Побег. Роман в шести частях

– Она здесь, под ванной. – Читатель, я балагурю от смущения.

– Ничего, вам без головы-то лучше.

– На ней остались мои глаза.

– Я их уже не стесняюсь.

– Так я могу остаться?

– Оставайтесь – я ухожу!

И она вышла, накидывая купальный халат. Я за ней. Она спросила:

– А скажите, зачем вы, собственно, сюда пришли? Вы ведь не вор?

– Да, как вам сказать, – ответил я, подходя к столу. На нем лежало распечатанное письмо. Я прочитал имя адресата: «Марине Стефанне Щекотихиной».

Читатель, стой!!! – не верь ни единому слову! – ведь я увидел ее вовсе не в ванне…

Где? – а куда я направлялся, читатель, ты помнишь?.. Вот именно! – там.

Мария Стефанна сидела с сосредоточенным от внутреннего напряжения лицом, выкатив глаза в пространство, и с губ ее готов был сорваться мучительно-сладостный стон. Она распространяла амбре. Мне показалось даже, что она нетерпеливо перебирает бедрами, словно бы присела на златоглавый фаллос Ивана Великого.

– Здравствуйте, – сказал я.

– Здравствуйте, вы заставляете ждать, – отвечала она, вставая.

– Я точен – ровно семь.

– Ладно, мог и пораньше прийти, – сказала она, и мы вышли из метро.

Но ужели же все это правда? – думал я, когда мы под руку шли к ней домой, – неужели действительно есть эта неземная цивилизация и богиня ее небосклона? Неужели я тоже?.. Черт возьми! – вот как шествуют рядом Меркурий с Венерой. Но теперь мне придется просить, хлопотать за звездного странника, влюбившегося в земную девушку, – как он ловко, хитрец, подсунул мне в электричке Марину Стефанну и все остальное… – зачем? – и главное: если мы боги, то почему? В чем наша божественность? Почему все-таки бог я, а не, скажем, Марлинский?

Почему? – да потому, что Марлинский всегда знает: где сон, а где явь.

Однажды Чжуан Чжоу приснилось, что он бабочка, счастливая бабочка, которая радуется, что достигла исполнения желаний и которая не знает, что она Чжуан Чжоу. Внезапно он проснулся и тогда с испугом увидел, что он Чжуан Чжоу. Неизвестно, Чжуан Чжоу снилось, что он бабочка, или же бабочке снилось, что она Чжуан Чжоу. А ведь между Чжуан Чжоу и бабочкой, несомненно, существует различие. Это называется превращением вещей.

Но большинство отличает сон от яви, ибо есть момент пробуждения, – между Чжуан Чжоу и бабочкой, несомненно, существует отличие, а вот я не всегда знаю это, напротив, слишком часто путаюсь.

Здесь ты скажешь:

– Я тоже часто не различаю, где что, особенно, если пьян или под наркозом, – значит, я бог?

И тогда я отвечу, что это вполне вероятно, но вот твой сосед по квартире: о нем ты не можешь того же сказать – ведь это тебе неизвестно.

Но есть и второе условие: ты должен быть избран. Не из всякого дерева можно вырезать Меркурия, не все из людей, обладающих замечательным свойством неразличения границ, – есть боги. Нет! – богов не так много, а остальные (из тех, кто мог богом стать) не боги, а шизофреники, мой бредовый читатель. Много званых, да мало избранных.

Понятно теперь, что за устройство бог: он любой бред воспринимает как реальность, и, в зависимости от оценки этого бреда (реальности) то – есть мольбы! – эта мольба имеет последствия или не имеет.

Бог вовсе не должен ведь знать, что когда он видит превращение кожи на лице человека в дермантин и говорит себе: «что это?» – или: «во дает», или: «забавно», – он этим самым удовлетворяет (не удовлетворяет) мольбу неземного страдальца, состоящую в том, для примера, чтоб где-то (неведомо где), предположим, ну тридцать чего-то (чего мы не знаем) сделали то, для чего у нас нет никакого понятия.

Кстати, ведь точно так же, как небесная цивилизация, понимает богов и Библия (когда речь заходит о чужих богах) – она понимает их инструментально, то есть как некие устройства, отражаясь в которых мольбы реализуются. Но то – рукотворные боги. Может быть, тот факт, что нас выбирают, аналогичен этой рукотворности.

У древних лучшие боги получались из людей: их специально отлавливали (охота за черепами), выдерживали в определенных (пыточных) условиях, с тем, чтобы они приобрели нужные свойства – набрались энергии, дошли, – затем медленно убивали, потрошили, золотили – созидали себе кумиров. Но мы, слава Аллаху, живые люди и только живыми можем функционировать как боги. Нас, может быть, тоже помещают в какие-нибудь экстремальные условия в процессе становления; но, раз уж мы стали богами, мы – боги!

Мы боги! – подумал я на пороге. А через мгновение станем четою богов.

В квартире звонил телефон. Марина Стефанна заспешила к нему, а я, отмахиваясь от попугая, кричащего: «Сию минуточку», – прошел в комнату и сел пока в кресло.

Щекотихина, разговаривая по телефону, слегка наклонила корпус вперед. Став в профиль ко мне, она стала совсем похожа на купчиху с картины Федотова «Сватовство майора».

