Побег. Роман в шести частях

Но вот вдали, у эскалатора, я заметил фигуру в красном платье – нет, нельзя это так оставлять! – и, как ищейка, взявшая след, я пустился в погоню. Вскоре мы оказались на паперти церкви, стоящей неподалеку от высотного дома, где кинотеатр «Иллюзион», – над рекой.

Это очень красивая старая церковь, ее кресты и купола всегда напоминали мне то ли антенны наставленного в небо радиотелескопа, то ли энергетическую установку – во всяком случае, это было странное место. Но дальше пойдет уже такая бессмыслица, описывать которую я просто стесняюсь. Если все другое в этой повести, как бы дико оно ни выглядело, я еще могу себе объяснить, могу хоть как-то истолковать, просто могу по-человечески понять, то дальше будет стоять эпизод совершенно не интеллигибельный для меня, обидный нарочитой обыденностью своего нелепого содержания и при этом обставленный, словно бы какая-то мистерия. Выпустить бы его, потому что не известно, какое отношение он имеет ко всему остальному, но я ведь уже попал на Таганку, и обратного хода мне нет. Читатель, надо пройти через это, чтобы вновь выйти на прямую дорогу повествования. Ну вот, с этим довеском я еще могу сообщить, что на паперти тетка обернулась ко мне и все с тем же недвижным лицом, шевеля лишь одними губами, сказала:

– Быстро руку.

Я машинально протянул, и, когда в сгустившихся сумерках (а было ведь рано) ведьма взяла мою руку, повернула ее вверх ладонью, стало видно, как сияет неоновым светом вся мелко-расчлененная сеть моей судьбы.

– Ну, что там?

– Плохие сосуды, – пробормотала она, – брось курить…

– Это все? Но что меня ждет?

– Кто!.. – она хмыкнула мерзко. – То же, что всех, если не бросишь! О, этот мир ждут потрясения. Каждый глоток дыма – погибель, – она опять хмыкнула, – всеобщая гибель…

– Вы хотите сказать… – начал я.

– Ничего не хочу!.. Я вижу огонь, питающийся вашими городами, и вашу землю, раздираемую в клочья когтями, и вселенную, лопнувшую, как пузырь… и тебя больного, пожирающего собственные испражнения, глядя на ужасы вселенских катастроф, и уже ничего не способного сделать, потому что не сделал теперь. Все вы…

– Так, я, пожалуй, брошу курить.

– Нет, не бросишь! – зарычала она во всю глотку, – не бросишь и обратишь в курящуюся ядовитым дымом кучу отбросов вашу…

Ну, это было уже чересчур: ведь если в первый момент, как она закричала, у меня еще поползли мурашки по телу (это было нежданно, к тому же и церковь, и странная тьма, и пустынное место, и маска вместо лица…), – то вот эта вот «куча зловонных отбросов» испортила все.

– Да понял вас, понял, – вскрикивал я, отчаянно дергая руку из ее мертвых когтистых лап, – понял же! Все! Что еще? Хорошо, я сяду на гноище конечности, буду скрести себя черепком, только отпустите, ради Христа… Я готов хоть сейчас начать посыпать себе голову табачным пеплом, как некий молодой Иов…

– Не кощунствуй, – сказала женщина и исчезла, оставив у меня в руке перчатку.

Я сунул перчатку (мужскую, заметим, перчатку) в карман, вздохнул, (мое свидание отменялось), – вздохнул и пошел, чувствуя себя совершенно несчастным, – несчастным потому, что несчастьем называется лишенность желаемого и желание невозможного.

А не зайти ли к Лапшиной? – она хоть размерами напоминает мою червонную страсть. О, Лапшина чудовищна! – свернувшись калачиком, я мог бы легко поместиться в ее монструозном тазу, стоящем на телеграфных столбах. Однако выше пояса эта женщина очень изящна, если не обращать внимания на топорные черты широкого, как поднос, лица: страшный орлиный нос; вишневое желе губ; глаза, как у каракатицы; черные конские волосы, перекрашенные в белый цвет; усы; бороду и голос резкий, как сирена океанского лайнера.

И все же она мне нравится – я люблю чувствовать себя козявочкой, копошащейся среди гор, а она любит козявочку, ползающую по ней. Иногда бывает страшно: я вспоминаю судьбу бедных паучков, которыми их подруги закусывают после оплодотворения. Но нет, – успокаиваю я себя, – Лапшина, конечно, способна на это, но никогда не сделает. Ведь я излечил ее от эрозии матки, ведь семя мое обладает бесценными свойствами – настоящий жизненный эликсир, медикамент, философский камень. Нет, Лапшина меня никогда не съест; где она еще возьмет такого забавного паучка? – паучка с такой философской спермой, славного паучка-целителя.

Я взял такси и поехал.

Было написано: «Стучите», – и я постучал. Никто не отозвался. Тогда (не возвращаться же!) я открыл замок – это раз плюнуть! – и очутился в прихожей.

Но стойте! – По-рассеянности опять, кажется, не туда попал? Уйти? – но в этот миг из комнаты порхнул мне на плечо крупный попугай.

– Сию минуточку! – крикнул он и щипнул меня за ухо. Я махнул рукой, чуть не пришиб его – растерянная птица отправилась оправляться на карниз.

Интересно! – и я прошел в комнаты. Из-под дивана выглянул роскошный дымчато-серый кот и тут же спрятался. Повсюду: на столах, стульях, кресле, диване, даже на полу были разбросаны женские тряпки. Стоял удушливо-терпкий дух: духи, табак, дихлофос, черемуха. Я спешил. Заглянул в другую комнату – это спальня! – огромная кровать, старинная сабля над ней, и тот же беспорядок. Пора уходить, и тут я подумал, что неплохо было бы прежде, извините, пописать, – подумал и двинулся на поиски сортира.

За первой дверью, которую я открыл, оказалась ванна… до краев наполненная пеной, из которой торчала мокрая женская голова. Я вскоре увижу и тело, читатель!

Но пока мы глядим друг на друга…

– Нехорошо вы себя ведете, молодой человек.

– Да, видите ли, дверь была открыта…

– Ах, да что ж вы стоите?!

– А что же мне делать?

– Что-нибудь!

Я шагнул к ней. Она усмехнулась:

– Вы не так меня поняли…

– ?

– Ну, выйдите на минуту – какой-то вы странный…

Я вышел.

– Сию минуточку, – крикнул попугай, слетая мне на голову.

– Балда, – сказал я и вернулся назад, ибо… это была (я ведь сразу узнал) – не Лапшина, не думай, читатель, – это была червонная дама. Стоя в рост, она вытиралась. Не без того: сделала безнадежную попытку прикрыться, но разве укроешься при таких телесах?

– В чем дело?

– Минута прошла, – отвечал я, вынув часы из кармана.

– Какая пунктуальность! – вы всегда так точны?

– Я не точен, но нетерпелив.

– Ах-ах-ах! Скажите на милость! – «он нетерпелив». Да на что вы рассчитываете? А? За кого меня принимаете?.. «Не точен»…

Черт возьми, почему же она меня не узнает? Обиделась, что ли? – и я начал:

– Вы… я бу…

– Да вы что?!

– …я будто бы знаком с вами? – сказал я нерешительно.

– Нет, что вы…

Я пожал плечами: она не врала, но все мне здесь было неясно.

– Нет? – тогда я просто потерял голову…

– Поищите ее в другом месте.