Вибрация

Дальнейшее вспоминалось дискретно. Стол, открытая дверь, коридор, лестница. Маша. Его куда-то тащила Маша.

Уже на другом этаже, пока Андрей оживлял себя над умывальником, она наставляла:

– Хорошо, пока ты студент! Валяешь дурака, и все тебя любят. А выгонят, станешь просто бухариком. Хочешь нормальной жизни – учись. Ты меня слышишь?!!

Вынырнув, Андрей осознал, что слышит.

С этого началась учеба. Он что-то делал, зубрил и, как ни странно, сдавал. Жизнь приобрела новый вектор, главное достоинство которого было в том, что он был.

Подошел Новый Год, самый главный праздник. И самый странный – в эти дни любителям отрываться приходилось вкалывать больше других. Пик сдачи хвостов попадал на магические числа – 31 и 1.

Между тройкой и единицей случилось то, чего никто из них толком не понял. В первую же авральную ночь, просидев за курсовиком, они заснули вместе.

Все решилось само. Свободных кроватей не было, а отпускать на дембельский суицид Маша его не хотела.

Странное чувство – лежать, ощущая все большую близость, и не шевелиться. Кровать скрипела, как злой часовой, а в комнате они были не одни.

Технари стыдливей гуманитариев, копание в формулах занятие не публичное. Андрей в новогодние дни освоился и стал в женской комнате своим. Но в ночлегах вел себя тихо – отбарабанив материал, они с Машей обнимались по-братски, помучившись с зовом природы, и, кажется, засыпали.

В запутанном мире либидо самое безумное – терпение и интрига. За месяц этого набралось с избытком. Оба мученика были на грани, с воспаленным сознанием и начинающимся помутнением рассудка. Как ни странно, занятиям это не помешало, и сессия шла, как шла, к удачному завершению.

На каникулах они остались одни.

Андрей вперился взглядом вдаль. Состояние, в котором он вряд ли мог что-то видеть.

Он помнил свет, тепло и сгустившийся воздух той комнаты. В каждой части ее они обнаруживали только себя. Это был их замкнутый мир и их же необитаемый остров. О том, чтобы покинуть его, не было даже мысли. В памяти не отложилось, находилось ли что-то еще в окружающем их пространстве. И где было это пространство – вокруг, внутри или где-то дальше. Он даже не помнил, выходили ли они в магазин или куда-то еще.

Четырнадцать суток тянулись как сон, долго и бесконечно. Когда этих дней не стало, оказалось, что пролетели они мгновенно.

Он тронул снасть.

Движение принесло результат – среагировав на червяка, его схватил здоровенный окунь. Это заметили многие. На жаре и безветрии рыба ни у кого не клевала. Соседние лодки потянулись ближе.

Вытащив окуня, Андрей опустил его мимо садка.

Глава 2

Все когда-то заканчивается. Вернувшись к себе, Андрей обнаружил в комнате изменения. Кроватей было не три, а две, а вместо похмельных соседей присутствовал странный тип со стаканом чая и журналом в руках. Первое, что отметил взгляд – журнал имел отношение к науке. Как и сам тип – он приехал учиться в аспирантуру.

Новый жилец представился:

– Олег… Головин.

По первому впечатлению это был законченный Паганель. Худой, нескладный и со всклокоченной шевелюрой. Рассеянностью он превосходил пожалуй что и самого прототипа – в аспирантуру Головин явился с опозданием на полгода. На удивление это сошло ему с рук, руководство отнеслось к сей странности с пониманием. Но заселили его не в аспирантское общежитие, где места уже были заняты, а к Андрею.

Выгоды от Паганеля светили явные. В трехместной комнате они теперь жили одни, Головину полагались льготы по площади. Да и плюсы с учебой выглядели очевидными. Оставалось понять, как у нового соседа с обычной жизнью.

