Один билет до Савангули

Сероглазая семья, разговаривая по-русски, прошла мимо и скрылась из глаз в толпе, прорезая себе путь шведской синей в горошек коляской. «Зорко лишь сердце… главного глазами не увидишь», – подумал Никифор Андреевич. Он продолжал сидеть, а вокруг него протекали стайки разноцветных Роз: Розы Викторовны, Розы Юрьевны… Розы, Розы, Розы… чужие Розы. А он всё сидел, положив ногу на ногу и покачивая жёлтым ботинком… И продолжал ждать свою…

Первый снежок

– …Ого! Первый снежок пошёл.

– Как будто, рановато?

– Ну он ещё растает.

– Вы думаете?

– Рано ещё для зимы.

– А я по снежку уже соскучилась. У нас родственники в Лазаревском, так мы там целый месяц отдыхали. Хорошо там на юге, конечно, но теперь зимы хочется.

– А я зиму не люблю. Жаль, что у нас в Лазаревском нет родственников. Мы б тоже съездили. Пожалуй, они б меня оттуда и не выгнали…

Готовился к мечте, а увидел то, что увидел

– …А вы бы не хотели сейчас переехать в Россию.

– Хотеть-то я может и хочу, да только это легко с одним чемоданом в двадцать шесть лет. Мы с Россией уже двадцать пять лет растём в разные стороны. Я даже по телевидению русскому смотрю только новости да шоу какие-нибудь развлекательные по вечерам, когда хочется уже мозги на вешалку повесить отдыхать. Фильмы и сериалы русские современные не могу смотреть. Я рос не вместе с ними, а параллельно. Я их не видел раньше и теперь не могу привыкнуть.

– Смотрите финское телевидение?

– Нет. Я уже говорил, что перестал смотреть после известных событий.

– Очень необычно!

– Да. Случай для профессиональных мозгокопателей. От советского отвык, начал привыкать к финскому, вернее, к американскому. Потом отключил себя от финского, а к новому русскому уже не могу привыкнуть. Мне уже не двадцать шесть. Переезжать в Россию нужно было раньше. Смотрю иногда какие-то старые фильмы по дивиди, да и те большей частью – американские.

– Вы сказали отключили. В смысле физически как-то отключили? Кабель обрезали?

– Нет, это я просто не смотрю. Там демократия тоже своеобразная: хочешь, не хочешь – никого не волнует – должен платить! Помните, я вспоминал Герберта Уэльса. Пусть не такая страшная, но параллель! – нас заставляют платить за то, что они хотят, чтобы мы смотрели. Я должен заплатить за тот вариант правды, который они хотят, чтобы я знал!.. А если тысячу лет видеть только тот вариант, за который меня заставили заплатить? Что будет?

– Ну не так ведь всё, наверное, мрачно! Вы ведь имеете возможность смотреть и другие каналы. Россию смотрите.

– Это потому, что они ещё не осмелились запретить. Не такие скорые. Там народ осторожный. В других странах ведь запрещают русское: в Прибалтике, в Америке. От направления ветра зависит. Демократия – это власть большинства над меньшинством, а в американской демократии даже и меньшинства над большинством. А государство, как это было написано в моём советском учебнике по истории класс эдак за восьмой – это аппарат насилия и подавления, короче, щедрость моя будет безграничной!

– Ха-ха-ха!..

– И заметьте, что хоть у меня и есть выбор, но за их правду я всё-таки должен заплатить! Не хочешь нашей правды? А всё равно заплати! Нам же нужны деньги, на которые эту нашу правду из пальца высасывать – на факты вашей платы не хватает!

– А можно я вернусь немного назад. Вы сказали, что стали привыкать к финскому, и уточнили, что, вернее, к американскому.

– Ну это опять же мои ощущения. Финны Вам вряд ли так скажут. Это я так воспринимал. Я ведь приехал из Советского Союза. Да, уже и Эстония к тому времени была независимой, и Союз развалился, но прошло слишком мало времени, и это никак не успело ещё на меня повлиять. Я воспринимал на сравнении с тем, что видел раньше. Если бы я поехал тогда в девяностые не в Финляндию, а в Россию, я бы, наверное, тоже увидел больше американского, чем русского по телевидению. Это сейчас в России по государственным каналам только свои сериалы, хотя какие-то шоу-проекты тоже на импортных платформах… Хотя, всё ведь это на американском примере и по лицензиям? Своё со скрипом вырастает.

