Лишний

Чуть дальше в полутьме стылого странного «здесь» послышался приглушённый треск, мгновенно перешедший в оглушительный невыносимый скрежет. Лёшка закрыл уши ладонями, до боли сжав зубы, и согнулся пополам, но звук всё равно пробирался в голову, разрывая перепонки и выворачивая наизнанку.

? Илья! ? зло зашипела Анька, морщась как от боли, щурясь и потирая виски. Жуткий хрип не прекращался, лишь усиливался, становился глубоким и надрывистым. ? Ты что творишь, Илья! Забыл, где мы?! Ты в активный страх Настю толкнул! Зачем? Кто её вытащит сейчас, кто поможет?! Сашки нет с нами! А ты…

? Я не хотел, Аньк, ? ошарашено прошептал Илья. Он схватил за плечи, сипящего Лёшку, встряхнул, что было сил, пытаясь привести в чувства и в реальность. ? Я отвлёкся. Исправим, Аньк. Я сам…

– Илья! – яростно закричала девушка, перебивая Илью. – Ты что сделал, Илья?!

– Насть, прости. Я забыл совсем, – растерянно протянул Илья. Он резко развернул Лёшку в направлении тусклого света соседней комнаты и толкнул вперёд. – Уходить, надо, Дефект! Быстро! Слышишь меня?!

Уходим и быстро в Лёшкином сознании, оглушённом воем незнакомого пространства, не складывалось в одно единое целое. Как в темноте может быть быстро, тем более, когда нужно срочно и без малейшего промедления делать то самое «уходим» Ильи. И самое главное, куда, когда вокруг тебя истошно надрывается хрипом, насквозь пропитанный едкой пылью, сам непроглядный, погрязший в унынии и безнадёжности, мрак.

– Нам нужно окно! – выкрикнула Аня, прервав Лёшкины мысли и ответив на его самое главное беспокойное паническое: «Куда». – Ищите окно! Настя, не оборачивайся!

Настя оборачиваться и не собиралась. Настя взбудоражено перебегала взглядом с Ильи на Аню и обратно. Ещё и ещё. Досталось и Лёшке. Всего один раз, и в горящих безумием глазах Насти он увидел знакомое до боли, до крика и истерики: Лёшка видел страх, безвыходный и дикий, бесконтрольную неуправляемую беспричинную панику. Или причина была, и все знали, в чём дело, кроме Лёшки.

Настя отчаянно провыла сквозь плотно сжатые зубы и устремилась вперёд, без промедлений, без раздумий. Она точно знала, что делает и зачем. И Илья знал, и Анька. Только Алексей всё никак не мог понять, что происходит и, главное, где. Он развернулся на сто восемьдесят градусов и замер на месте, не в силах пошевелиться. Только сейчас он смог осмотреться более или менее осознанно. Хотя осознать само его, Лёшкино, здесь присутствие было сложно, и всё же он был именно здесь и сейчас: просторная полутёмная комната с высокими потолками с плешинами плесени и обвалившейся штукатурки. Сырой тяжёлый воздух, может, подвал. Позади Лёшки дверной проём, вот только её, двери, почему-то нет. И нет окон, ни одного, только неприкрытые отделкой стены и потолок, выкрашенный когда-то давно в синий цвет. Освещение отсутствовало полностью. Полумрак комнаты разбавлял тусклый свет из соседнего помещения.

Полутьма Лёшку не беспокоила, вовсе нет, она скорее успокаивала и расслабляла. Надрывный скрежет в дальнем тёмном углу – вот что сбивало с толку, разрывая голову на части. Казалось, что железные прутья гнутся, скручиваются в тугие узлы, но не выдерживают и ломаются, вдавливаясь друг в друга. Лёша сильно, до онемения век, жмурился и стонал, закрывая лицо руками. Снова и снова пытался объяснить сам себе происходящее. Не получалось.

Кто-то дёргал его за плечи назад, но он не двигался. Он смотрел прямо перед собой, туда, где на тёмной стене появилась широкая поперечная трещина. Она росла вверх и вниз, разрывая стену на части. Рядом ещё одна, и ещё. Они поднимались и расширялись, пока не соединились в квадрат, в котором секунду спустя проявилось окно: старая растрескавшаяся деревянная рама подрагивала в проёме, разбитое стекло звенело от порывов ветра, налетавшего снаружи, потрёпанный временем подоконник крошился и осыпался на бетонный пол трухлявыми щепками.

