Лишний

– Могу. И поступлю, – жёстко произнёс Алексей, стараясь смотреть равнодушно на Аню. – И я тебе ничего не должен.

– Значит, Сашка ошибся! Никакой ты не Дефект! – жёстко и решительно отрезала Аня. – Ты просто трус, Алёшенька! И в следующий раз никто тебя от Порока не спасёт. Замёрзнешь, как сегодня и уже не оттаешь, никогда!

Слова незнакомой девчонки задели Лёшку глубоко и больно, что злость, копившаяся весь этот бессмысленный разговор ни о чём, молниеносно вскипела и неуправляемо выплеснулась наружу. Он грубо схватил Аню за запястье руки, выкручивая его, заставив её изогнуться и вскрикнуть. Анька ловко вывернулась, с размаху залепив обидчику сочную пощёчину. Лёшка зажмурился от жгучей боли, зло сопя.

– Ты ещё хуже, чем Пороки, – раздался сзади насмешливый голос Ани. – Ты не Дефект. Ты слабак! И без тебя справлюсь. И без тебя Сашку найду. А ты иди домой и спрячься в своей комнате ото всех. В угол забейся и скули. Именно так ты и поступаешь, когда накрывает страх, верно?! А страхи преследуют тебя всё чаще и чаще. Сопротивляться не пробовал, Алёшенька?

Алексей остановился и развернулся в сторону неугомонной новой знакомой.

– Замолчи, – сквозь зубы процедил Лёшка. – Что ты можешь знать обо мне?! Ничего!

– Ты и сам о себе ничего не знаешь. Ты умрёшь, Алёшенька, очень скоро умрёшь, – продолжала девушка. – Ты это чувствуешь. Ты не можешь найти себе места, верно? Потому что нет для тебя места среди живых. Потому страхи и не дают тебе покоя. Потому Запустенье тебя и затягивает. Твоё время на исходе. Умрёшь на одной из своих жутких бесконечных лестниц в Запустенье.

– Хватит! – выкрикнул Лёшка, со злостью ударив рукой в облезлые металлические перила старой лестницы, те в ответ, противно скрипя, завибрировали под чужой ладонью, осмелившейся побеспокоить их одиночество. – Замолчи! Я не умру, ясно?!

– Мне жаль тебя, – хмыкнула Аня, глядя в пол.

Лёшка скривился в подобии равнодушной улыбки, ответил:

– А мне тебя нет!

Лёшка развернулся и пошёл прочь. Обратно домой. Не оборачиваясь. Спрятал руки в карманы. Спрятал самого себя. От девчонки этой чужой спрятал, ото всех и вся. И от себя самого пытался. Не получалось. Сам себя мыслями о страхе выдавал и предавал. Обещал ведь не думать больше. А оно само думалось. Всё слова чужие виноваты. Слова хитры и изворотливы, проникают внутрь, будоражат спящее неспокойствие, теребят его, пробуждают, выковыривают, вытаскивают наружу. И вот ты уже скопище тревоги, паники, страха. Ты не ты. Тебя нет. Ты страх. Всё! Хватит! Лёшка зашагал быстрее, обхватив голову руками. Не шёл ? бежал. Больше не хотел ничего слышать. И никого. Это всё неправда. Этого не будет. Он не умрёт.

Как влетел в подъезд и поднялся на пятый этаж, Алексей не помнил. И лестницу свою не помнил, хотя каждую ступеньку, можно сказать, знал в лицо. В голове туман и мысли о скорой смерти. Нервы натянулись, как тугая тетива, готовые в любую секунду разорваться. Глупая девчонка вывела его из себя, заставив вспоминать свои кошмары. Скоро умрёт, как же! Не дождутся!

Пришёл в себя в своей комнате, наступив во что-то мокрое, холодное и противное на ковре. Вода. Вода пропитала ковёр насквозь. И как в нём, в Алексее, её столько оказалось. Как такое вообще возможно. Носок мгновенно промок насквозь. Разозлившись, Лёшка ударил кулаком в стену, но тут же застонал от боли в плече. Стянул майку – плечевой сустав, припухший и в жутких кровоподтёках.

– Что за дела-то такие, – простонал Алексей, надел майку обратно и, перешагнув ковёр, направился к окну.

Одним нервным движением Лёша отдёрнул занавеску, протянул руку к ручке, намереваясь открыть створку, чтобы впустить свежий осенний воздух и хотя бы попытаться высушить ковёр, другой упёрся в раму и замер на месте. Под его пальцами на белом пластике отделки был аккуратно нарисован чёрный круг, разорванный снизу. Правая рука медленно сползла с ручки, так и не повернув её, и съехала на подоконник.