– То есть вы, хоть и смотрели финское телевидение, но видели за этим… как бы это сказать?.. печать… след американский?

– Ну не просто след. В лучшее эфирное время ничего другого я и не видел. Либо американские фильмы, либо сериалы, либо шоу. Конечно, было и своё. Но я это смотреть почти не мог. Это было всё как-то… ну совсем поперёк. Дело в том, что раньше финны старались выделяться… или как бы это сказать? – ну это до вступления в ЕС – они понимали, что они такие вот… всё какие-то негативные слова в голову лезут вроде «фрика» и «маргинала», но я не это пытаюсь сказать – они чувствовали, что они отличаются сильно, и старались плевать на это и с гордо поднятой головой заниматься какой-то своей глупостью, типа чемпионатов по болотному футболу или кто дальше «Нокию» закинет, ну и так далее… Это даже и традиционным нельзя назвать, потому что это попытка выделиться, выпячивая свои особенности чересчур, когда за этим уже ничего другого и не видно. Это было где-то в семидесятые, восьмидесятые, девяностые. Понимаете? И поэтому всё своё было – на телевидении и в кино… ну и, наверное, вообще во всём – очень своеобразным и поэтому для постороннего просто совершенно… несмотрибельным! Или ещё нейтральное слово есть «аутентичным» – я, правда, не люблю заимствования, куда лучше родное слово, в котором ты сразу слышишь глубинный смысл, а не пытаешься вспомнить перевод и изобразить из себя культурного человека. Всё это современное «мониторенье ситуации» – бррр! ужас какой-то! И кстати, в языке! И в языке финны не боялись, а, скорее, даже старались не заимствовать иностранные слова, а придумывать свои, со своим корнем! – что, по-моему, очень правильно! Так вот, а теперь своеобразие стараются позабыть побыстрее. Поэтому на вкус всё больше американское: какой-то сплошной кетчуп с кока-колой… Хм! Вспомнилось, как-то в советское ещё время показывали какой-то финский фильм вечером: какой-то день финско-советской дружбы или какая-то подобная советская муть. Ну и моя мама! – выходной, наверное, был – приготовилась насладиться прикосновением к прекрасному и запретному! А часто ли такое бывало? Это же единичные случаи! Ну а мама-то финка – не для финнов, конечно, а по собственному внутреннему восприятию! Начали смотреть фильм – и я с ней. Мама смотрела-смотрела, терпела-терпела, а потом и говорит: «Всё, выключаем, я не могу больше это смотреть!»

– Ха-ха! А что же в этом фильме было такого, что вызвало такую негативную реакцию Вашей мамы?

– Да ничего там особенного не было! Просто там выпячивалось именно вот это псевдосвоеобразие своё доевропейское! А мама-то ждала увидеть что-то традиционное, то, что она видела своими глазами на своей родине под Ленинградом или в Финляндии во время войны!.. Ну такие фильмы довоенные и послевоенные по финнам сейчас тоже показывают. Не в лучшее время, конечно, – они тоже на любителя, не каждый будет смотреть. Теперь мама их смотрит… Вернее, наверное, она ждала увидеть какую-то свою мечту о Финляндии… Так и я. Когда ехал туда, готовился к мечте, а увидел то, что увидел.

– Вы увидели реальность.

– Да… Проблема не в них, а во мне. В моих мечтах они были лучше. На самом деле они всего лишь обыкновенные люди. И их достоинства ничуть не лучше, чем достоинства других людей, и их недостатки ничуть не меньше – они просто немного другие.

– А как Ваша мама отнеслась к переезду? Она ведь тоже переехала?

– Да. Вы знаете… ну она уже в возрасте, и для неё важнее теперь другие вещи. Это я пока трепыхаюсь. Для каждого возраста своя мудрость… Она не жалуется. Я думаю, что лучше никуда не переезжать, если есть такая возможность, хотя моя мама и не представляет, как бы она там в родной деревне смогла жить, если бы – хм! если бы да кабы! – если бы им не пришлось оттуда во время войны уходить. Не могу за неё говорить. Можно ведь по-разному оценивать. С одной стороны, во время войны Финляндия их спасла от бомбёжек, от голода, от угона в Германию или, может быть, в Сибирь. В девяностые – от нищеты, разрухи, безработицы. Даже и от голода опять. С другой стороны, за всё всегда есть какая-то плата.