Дневной, приглушённый пасмурным осенним небом, свет в секунду заполнил всё комнату. Секунда, и все звуки исчезли, словно выкачали их, засосали в никуда, откуда ещё пару минут назад вывалили на нежданных гостей, что с Лёшкой пришли. Оглушить пытались, раздавить в полумраке, размазать по истерзанным временем стенам, стереть в токсичную колючую пыль и замуровать здесь навсегда. Чтобы не нашли никогда. Чтобы знали, что выхода нет.

Форточка. Вот что мгновенно перетянуло внимание озадаченного, оглушённого лязганьем металла, Лёшки на себя. Форточка, покосившаяся, с разводами грязи по потрескавшемуся стеклу, форточка висела на одной проржавевшей насквозь петле и истошно скрипела в угрожающей тишине комнаты, бывшей ещё секунду назад без каких-либо окон вообще.

– Лёшка, надо уходить! – кричала совсем рядом Аня. – Ты слышишь меня! Алексей!

Алексей слышал её, он хорошо слышал, но никак не мог оторвать взгляд от болтающейся в пустоте форточки. Что-то было в этом окне не так, вот только, что именно Лёшка понять не мог. Конечно, сам факт появления окна посреди голой стены – это уже «что-то не так». Но эта форточка поглощала всё его сознание, впитывала его самого. Почему…

– Не смотри, Лёшка! – откуда-то издалека донёсся голос Аньки. – Это страх. Это чужой страх!

Чужой. Страх. Последняя фраза мгновенно вывела Лёшку из необъяснимого оцепенения. Чужой страх. Только чей? Сам он уж точно не боится ни окон, ни форточек. Он резко обернулся. Настя с Ильёй были уже почти у самой двери. Наверное, прошло не больше минуты, а Алексею показалось, что не меньше получаса. И только Аня рядом. Она тянула его к выходу, крепко сжимая его ладонь в своей. Чужой страх.

– Иди ко мне, – послышался за спиной приглушённый женский голос. – Иди же ко мне, Алёшенька.

Лёшка крепче сжал Анькину ладонь в своей, словно потерять боялся. Только не Аньку, а себя самого. Впивался в её пальцы своими, цеплялся за живое, настоящее. Чувствовать хотел тепло чужое, где под кожей пульс, где сердце бьётся. Медленно сглотнул, не оборачивался, смотрел только на Аню. Она стояла и не шевелилась, сосредоточенно сверля взглядом его глаза. Молчала. Чего-то ждала от него. Вот только чего. У двери раздался истошный вопль Насти:

– Нет, нет! Не надо, пожалуйста!

Илья зажимал ей рот рукой и пытался тащить назад, но Настя выворачивалась и продолжала кричать.

Аня медленно попятилась к выходу, осторожно увлекая Лёшку за собой.

– Не смотри, – прошептала она, растерянно покачав головой. – Только не смотри на неё.

– На кого, – еле выдавил из себя Лёшка, чувствуя, как холодно стало вокруг.

Изо рта шёл пар, а пальцы рук покалывало, будто на морозе. И только тепло от ладони Аньки не давало ему полностью погрузиться в этот самый холод. Он уже всё понял, знал, что ждало его за спиной. Лёшка часто-часто дышал, не отрываясь от Анькиных напряжённых взволнованных глаз.

– Иди ко мне, – монотонно протянул навязчивый мягкий голос. – Иди же, мальчик мой.

? Не хочу! ? пронзительно выкрикнул Лёшка.

Аня испуганно вздрогнула, растерянно глядя через плечо Алексея, и тот обернулся. В странное окно по-прежнему лился уличный свет, а в просвете дряхлой форточки висела рука в чёрной перчатке и часть чёрного широкого рукава. Не загораживая свет, не разбивая стекла, не круша дряблые рамы, что-то тёмное проявилось уже внутри комнаты. Лёшка медленно поднял глаза и, кажется, даже дышать перестал: на подоконнике прямо напротив него стояла высокая женщина в длинном плаще, лица её видно не было, только плотно облегающая чёрная ткань точно чётко повторяла силуэты носа и губ. Незнакомка плавно вытянула руку, мягко склонив голову на бок.