– Этого не может быть, – выдохнул Лёшка, не веря своим глазам. – Она не могла знать. Не могла.

Алексей осторожно провёл по знаку пальцем, но тот не стёрся и даже не смазался. На секунду показалось, что он увидел тёмную комнату, и пахнуло холодом. Он содрогнулся, но тут же закружилась голова, и бросило в жар, пот проступил на лбу, во рту пересохло, а к горлу подступала тошнота. Лёша упёрся рукой в раму, в самую последнюю секунду поняв, что полностью закрыл странный знак на окне ладонью. Руку пронзило ледяным. Лёшка вскрикнул и сильнее вдавил ладонь в разорванный круг.

Что-то необъяснимо тянуло Лёшку в тот самый холод, где полумрак, сырость и нечем дышать. Тело выходило из-под контроля, не защищалось, не сопротивлялось и не протестовало неестественному для всего живого ? замерзанию. Почему.

Из-под Лёшкиных пальцев по идеально белому пластику окна потянулись тонкие чёрные трещины. Они стремительно расползались, перебираясь на шторы, стены, потолок и пол. Промокший ковёр на полу обветшал на глазах, расползаясь на дряхлые пыльные клочки. Обои на стенах облезли и просалились, местами свисая ободранными кусками. Люстра почернела, плафоны трескались и покрывались пылью, облезшие, минуту назад серебристые, кольца на цепочках обрывались, падали вниз, беззвучно исчезая среди хлама и пыли на полу, оголённые провода, искрясь, свисли вниз. С потолка осыпалась штукатурка, а пол на глазах дряхлел, выковыривая из глубины ветхие доски, которых здесь никогда не было.

Лёшка медленно обернулся назад. Мир, его личный, скрытый от чужих любопытных глаз мир, рушился, крошился, рассыпался в невесомое едкое безжизненное. Без жизни. Не правда. Это всё не могло быть правдой. Лёшка не хотел без жизни. Рванул с места, что было сил к двери, ухватился за ручку, а та оказалась дряхлой, местами отколотой, разбитой, и толкнул от себя. Дверь со скрипом распахнулась, слетела с петель и, упав на пол, рассыпалась в прах у ног Алексея. Запустенье. Вот оно! Мгновенно вспомнилась девчонка Аня, что просила помощи, а он не поверил, злился на неё за жестокие слова и на себя за неуправляемые мысли о страхе.

Лёшка, задыхаясь и хрипя от поглотившей комнату пыли, пытался вырваться на кухню, но разруха не отставала, захватывая и уничтожая всё вокруг Лёшки. Он бежал к выходу. Потолок в коридоре с грохотом обвалился на пол в метре от Лёшки, заставив его отскочить, закрыться руками. Кашляя и отряхиваясь, Лёшка рвался к выходу. Там лестница. Там выход. Там люди. Там жизнь. Добрался до входной двери, дёргал ключ изо всех сил, пытаясь провернуть – не получалось. Замочная скважина за пару минут проржавела насквозь, намертво зажав ключ почерневший ключ.

– Давай же! Давай! Давай! – кричал Лёшка, дёргая дверную ручку во все стороны. Сердце бешено колотилось, дыхание срывалось, а в груди горело огнём от невесомого едкого, что проникая внутрь с каждым новым вдохом, разъедало лёгкие. Разруха добралась и до Лёшки: одежда покрывалась сетью мелких чёрных трещин, ветшала и выцветала. Он со злостью ударил кулаком в дверь и закричал:

– Ты права была, Анька! Прости! Ты была права!

Дверь сорвалась с петель и с грохотом вылетела на лестничную площадку. Лёшка, не мешкая ни секунды, бросился к лестнице, в последнюю секунду вспомнив слова Ани: «Твоё время на исходе. Умрёшь на одной из своих жутких бесконечных лестниц в Запустенье».

Лестница. Лешка попытался остановиться перед первой ступенькой, ведущей вниз, но не смог и стремительно соскользнул вниз, успев лишь уцепиться за потёртые перила: облезлая краска, ржавчина, грязь. Только у них в подъезде перила в идеальном состоянии. Были. Лёшка оглянулся: обшарпанные стены, краска на которых скручивается, как бумага от огня, осыпаясь красными липкими чешуйками вниз. Лестничные ограждения знакомо дрогнули, громко скрипнув в оглушительной тишине пустоты, и Лёшка отшатнулся на ступени. Послышался треск, грохот и часть лестничного пролёта под ногами Лёши рухнул вниз, увлекая его в темноту, в сырость, в страх. Алексей попытался зацепиться за остатки перил, но те оказались холодными, липкими и мерзкими на ощупь. Лёшка всё цеплялся и цеплялся, болтаясь над бездной, пытаясь выбраться, пытаясь спастись.