Оказалось, никак. Не отдыхал, ни с кем не встречался, во вредных привычках замечен не был. Нормальные качества у него как бы отсутствовали. Даже есть он умудрялся без интереса. По выходным сидел дома в кресле-качалке, которое приволок откуда-то, и читал.

Из всех имеющихся досугов Головин предпочитал скуку.

Андрей, наблюдая за столь странным образом жизни, через какое-то время стал испытывать устойчивое желание повыть. Срочно требовалось что-то менять.

В ближайшие выходные они с Машей решились – организовали в комнате день науки. Маша, любившая делать коктейли, обещала споить Паганеля, даже если он малопьющий или, хуже того, не пьет. Напиток для таких случаев был один – «студенческий-третий». Треть водки, треть сока и треть вина.

Задуманное удалось частично. Через два часа после начала мероприятия Андрей и поддерживавший его Головин брели, пошатываясь, по коридору. Андрей отстранялся, бил аспиранта по спине и кричал:

– Ну что, вспомним молодость?! Тряхнем, так сказать, стариной?!

Маша следовала на почтительном расстоянии. Следующим пунктом было добраться до дискотеки. О том, что пошло не так, думалось вяло.

Андрей продолжал нести околесицу, с каждым шагом теряя форму и содержание. Головин уворачивался от попыток физического воздействия и выглядел человеком, поевшим лед.

Маша пыталась вспомнить, где и когда ошиблась в пропорциях. Коктейль явно прибил не того.

На дискотеке Андрей оживился – в состоянии, которое не позволяло ходить, вздрагивалось особенно бодро. Головин попытался прилипнуть к стене, но был перехвачен бдительной Машей. Взяв аспиранта на болевой прием, она толкнула его к танцующим.

Головин сиротливо обвел взглядом зал. Сбежать было некуда.

Ситуация не оставляла выбора. Он дернул ногой и через какое-то время рукой, но так и не понял, что делать и обреченно начал топтаться.

Музыка, вспышки света и колебание инородных тел убивали сознание. Топтание аспиранта напоминало чем-то танец пожарника, но смотрелось не так разухабисто. Колени держались вместе, а не во все стороны разом, локти стеснительно прижимались к бокам, а зверский взгляд отсутствовал напрочь.

Лиха беда начало… – Маша смотрела на замороженного танцора, движения которого приобретали все более механический смысл. Единственное, что приходило в голову – прикинуть, в какой слоновьей пропорции замешать ему следующий коктейль.

Взгляд упал на открывшуюся дверь. Возле нее увиделось что-то, заставившее всмотреться – незначительное, но важное. Незнакомая пигалица, пытаясь выглядеть незаметной, вытанцовывала в одиночестве. Подслеповато щурясь, недоразумение в очках даже не обозначало такт, а просто переминало ногами.

Узнаваемо прижав локти к бокам.

Это был знак. Голос сверху, спасение волхвов… Маша двинулась в нужную сторону.

Пигалица, назвавшаяся Таней или Аней, из-за музыки не поймешь, только что прочла в своей комнате книжку, и не найдя другую, пришла за подругой, у которой, кажется, есть что-то еще.

– Пойдем к нам! У нашего друга много книжек! – проорала Маша, выдергивая Таню-Аню из укрытия. Подарок волхвов еще следовало довести.

На Головина Таня-Аня отреагировала с испугом. Книжная тема метнулась в ее глазах и умерла. Но побега не произошло.

Молодец, Знайка… – подумала Маша.

В комнату возвращались уже вчетвером.

Разведя Знайкам по лошадиной дозе, Маша переключилась на Андрея. На последнем танце любимого поразила икота.

Знайки разговаривали о книгах.

Андрей пил воду мелкими глотками. Не помогало.

Таня-Аня рассказывала о Сервантесе. Ее удивляло, что биография писателя оказалась намного богаче его произведений. Это было странно, она не понимала, зачем нужен вымысел, если есть жизненный материал.