Мысли в голове Алексея, секунду назад бешено нагонявшие друг друга, замедлились, чувства мгновенно притупились, сознание заволокло туманом. Женщина повела рукой в сторону, и тело Лёшки, послушно, отклонилось вправо. Наверное, нужно было сопротивляться или не нужно. Он уже не мог ни собраться, ни сосредоточиться. Да и зачем? Зачем… В голове пусто, внутри прохладно и спокойно. Так спокойно ему ещё никогда в жизни не было, а ведь хотелось именно этого. Ему хотелось избавиться от суеты, стресса и нервоза, и найти его, равновесие с самим собой.

Женщина поманила пальцем, тихо, безмолвно, расслаблено, и Лёшка, сам не понимая почему, шагнул вперед. Ему хотелось этого, он стремился к ней. Он должен дойти, он сможет. Шаг, ещё и ещё. Женщина всё ближе. Красивая. Лёшка чувствовал это, даже не видя лица, только по силуэту. Отточенную стройную фигуру не спрячешь под облегающим плащом. Она манила его, она завораживала, притягивала. Он хотел к ней. Ближе. Ещё ближе. Алексей часто-часто дышал, сердце рвалось наружу, внутри всё горело, заставляя стонать и чуть сгибаться. Но он снова выпрямлялся, терпя боль, и делал новый шаг. Чувствовал, как лихорадит. Наверное, он дрожит или просто часто вздрагивает. Лёшка облизнул пересохшие губы и почувствовав лёд. Лёд на губах, изо рта пар, ресницы покрылись инеем, и мешали нормально видеть. Пальцы рук подрагивали, на глазах покрываясь тонкими морозными узорами. Алексей дёрнулся назад, только сейчас поняв, что сам идёт в руки смерти, но в ту же секунду что-то невыносимо больно прожгло его насквозь между лопаток. Он громко закричал, прогнувшись назад, казалось, в него воткнули раскалённый металлический прут. Новый резкий удар горячего, только теперь в грудь. Лёшка упал на колени, обхватив живот руками. Там, внутри, горело больней всего: не мог вдохнуть, не мог шевелиться. Кто-то взял его за подбородок и приподнял голову – Анька. В её ладони светился и источал пар предмет, похожий на фонарик.

– Прости, так нужно, – оглядываясь назад, выкрикнула девочка и прижала ладонь ему ко лбу. – Терпи.

Тепло, не жар, а тепло, мгновенно проникло внутрь и понеслось по венам. Секунда и Лёшка смог вдохнуть, выдохнуть, пошевелиться, понять происходящее. Или не совсем. Окончательно в себя прийти не успел, как Анька потащила его за собой прочь из комнаты, прочь от странного окна.

– Только не оборачивайся! Только не смотри! – повторяла Аня, мчась вперёд к выходу. – Не смотри, Лёша, пожалуйста! Только не слушай!

Тепло, приятное и спокойное, лилось Леше прямо в ладонь, он, пошатываясь, пытался не отставать от Ани, пытался бежать, только ноги слушаться не хотели, спотыкался и зарывался носками кроссовок в кучи осыпавшейся краски на полу. Здесь ведь только пыль была, вот совсем недавно, а теперь бетонное крошево, свернувшаяся и съёжившаяся синяя краска на стенах, оказавшаяся красного цвета изнутри, с потолка мелкими кусками осыпалась штукатурка. И трещины. Они расползались по комнате быстрее, чем Аня и Лёша бежали. Вернее, бежала Аня, таща Лёшку за собой.

Вот и дверной проём без двери. Лёшка упёрся ладонью в массивный косяк и, громко вскрикнув, отскочил в сторону. Фаланги его пальцев мгновенно покрылись коркой льда. Сверху послышался треск, посыпались щепки и пылевые облака. Алексей поднял голову: остатки когда-то громоздкой двери расщепенились, балки рассохлись, перекосились и поползли вниз. Лёшка только и успел резким движением вытолкнуть Аньку в коридор, а сам уже не успел.

– Нет! – раздался громкий крик Ани совсем рядом.