– Да-да, – говорила она, – нет, никак не могу: у меня гости – ну, гость! – почему артист? – а, трагик?! – Она взглянула улыбаясь: – Ну, может, и трагик, посмотрим! – как? серьезно? – это меняет дело…

Сидя в кресле, я смотрел на аппетитную купчиху: ее поза, ее голос, ее ласковый взгляд и улыбка и слово «трагик», произнесенное на немецкий манер, не могли оставить меня равнодушным и не оставили им – плоть моя всколыхнулась и бахнула вспыхнувшей бочкою спирта в зенит, то есть, как только Марина Стефанна повесила трубку, я, как демон, полез на нее.

Скажу положа руку на сердце: никто до сих пор не сумел устоять под моим бурным натиском – все: молодые и старые, толстые и тонкие, красивые и уродки, замужние и одинокие, черные и белые, холодные и горячие, хохотушки и серьезницы, сухие и влажные, потаскушки и простушки, иностранки и россиянки, девчушки и матронны, лесбиянки и скотоложницы, мужчины и женщины, звери и птицы, живые или мертвые – все отдавались мне безоговорочно и беззаветно. Одна лишь Марина Стефанна устояла. Все мои усилия разбились об этот лед:

– Нет-нет, пожалуйста, не надо! Как-нибудь в другой раз – ой! – нет, ну успокойтесь… Мне надо идти! Подождите! Вы слышите меня? Да послушайте же: если хотите, подождите меня здесь; нет, – выйдем вместе! Поняли?

Нет, я ничего не мог понять:

– Куда идти?

– По делу.

– Я остаюсь.

Глава VII. Метаморфозы

Вот вы уже прочли изрядный кусок моего текста, уже примерно поняли, чего в принципе можно ожидать от моей истории – случайность царит в ней: совершенно случайно оказался я на бульваре и повстречал там Смирнова, случай свел меня после этого с Сидоровым (а еще раньше с его женой), на следующее утро я случайно познакомился с племянницей Смирнова, а к вечеру уже с неземной цивилизацией и т. д.

Я бы, конечно, не стал так напирать на это, если бы не знал, что обязательно найдутся недалекие любители, которые забрюзжат, обнаружив так много случайного: все, мол, здесь случайно, и так не бывает. Это, конечно, глупость, ибо случай – лишь второе имя судьбы, – все это выглядит цепью случайностей лишь потому, что я случайно выбрал точку отсчета, – а выбери я ее более расчетливо, читатель не нашел бы здесь вообще ничего похожего на случайность.

Всякий читающий эти строки сможет сам выбрать точку отсчета, прочитав всю книгу. Я же не сумел сделать этого потому, что еще не читал свою историю как книгу: в те дни я даже и не подозревал, что нахожусь в истории. Или, по крайней мере, до поры до времени, для меня эти события ничего особенного не означали: они были просто событиями, совпадениями (совместными падениями), случайными пересечениями моего бытия с бытиями Лики, Сары Сидоровой, Марины Стефанны, Томочки и так далее.

Но вот уже сейчас, оставшись в полном одиночестве в этой пустой квартире, я задумался над тем, что происходит, и стал помаленьку убеждаться в том, что, пожалуй, все-таки попал в историю и что не так уж все здесь случайно, – напротив, очень многое подстроено, и, видимо, сопротивляться этому бесполезно. Как по сходному поводу говорится у Чехова в «Палате №6»: «…вы попали в заколдованный круг, из которого уже не выйдете. Будете стараться выйти и еще больше заблудитесь».

Время шло, а моя богиня все не возвращалась. В тоске я бродил по квартире, когда на глаза мне попался дымчато-серый кот. Кис-кис-кис! Он посмотрел на меня, подошел, потерся об ногу – и вот авантюрные мысли взыграли во мне: захотелось кошачьего мяса! Как вам это понравится? Отвратительно, гадко и тошно! Кот завыл. Чтобы не искушать себя, я взял в руки какой-то журнал и сел на диван.

Черт возьми, человеку подчас приходят ужасные мысли. Великое благо, что мы не имеем возможности знать мысли и чувства другого. Жизнь стала бы невозможна без гениальной идеи природы – непроницаемого экрана. Этот воющий кот наверняка не имеет его, а людей экран делает индивидуальностями: он не дает им смешиваться с себе подобными, растворяться в мире, он тешит их чувством одиночества, он дает им гарантию неприкосновенности. Ведь, читатель, от одной мысли, что никто не может узнать, что я думаю, глядя на этого несчастного кота, становится теплей и спокойней. Мне совершенно не нужна общность с вами, я не хочу знать, что вы думаете, я не хочу вами быть (ибо знание вашей подноготной едва ли не превращает меня в вас), я хочу быть собой (но и вы не будьте мною), я у себя дома (что хочу, то и думаю), я ведь не съел этого кота.

И вдруг зазвонил телефон. Я чуть не выронил журнал…

– Пишете? – раздался женский голос.

– Скорей, читаю, – ответил я.

– Пиши?те! – И далее мне продиктовали мой адрес. Не этот, а мой – на Колхозной.