец. Продемонстрировав всем окружающим свои удлинившиеся клыки, он вонзил их в мягкую податливую плоть актрисы. Та безучастно болталась у него на руках, точно тряпичная кукла, и не выражала ни единым словом или жестом свое неповиновение. Вдоволь напившись ее крови, актер-принц отшвырнул от себя ставшее безжизненным тело и прокричал победный клич. Таким вот нетривиальным методом он победил ведьму. Аллилуйя!

Зрители, долгое время находившиеся в шоке от увиденной сцены на театральных подмостках дома Аростидов, выдали по окончанию бурю оваций. Спектакль, несомненно, понравился многим, но только не Шинед. Лица ее под маской было не разглядеть, но, тем не менее, каждый, кто был с нею воочию знаком, знал, что данное зрелище не могло прийтись ей по душе. Конечно же, актриса, игравшая роль ведьмы, являлась человеком, и теперь она неподвижно лежала на деревянных подмостках, глядя в потолок с мучительным вопросом: «Почему?» Без всякого сомнения, она была мертва. Этот остекленевший взгляд говорил красноречивее любых слов. Актер, игравший роль принца, уничтожившего коварный замысел ведьмы, безусловно, являлся вампиром, и теперь праздновал триумф.

У Шинед вдруг родилась мысль, что отец мог задумать на этот Хэллоуин сделать гостям особенный подарок – привести на бал людей в качестве превосходного ужина. Она почувствовала, как ком подступил к горлу. Заметивший ее удрученное состояние младший брат удержал ее от внезапного падения. Алексис подхватил Шинед под руку и шепнул на ухо:

– Вижу, ты разочарована. А, по-моему, прекрасное завершение спектакля, – констатировал он, широко улыбаясь тем гостям, кто смотрел на него и на дочь хозяина дома.

– Как он посмел сделать это в присутствии нескольких тысяч гостей? – недоумевала девушка, и омерзительное ощущение дурноты, время от времени подкатывающее к горлу, не оставляло ее.

– Ты не должна вести себя так, будто сильно противишься тому, что увидела. Улыбайся, Шин, не обращай внимания на мелочи. Люди – это всего лишь люди, наша пища, наш корм на все времена. Ты очень чувствительная натура, я знаю это, как никто другой. Но не надо делать из ситуации трагедии. Та дурочка лежит сейчас довольная и безмятежная… В конце концов, она сама виновата, что пришла в наш дом, будто не знала, в каком спектакле ей предстоит играть и к чему надо готовиться. Она ведь тебя не заботит, правда? И не должна, моя любимая сестричка. Однако ты белее снега. – Он начал щипать ей щеки, будто хотел придать хоть немного румянца ее всегда бледному лицу. – Ну же, Шинед, что ты так раскисла? Неужели тебе искреннее жаль эту актрису?

Не отводя взгляда от тела юной девушки, окончившей свою жизнь не на театральной сцене в каком-нибудь уважаемом и почитаемом всеми драматическом театре, а на спешно возведенных подмостках в бальном зале родового особняка семьи Аростидов, Шинед никак не могла понять, как ее достопочтимый отец сначала допустил эротическую сцену, а потом и вовсе разрешил публичное убийство. Вот как назвать это деяние, как не убийство?! Актриса мертва, актер – в кровоподтеках на подбородке и довольный, как кот, отведавший сметаны, которую украл из-под самого носа хозяев.

Для достаточно тонкого мировосприятия Шинед произошедшая сцена выглядела ужасной и, по меньшей мере, омерзительной. Ханжой себя девушка назвать не могла, потому что она также пила кровь людей, но это отнюдь не означало, что она вот так, на публике, способна была убить беззащитное существо, юную женщину, да еще демонстрировать всем окружающим радость от своего деяния и прямо-таки ловить восхищенные взгляды публики, упиваясь сомнительной актерской славой. Для Шинед это выглядело пакостным и очень неприятным, будто она испытала унижение.

Она живо отвернулась от сцены и направилась уже к выходу из зала, как ее остановил внезапный окрик отца. Девушка даже замерла на месте, как вкопанная. Она успела снять маску, закрепив ее на прежнем месте, за поясом, и собраться с мыслями. Подошедший к ней Валентин со спутником, престарелым лордом Аллоизом, из того же самого рода, откуда происходила и ее мать, мило улыбались, как две подарочных плюшевых игрушки. Их маски, раскрашенные преимущественно в более чем скромные серый и черный цвета, были сдвинуты, обнажая высокие лбы.

– Дочь моя, – произнес верховный властелин мягким тоном, хватая ее за руку, – как тебе этот спектакль? По-моему, он бесподобен. Актеры играли на высоте.

– Отец, – стараясь быть как можно вежливее и тактичнее, произнесла Шинед, ничуть не опасаясь, что ее ответ может задеть отцовские чувства, – я не могу назвать случившееся действо неким культурным актом, неким проявлением высшего искусства потому, что на моих глазах и на глазах нескольких тысяч зрителей произошло убийство юной девушки. На мой взгляд, было бы преступно не называть вещи своими именами. Ты не находишь, отец? А вы, милорд Аллоиз?