Над собой Лёшка видел тяжёлые деревянные конструкции, и пыль в глаза, закрыл голову руками, сильно зажмурился. Сердце рвалось наружу, клокоча в горле: «Беги же, беги, глупец». Но глупцу не успеть ускользнуть из собственного тела. Сгорит сейчас его последняя секунда, развеется пеплом в холодном недружелюбном, смешается с крошевом бетона, хрустеть будет и скрипеть под подошвами чужих ботинок. Не найдут и крупинки теплого, живого, Лешкиного. И забудут о Лешке навсегда. Погрустят и забудут. Тлел-тлел в полумраке самого себя, медленно и болезненно прогорая, а сейчас ярко вспыхнул на ту самую последнюю секунду, зацепился за яркое, жгущее, горячее ? не удержался, погас.

Наверное, нужно закричать было или выругаться, как делают другие, когда попадают в… смешно, ведь он по-прежнему не знал куда попал, он не мог вспомнить ни одного слова, ни плохого, ни хорошего. Ни одной мысли в голове. Только знак вспомнился, что на раме видел – разорванный круг. Лёшку обдало холодом, словно ледяной водой окатили, потянуло куда-то вниз. Он падает, он снова падает, словно в безвременье, словно тело его разлетелось на тысячи кусочков и тут же собралось обратно. И пыль, и дышать нечем.

Алексей задохнулся холодным и едким. Кашлял и хрипел, но всё же смог вдохнуть и открыть слезящиеся горящие изнутри глаза. Он сидел на трухлявом подоконнике старого деревянного окна в ярко освещённом длинном узком коридоре. Лёшку знобило, как в лихорадке. Трещин здесь не было. Напротив стояли ошарашенные Илья и Настя, которая больше не кричала. Она дрожащей рукой указывала на Лёшку, медленно сползающего на пол и пытающегося устоять на ногах, выпрямиться, и шептала:

– Переход… Илья, Переход…

– Нужно прыгать, Илья! – послышался громкий крик Ани.

Лёшка обернулся – Анька мчалась по коридору от той самой двери, что только что рухнула на Лёшку. Или не рухнула. Или не на Лёшку. Тяжёлые доски косяка, громоздясь друг на друга, полностью перекрыли вход в комнату с форточкой, обрушив часть стены, оголив искрящие электрические провода. Только Лёшка не под грудой обломков, он в дальнем конце длинного узкого коридора. Дрожа всем телом, медленно осмотрел себя: руки, ноги целы, голову ощупал ладонями, лицо, шею ? крови нет, всё в порядке. Только пылью пропитался насквозь, наглотался её, надышался, в опилках весь, щепках. Живой. Закрыл нос и рот руками, часто дышал в ладони, тепло своё чувствовал и неуправляемую дрожь. Кричать хотел от безумия, что вокруг него творилось. Не мог. Кашлял хрипло. Пытался дышать.

– Илья, прыгайте! – кричала Аня. Она бежала, а сеть трещин расползалась за ней по стенам, полу, потолку. – Прыгайте!

– А как же вы?! – Илья одним резким движением поставил дрожащую Настю на дряблый подоконник, запрыгнул сам и обнял её. – Не успеете!

– Мы следом. Прыгайте! – выкрикнула Аня, Илья положил ладонь Насти на знак Пустоты, сверху свою и с силой вдавив руки в раму – они вместе шагнули в окно.

– Наша очередь! – выкрикнула Аня, заскочив на подоконник, и рукой указала Лёшке на место рядом с собой. – Давай же!

– Нет, – сипло вырвалось из Лёшки, замотал головой, отступая назад. – Я умирать не хочу. Не сегодня.

– Лёша! – строго произнесла Аня, сверля Лёшку жёстким суровым взглядом. – Прыгай, Лёша!

За спиной усилился раздирающий голову на части скрежет. Лёшка закрыл уши руками и согнулся пополам. Заваливший выход из той самой комнаты в конце коридора косяк двери рассыпался в пыль, краска на стенах всё быстрее и быстрее скручивалась и опадала, как сухая листва, осыпалась. С потолка летели крупные куски штукатурки. Бетонный пол под ногами ветшал, обнажая гнилые скрипящие доски, пыль сквозь щели в которых просачивалась куда-то вниз в черноту.

– Иди ко мне, Алёшенька… – позвал бесчувственный голос.