Разбойничья Слуда. Книга 5. Самолет

– Так это… Он же ногу вчера вередил. После работы в лес с братом ходили. Сушины[5 - Сухое дерево (местное)] у них там подсачены[6 - Снять кору вокруг ствола, после чего дерево подсыхает, а затем спиливается на дрова (местное)]. Оступился и меж дерев ногой ступил. Витька утром к нам забегал. Сказал, что опухла и дома будет пока.

– Чего сразу не сказал?

– Забыл.

– Забыл, – передразнил его Митька. – И в кого ты такой забывчивый?

– Раз-то всего, – буркнул Васька. – Ну, два, – почувствовав на себе сердитый взгляд бригадира, поправился он.

Гавзов вспомнил, как этим летом тот не пришел помочь ему новую печь бить, а вместо этого ушел на рыбалку. Других свободных мужиков в деревне не оказалось, и вместо Васьки глину с Толькой и Витькой Ларионовыми таскала беременная Нюрка. На следующий день Оманов без тени сожаления о том просто сказал, что забыл.

Он хотел напомнить забывчивому Ваське об этом случае, но девушка подошла уже совсем близко, и Гавзов промолчал.

– Митрий! Дмитрий Палыч, Нюрка… Нюрка… С прибавлением тебя! – выпалила Мария и выступивший на щеках легкий румянец стал расплываться по всему лицу.

– Кто? – подступил к ней Митька и схватил девушку за плечи.

– Мужик, – выдохнула та, дернула плечами и, чуть отступив в сторону, поправилась: – Мальчик. Сын!

– Колька, значит, – спокойно, даже как-то буднично произнес Гавзов. – Наконец-то.

Он отошел к стене гаража и присел на завалинку.

– А чего, Колька-то? Только родился и сразу Колька, – не удержался от вопроса Оманов.

– Мы сына хотели, а все девки нарождались, – раскуривая самокрутку, ответил Гавзов. – В сорок шестом двойня. А после Нинки с Анфисой в следующем Танька народилась. Вот и подумали, что, может имя сразу дать мальчишеское, так под него и сын родится…

– Ты чего расселся-то, Дмитрий Павлович. Беги уж. Мальца, поди, обмыли. Дома уж. У Агафьи Чуровой в бане родила. Та с утра баню подтопила. Как раз и сгодилось, – не дала договорить ему Уткина. – Она вместе с Марьей своей и роды приняла.

Митька посмотрел на Ваську.

– Иди, иди. Чего уж. И, – Оманов чуть замешкался. – Мои поздравления. Нашего полку прибыло. Живет Ачем. Зыбка[7 - Люлька для ребенка (местное)]-то есть?

– Ага, – кивнул Митька и не торопясь зашагал в сторону дома.

Но, сделав несколько шагов, обернулся.

– Ты к Ларионовым вечером зайди. Узнай, что с Толькой, – строго произнес Гавзов и, не дожидаясь ответа, пошел дальше.

– Ладно! – крикнул ему в след Васька. – Зайду, чего не зайти-то!

Дождавшись, когда Гавзов скроется за поворотом, девушка кивнула в его сторону и негромко заметила:

– Завидуешь, поди.

– Кто, я? Неа. Чему тут завидовать. Младшим по два года. Таньке год и тут еще один. Голоштанная команда.

– Дурак, ты, Васька. Это же дети. Дети, понимаешь?

– Ну, дети и дети. Тебе надо, ты и заводи. Или помощь нужна? – усмехнулся он.

– Дурак, – бросила Мария вместо ответа и отвернулась.

Перепрыгнув через небольшую лужицу, она чуть замешкалась, но вскоре махнув рукой, поспешила вслед за Гавзовым.

– Умные все какие, – проворчал Оманов. – Куды от вас и деться.

Он взобрался на тракторную гусеницу, смачно сплюнул и громко, чтобы слышала девушка, запел:

«Надоело лес рубить,

Пенья выворачивать.

Еще больше надоело

Пайку заколачивать…»

Сегодня Толька был дома. Он и рад бы пойти на работу: слушать бабкины разговоры и ворчанье никак не хотелось. Но ушибленная накануне нога распухла. Наступать на нее было больно, а на одной на работе делать нечего. Как мог так оступиться, он и сам не понимал. После выпавшего первого снега сам же брата предупреждал, чтобы под ноги глядел. И сам же поскользнулся. Ладно, если бы просто упал. Так нет. Одной ногой угодил прямо между сваленных только что елок. Хорошо, что без перелома обошлось.

И обидно еще было ему, что напасть эта случилась с ним в лесу уже не первый раз. Прошлой зимой в капкан угодил. Хорошо, что тот полностью не закрылся: вместе с валенком колодина между дуг попала. Тогда лишь испугом отделался. В детстве так вообще редко когда из леса без синяков и ссадин возвращался. То между бревен на мостике ступит, то там же на гнилую деревяшку наступит. Вообщем, как говорил его отец, если не везет сейчас, то когда-нибудь все одно повезет. Главное до этого дожить.

