Под гнетом страсти

Она подошла к молодой и положила свою похолодевшую руку на ее обнаженное плечо.

Та вся вздрогнула при этом прикосновении.

– Рена! – произнесла дама.

Несчастная оглянулась при звуке этого голоса, вскрикнула и как пораженная остановилась, широко открыв свои большие глаза.

Она была лицом к лицу со своей матерью.

XIX. Начало борьбы

Анжель, которую считали далеко от Петербурга и которую никто не видал в продолжение нескольких месяцев, действительно явилась. Она была бледна, черные глаза ее горели, а мрачный блеск их даже в спокойные минуты имел в себе нечто суровое, угрожающее.

Как всегда, она была одета вся в черном, что еще более выделяло матовую белизну ее тела, на не прикрытых бальным платьем шее и руках пробегала дрожь от сдерживаемого с трудом волнения.

Вся ее фигура в эту минуту выражала так много истинного, глубокого трагизма, что ни один из присутствующих не сомневался в том, что здесь должна произойти драма.

Никто, впрочем, кроме князя Облонского, и не подозревал, что это была встреча матери с дочерью, так как никто не знал о существовании Рены, так заботливо скрываемой Анжель.

Первая мысль, вполне естественная ввиду места и действующих лиц, пришедшая всем в голову, была та, что придется присутствовать при сцене ревности, которую соперницы в любви устраивают друг другу, – так как невозможно было сомневаться в страшной злобе, наполнявшей все существо Анжель.

Водворилась глубокая тишина.

При крике Ирены, при внезапном содрогании всего ее тела князь также оглянулся.

Узнав мать Ирены, он невольно вздрогнул, несмотря на все свое хладнокровие и уменье владеть собой.

Это было, впрочем, на мгновенье.

Он стал снова приятно улыбаться, принял свой обычный равнодушный вид, хотя целая буря, выражавшаяся на лице куртизанки, надо сказать правду, причиняла ему некоторое беспокойство.

Если бы он только подозревал возможность такой встречи, то, без сомнения, не приехал бы, будучи врагом скандала и огласки.

Но отступать было уже поздно, выказать же малейшую трусость, хотя бы ему пришлось умереть, было не в его характере.

Анжель пристально смотрела на дочь, смеривая ее взглядом с головы до ног.

Совершенно растерянная, Ирена, как прикованная этим пронизывающим ее взглядом, крепко опиралась на руку князя, чтобы не упасть, будучи не в состоянии произнести слово, сделать малейшее движение.

Анжель медленно перевела взор со своей дочери на князя.

Их взгляды встретились, подобно двум ударившимся друг о друга стальным лезвиям мечей – светлые глаза князя твердо выдержали потемневший взор Анжель.

В комнате, казалось, стало еще тише – не было слышно даже дыхания.

Поединок начался.

– Князь, – наконец сказала Анжель вполголоса, – вот уже несколько месяцев, как я вас подстерегаю.

Он слегка поклонился, но не ответил ни слова.

– Князь, – продолжала она, после краткого молчания, – знали ли вы, кто эта девушка?

– Она мне это сама сказала.

– И зная, что у нее есть мать, вы совершили ваш поступок?

Князь не отвечал.

– Вы молчите?

– Ах, моя милая, признаюсь, я нахожу настоящую минуту очень неудобной для семейных объяснений. Если же вы так желаете…

Он опять поклонился и, обращаясь к хозяйке дома, ничего не понимавшей во всей этой сцене, сказал совершенно спокойным тоном, указывая на Ирену:

– Позвольте вам представить дочь Анжелики Сигизмундовны. Одна ее красота уже доказывает, что у нее не могла быть матерью кто-нибудь другая.

– Князь, – сказала Анжель, приблизившись к нему настолько, что он один мог ее слышать, – вы подлец…

Облонский слегка побледнел.

– Пойдем, Рена! – прибавила она, взяв за руку дочь.

– Останьтесь! – произнес Сергей Сергеевич.

– Мама! – прошептала молодая женщина, овладев собою.

– Пойдем! – повторила Анжелика Сигизмундовна таким повелительным тоном, что князь понял опасность, угрожавшую его достоинству, если он начнет борьбу, которую его соперница решилась, видимо, не прекра щать до последней крайности.

Положение Ирены невольно вызывало к ней состра дание. Она растерянно смотрела то на мать, то на князя, как бы прося его поддержки, ободряющего слова, но он остался безмолвным.

В ее молчащем, скорбном взгляде было столько любви, отчаяния, страсти, преданности, что Облонский невольно почувствовал волнение.

Одна из присутствующих дам шепнула на ухо своей соседке с глупым, злым смехом:

– Да она его любит без памяти!

– Идите, дитя мое, – вдруг сказал князь ласковыс голосом, – я понимаю, что ваша мать после долгой разлуки хочет вас видеть наедине и поговорить с вами. До свиданья!

Он медленно освободил из-под своей ее руку и с своей обычной ловкостью передал Анжель.

– Чтобы она с вами увиделась – никогда! – глухо отвечала Анжелика Сигизмундовна.

Князь наклонился к ее уху и своим обычным, на смешливым, холодным тоном произнес:

– К чему такая злоба против меня? Она могла натолкнуться на другого… Если я, сам того не зная, разрушил какие-нибудь другие планы, то я готов исправить ошибку.

– Вы подлец! – отвечала ему она, не возвышая голоса.