«Мне жаль тебя», неслись в голове последние слова незнакомой девчонки. «Никто не поможет». А ведь и в самом деле никто. Лешка, он и сам никто, никем никогда не был и теперь уже точно не успеет достигнуть желанной для каждого высоты «кто-то». Лёшка внизу останется. Один. Вся его жизнь – и есть одно бесконечное вязкое липкое одиночество. И смерть такая же. Как глупо.

Он не кричал, и помощи не просил. И зачем теперь уже. Сам ведь только что, там, на улице по пути на остановку, отказался. Да и не у кого. Он ведь и в самом деле предчувствовал что-то плохое, что-то страшное, что-то с лестницами. И даже сейчас всё ещё продолжал цепляться за перила, за жизнь, всё ещё не верил в реальность происходящего, не верил в смерть. Вот только руки больше не слушались, и пальцы онемели, соскользнули, ошкурив старую вздыбленную краску горячими взмокшими ладонями. Утягивало в темноту, в пустоту, в сырое, холодное, где заканчивались и слова, и мысли, и время, и сам он, Лёшка. Только не могло же всё это быть правдой. Только верить не хотел.

Глава 3. Только не смотри

Лёшка с хрипом втянул тяжёлый затхлый воздух и прогнулся вверх от накатившей жуткой боли в спине. Под ладонями холодный пол и пыль. Пыль повсюду: в волосах, на лице, на губах. Она проникала внутрь через нос с каждым новым вдохом, забиваясь в лёгкие, затрудняя дыхание. Пыль въедалась в кожу, раздражала её, стягивала. Хотелось пить и в тепло, а получалось сглатывать проросшую сквозь Лешку едкую и мелко-мелко дрожать от обволакивающей промозглости и стылости. Холодный сырой воздух пробирался за ворот куртки и расползался по неподвижному телу. Лёшку знобило, пальцы его рук подрагивали, всё глубже и глубже зарываясь в колючую пыль. Кажется, он ещё жив. Кажется, он переломал себе, всё, что только мог, не способен просто пошевелиться и теперь уже точно никогда не выберется из этого… Лёша невольно вымученно улыбнулся, понимая, что даже не представляет, откуда именно он уже никогда не выберется. Как же глупо и бессмысленно прошла его жизнь. Каких либо осмысленных планов и целей нет, и никогда не было. Только суета, заурядность, посредственность. Никогда ничем не выделялся, не отличался, да и если уж честно, никогда этого не хотел. Быть, как все, по образцу, по шаблону, под копирку, казалось удобней и проще, чем пытаться выбиться из однообразных себе подобных, натужно рваться вверх, каждый раз разочаровываясь от очередного провала. Минимум возможностей-невозможностей ? минимум боли. Жизнь Лешкина, как трафарет: кто-то как-то раскрасил, а Лешка кое-как прожил. И что в итоге – ничего. Пустота.

– Лежит он, улыбается. Его сейчас убьют, а он улыбается – настоящий Дефект! – раздался где-то над Лёшкой незнакомый весёлый мужской голос. Говоривший улыбался.

– Настоящий неадекват, – фыркнула рядом девушка.

– Ну, я и говорю, Дефект, – хмыкнул первый голос. – Вставай парень, нужно уходить. За тобой уже идут.

– Может, для начала неадекват глаза откроет, – нетерпеливо ворчала девушка.

Кто-то с силой вдавил Лёшку в пол и резко поднял. Жгучая боль прорезала позвоночник, разлетевшись по всем клеточкам тела одновременно, заставив Лёшку изогнуться и истошно закричать. Алексею показалось, что он выгорает изнутри, что там огонь, съедающий его, вгрызающийся во внутренности, проникающий в вены, в мелкие сосуды, в мозг. Боль неуправляемой волной прокатилась через всё тело и резко погасла в голове, оставив ощущение опустошённости и слабости. Снова захотелось кричать, только теперь от собственного бессилия.