Видимо, старик не полагал, что к нему могут обратиться, и потому смолчал, лишь тихонько хихикнув. Лорд Аллоиз напоминал, скорее, живую мумию, с высохшей, точно древний пергамент, кожей и с таким же высохшим до миниатюрных размеров мозгом, в котором не осталось, кажется, ни одной светлой мысли. Если он ранее и умел произносить, как талантливый оратор, длинные и умные речи, то теперь все его былое красноречие сократилось до отдельных фраз, а куда чаще – до отдельных слов, лаконичных и весьма туманных.

– Я не понимаю, почему тебе не…, – начал отец и вдруг осекся.

– Поверь мне, если бы я знала, что за спектакль ты приготовишь для гостей, я его не смотрела бы, – произнесла смело Шинед, глядя отцу прямо в глаза. – Теперь меня обуревают неприятные чувства. Толпа, конечно, ликует, все обожают подобные зрелища. Тут ты попал в точку, уважаемый отец. Однако…

– Однако… что?

– Я не желаю в этом дальше участвовать!

Лицо Валентина приобрело серый оттенок. Лицо его спутника хранило безмятежность, будто он совсем не понимал, что вокруг него творится. Впрочем, возможно, это было и так.

– Шинед! Ты не хочешь помогать мне? Хочешь бросить меня в такой праздник?

Девушка уже начала жалеть, что позволила себе заговорить с отцом на повышенных тонах, и хотела смягчить ситуацию, насколько могла.

– Разумеется, я останусь, отец. – Шинед отвесила низкий поклон верховному повелителю. – Бросить тебя в такой момент было бы преступной низостью. Я же преданная и послушная дочь своего отца.

Валентин в ответ мило улыбнулся. Знал бы он, каких сил стоило Шинед проговорить эти слова. «Не думаешь же ты, что я останусь, если случится что-либо подобное, – подумала девушка. – Если твои дальнейшие сюрпризы, отец, будут в духе первого, ты меня здесь больше не увидишь. А также не увидишь в ближайшее время и в своем доме».

Она не ушла прочь из бального зала, а лишь покинула на время отца и его сумасбродного спутника. В нескольких десятках метров от нее в окружении трех дам в изысканных нарядах и почти в одинаковых масках, различающихся лишь цветом перьев, стоял Алексис. От него удалось увернуться. Увидев в толпе гостей Цинию, без маски, которая восседала в пышном кресле, как на королевском троне, Шинед почти бегом направилась к ней и села рядом на невысокую скамью с резными ножками и резной спинкой. Циния по-матерински погладила внучку по волосам и ласково спросила:

– От чего или от кого ты так бежала, моя девочка? Ты сама не своя.

А вот Шинед этого не заметила. От зорких глаз Цинии ничего не утаишь. Вдобавок, она обладала особым чутьем.

– Я ни от кого конкретного не бежала, бабушка. Ты, кстати, видела спектакль?

– Нет. Я не поклонница современного искусства, – жеманно ответила Циния, скривившись, будто от зубной боли, – нахожу его весьма странным, пошлым и даже вульгарным, не понимаю всех метафор, в которых модные нынче режиссеры пытаются выразить определенные идеи.

Она начала обмахивать себя веером, как светская львица на приеме у высокопоставленной особы. Шинед это показалось немного забавным.

Мимо них проходили десятки гостей, парами и поодиночке, иногда и целыми компаниями. Бурно переговариваясь, тихо перешептываясь, громко смеясь или целуясь и обнимаясь, они направлялись к сцене, где разыгрывалось очередное представление. Некоторые группы жались вдоль стен и вели непринужденные беседы, не отвлекаясь на лицедейство, происходившее на театральных подмостках. Жены уважаемых чиновников разговаривали друг с другом, объединившись в тесный кружок. Их мужья, располагавшиеся неподалеку, также беседовали между собою, иногда, впрочем, бросая короткие взгляды в сторону своих достопочтенных супруг.

Гости, практически все, выглядели просто великолепно, и один наряд казался красивее другого. Складывалось впечатление, что вся толпа в зале состояла из блеска золота и драгоценных камней, шуршала парчой и атласом, утопала в мехах и перьях. Разумеется, здесь собрались самые видные представители различных кланов и сословий: верхушка аристократии, военная знать, а также политические «акулы», диктовавшие волю не столько вампирам, сколько расе людей.

После спектакля, который находился в самом разгаре, должен состояться бал в честь праздника, и Шинед ждала его с особым благоговейным чувством. Танцы, безусловно, отвлекут ее от тяжелых раздумий, не оставлявших ее после увиденной сцены из жизни ведьм. По сути, спектакль – всего лишь ширма, это был повод убить беззащитную девицу, завуалировав все под тщательно придуманную роль и действо, где иначе невозможно.

– Что-то я давно не видела твоего отца, моя милая, – прощебетала Циния, плавно взмахнув кистью руки с веером. Она тоже будто играла роль, как на сцене театра.

Шинед бросились в глаза два кольца, надетые на безымянный и указательный пальцы ее бабки. Они имели массивные камни алого и зеленого цветов, словно кричащие о своей цене, и были изготовлены великолепным ювелирным мастером.

– Он беседует с лордом Аллоизом, бабушка.

– Да? Не понимаю, о чем можно беседовать с этим стариком, давно выжившим из ума.