– Раньше тех, кто специально вередил себя, в острог сажали. А нынче красота: дома сиди или в больнице лежи, полеживай, – ворчала Евдокия Антоновна, каждый раз, когда проходила мимо лежащего на кровати внука. – Хорошо хоть трудодни вам лодырям не ставят.

– Кто тебе, бабуля, такое наплел, – не выдержал молчавший и прежде равнодушный к бабкиным словам Толька. – Тебя послушать, так, может, голову отрубали сразу? И почему ты решила, что я специально ногу вывернул? Ведь случайно поскользнулся. Под снегом ямы не заметил. А Витька, между прочим, должен был предупредить бригадира, что сегодня дома останусь.

– Ага, столько годов в лесу ничего, а тут поскользнулся. Надоело робить, вот и сунул ногу, куда не надоть, – стояла на своем бабка. – Красота нынче. Служить в армию не надо идти. Войны нет. Лежи на кровати, бока проминай. Родители с работы придут, накормят.

– Да лучше гайки на морозе крутить или в армию, чем тебя слушать. Мелешь, что к носу ближе. Я на оборонных работах вместе с мужиками лес валил, а тебе все не ладно, – буркнул парень и отвернулся к стене.

– Не зря, видно, тебя Толей Шанешкой[8 - Уменьшительное от «Шаньга» (местное)] кличут, – словно не слушая внука, твердила свое бабка. – Отэкой дя[9 - Укоризненное «Вот ты какой!» (местное)], лежень, – не унималась она.

Толька молчал, понимая всю бессмысленность в препирательстве с ней. А бабка подошла поближе к кровати, поддернула свалившийся край одеяла и подоткнула под спину внука.

– Лежи уж, правильный ты наш. Раньше разве позволили бы родители, чтобы дети со стариками так разговаривали? Живо бы поперек спины вицей вытянули. А нынче что? Никакого уважения. Доброго слова не услышишь, а не то помощи какой. Говори, что хошь, бабка все стерпит, – она картинно всхлипнула и отправилась в соседнюю комнату. – Знают, что ей деваться некуда.

Когда дверь за Евдокией Антоновной закрылась, Толька перевернулся на кровати и сел, свесив на пол здоровую ногу. Отчасти он понимал и даже мог согласиться со словами бабки. Но одно о том подумать и совершенно другое произнести в слух. В том, что в армию служить не берут, его вины в том не было. После победы призыв отменили на несколько лет. За годы войны армия разрослась до небывалых размеров, и нужно было время, чтобы привести ее к разумной для мирного времени численности. Но от этого Тольке и его сверстникам было не легче.

Война совсем недавно закончилась, и фронтовиков в Ачеме было не мало. А в некоторых семьях еще надеялись на возвращение и ждали своих близких. Потому отношение к тем, кто не служил срочную было, мягко говоря, особое. Конечно же, все понимали, что не по своей прихоти переросших парней в армию не берут. Но все одно, находились и такие, кто ставил им это в вину и относился к ним с некоторым пренебрежением. То поздороваются со всеми, кроме призывника. Или в разговоре нет-нет, да и кольнут словцом каким. Мол, кто-то служил и воевал, а кто за их спинами отсиживается.

Вот и Тольку не миновала эта участь. Совсем скоро ему двадцать один исполнится. И если те, кто помоложе старались обходить эту тему стороной, то старшее поколение в выражениях не стеснялось. И ладно бы, если кто из деревенских измывался, так свои родные досаждали много больше. То отец, хлебнув лишнего, причислит его к никчемному поколению, способному только с девками по зауглам обниматься. То у матери не задержится и слетит с языка, что у всех дети как дети, а у нее незнамо кто растут. А бабка та совсем чуть ли не изменниками родины их с младшим братом зовет. И не было у Тольки нынче желания больше, чем пойти в армию.

Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, он попытался подумать о чем-то хорошем. Но первое, что пришло в голову, оказалось совсем не тем, о чем хотелось бы вспоминать. И как ни пытался переключиться на что-то другое, но ничего у него не получалось: мысли все время возвращали его к той летней ночи.

Июль 1941 года

Что делать с золотом, Толька Ларионов толком не знал. Отдавать жалко, а как с него какую выгоду получить, тоже представлял плохо. Не сомневался лишь в одном: если рассказать родителям, то те сразу же в милицию заявят. И тогда уж точно никакой выгоды с него не поиметь. Вот и решил, что пусть оно полежит, пока он не подрастет. К тому же война идет. Куда в такое время с ним?

А вот перепрятать слитки в другое место следовало обязательно. Посредине деревни оставлять их было опасно: куда только не забиралась во время игр ребятня. Вездесущие мальчишки в любой момент могли их обнаружить. К тому же бабка Агафья тут давно хотела колодец соорудить. Вот и присмотрел Толька место на краю деревни, сразу за кузницей у развалившегося амбара. Но и спрятать там случай все тоже никак не представлялся. Пока, наконец, не появилась хорошая возможность перевезти все ночью на телеге.