Кто-то крепко держал Лёшку за плечи и одновременно с силой зажимал ему рот, не давая кричать, не давая выплеснуть боль и беспомощность наружу, не давая дышать. Лешка с трудом смог открыть глаза и увидел её – Аньку. Помогла. Или поможет. Или…

Лёша с облегчением выдохнул, чувствуя, как безвольно оседает вниз. Но упасть ему не давали. Его настойчиво тянули вверх, его поднимали. Чуть привыкнув к полумраку чужого пространства и оглядевшись, Лёшка понял, что кроме Аньки здесь ещё двое: парень и девушка, оба в чёрной стильной одежде.

Парень закинул руку Лёшки себе на плечо, а Алексей, вымученно застонав, еле слышно выдохнул:

– Больно же. Можно тише?

– Тише?! – возмущённо громко воскликнула незнакомая девушка. – Тише уже поздно, неадекват! Тише не поможет теперь ни тебе, ни нам. Ты так вопил, что перебудил, наверное, всех Пороков в округе. Или быстро, или никак.

– Почему больно так? – еле выдавил из себя Лёшка, пытаясь сосредоточиться и сориентироваться. Не получалось.

– А никто и не говорил, что падать в Запустенье легко, – усмехнулся парень, помогая Лёшке стоять прямо. – Первый раз всегда так. Дальше легче будет. Или не будет. Тут, как повезёт.

– Привыкай Дефект, падать в Запустенье больно, – хмыкнув, произнесла Аня, и неожиданно резким движением вдавила свою ладонь Лёшке в грудь.

Поток горячего воздуха насквозь без спроса проткнул Алексея, он дёрнулся было назад, но его крепко держали, а увернуться или отклониться Лёша просто не мог от слабости в каждой мышце. Пытался вырваться, освободиться, вернуться в одиночество и в своё обычное «без боли». Выходило бледно, неслышно, хлипко. Наверное, вот так негромко, без голоса, цвета и света уходит по капле отмеренное Лёшке время. Тускло жил, скупился на эмоции и радости, берёг личное душевное глубоко внутри, боялся выгорания, а сам медленно тлел и задыхался от дымящих гарью страхов. Гореть же, прогорать насквозь оказалось быстро и без дыма, без лишних мыслей. Мгновенная острая боль, и жгучий поток проник внутрь, прошёл навылет, вернулся и поглотил целиком и полностью, выжег звуки в горле и хрипы в груди, ворвался в голову, обдал пылким жаром остатки мыслей и чувств и превратился в тепло. Приятное, успокаивающее, расслабляющее. Мгновенно стало легче дышать, перед глазами прояснилось. Тепло тянуло Лёшку в жизнь, к живым, тепло возвращало ему его самого.

Лёшка стоял у холодной обшарпанной стены. Один. Его никто не держал и не удерживал. Кружилась голова и чуть подташнивало. Прилечь бы сейчас не мешало, только не здесь, среди ядовитой пыли. Здесь уже належался сегодня. Сколько прошло времени, и есть ли здесь вообще время. И где находится это самое «здесь», есть ли оно на самом деле, или только в Лёшкином воспаленном горящем агонией мозге. Что дальше и куда ему теперь? И надо ли хоть куда-то. Пальцы рук содраны в кровь, и странно неуправляемо подрагивали. Медленно поднял голову ? перед ним Анька, всё в той же куртке, только без капюшона на голове, светлые волосы растрепались, внимательно, серьёзно и сосредоточенно смотрит на Лёшку, прямо в глаза и молчит. Почему.

– Почему пришла? ? слабо хрипло выдохнул Лёшка, когда Аня, наконец, убрала руку с его груди. – Ты сказала, что никто не поможет, и ты не поможешь.

– Ну, сказала и сказала, – развела руками Аня, осторожно поправляя ремешки странного устройства на запястье, похожего на небольшой фонарик. – Обиделась. Разозлилась. Вспылила. Сейчас отпустило. Немного отпустило.

– Девчонки, они народ противоречивый, – со знанием дела произнёс стоявший рядом парнишка в чёрном. Он улыбался или смеялся, Лёшка понять не мог, ему самому так точно не до смеха было. – Им веры нет. Сказала «нет», а оказалось «да». А когда «да», то это значит…

– Илья, замолчи уже, – недовольно фыркнула девушка, выглянув из-за плеча того самого Ильи, девушка, что назвала Лёшку неадекватом. – Ты утомил меня, Илья.

– Прости, малыш, покорно умолкаю. Так сказать, закрываю форточку, – улыбаясь, продолжил Илья. Но улыбка на лице его мгновенно померкла, сменившись испугом.