– Что Вы имеете в виду?

– Ну это как в физике – закон сохранения энергии – энергия просто меняет свои формы, она не заканчивается и не начинается – она есть. Так и тут: что-то получил, значит что-то придётся отдать.

– И какова цена?

– У каждого – своя. Даже и нельзя сказать, что кто-то заплатит меньше, кто-то больше – просто у каждого она своя. Если сверху на нас кто-то смотрит, то какая ему разница, умрёт ли кто-то, или разучится по-русски говорить, или, что ещё?.. не сможет с финской женой жить – развод, травма для детей, ну и так далее. Это ведь происходит постоянно – это цена жизни, это сама жизнь.

– Хм! Да-а!.. А что для Вас является… как вы чувствуете свою отличие от русских? Как Вы чувствуете свою причастность к финской культуре, к финской нации?

– Так, как кто угодно другой, причастный сразу к двум культурам. Понятно, что я больше русский. А финское? Ну я говорил, что довольно поздно стал понимать, что это финское вообще как-то отличается от того, что было вокруг. Может быть, потому что в Кохтла-Ярве было много разных национальностей – такой, знаете, Союз в миниатюре. У нас в классе были и белорусы, и такие же, как я полурусские, полуфинны. Я сидел одно время с девочкой-татаркой. Была девочка полуэстонка. Ну русские, конечно. Много разных, и поэтому это воспринималось нормой… Так это я в русской школе учился! А ведь были ещё и эстонские школы! Они были как бы сами по себе, но ребёнок-то видел, что бывают разные люди!.. Насчёт причастности к финскому… Конечно, акцент бабушки и дедушки. Но я хочу ещё раз повторить – это я теперь так могу сказать, а раньше я этого не замечал, потому что это было для ребёнка нормой. Акцент… и даже больше, чем акцент: моя тётя довольно плохо говорила по-русски! Ещё помню, бабушка слушала по радио церковную финскую службу по воскресеньям – в Эстонии, по крайней мере, она ловилась хорошо по радио. На стенке висело две или три… не иконы – в лютеранской традиции нет икон – такие довольно неброские картинки в рамках и за стеклом, с ангелами или с Иисусом. То есть – это всё такие, вроде бы, мелочи, но которые накладывают какой-то отпечаток на наше восприятие мира: поездки каждое лето с мамой на её родину под Ленинград – хоть после войны финнов российских и рассеяли по Союзу, но всё-таки кто-то из родственников сумел зацепиться там на родине или вернуться позже, и все те, кто постарше, говорили с акцентом; тот образ жизни, способ зарабатывать продажей молочных продуктов в Питере; ну и сама финская речь – она всё-таки присутствовала; финские ругательства тётиного мужа…

Ты повыступай ещё!

– …Копыта-то подбери с прохода! Ни пройти, ни проехать аааа!

– Чего это тебе мои ноги помешали! Идёшь и иди!

– Ты повыступай ещё! Щас как двину аааа!

– Говорят, иди и иди!

– Ах, ты аааа ббббб ааааа аааа, что ли?! Аааа! Ааааа захотел?! Аааа ааааа!..

А мне оставьте, к чему я с детства привык

– …Ругательства?!

– Ну да. Из песни слов не выкинешь. Это же тоже часть культуры в широком смысле. Я-то, пожалуй, и не помню, как он ругался спьяну, зато помню, как их сын, брат мой двоюродный, воспроизводил подобное народное творчество иногда. Очень сочно! Он же чистокровный финн! – опять же это по моему мнению: для финнов из Финляндии мы, если и финны, то второсортные. Усы торчком и… самое что ни есть народное творчество по-фински! Оч-чень! Мои двоюродные, которые там под Ленинградом выросли, они значительно больше финны, чем я. И в смысле языка, и причастности к финской общности, церкви, к Ингерманландии вообще. Для них это всё было гораздо ощутимее… А помните, я говорил, как их отца заставили стать эстонцем в армии?!

– Да-да, помню!

– Так мои двоюродные теперь – не все, а те, которые по отцу национальность брали, – так они теперь эстонцы по документам! Вот так! Матом по-фински, по национальности эстонцы, а гражданство российское!

– Да, непростая судьба. А они не захотели в Финляндию, как Вы, поехать?