Астраханский край в годы революции и гражданской войны (1917–1919)

Революция развивалась столь быстро, что сами революционеры не успевали за ней. В сентябре подал в отставку председатель Совета рабочих и солдатских депутатов Константин Бакрадзе.

История была такова: на фоне развивающегося политического кризиса возникла идея собрать воедино всех астраханских левых, то есть Совет рабочих депутатов, социалистическую фракцию в городской Думе и профсоюзы. Собрание оказалось массовым: пришло более четырехсот человек, каждый из которых представлял группу рабочих, солдат или был депутатом.

Правые эсеры, меньшевики и бунд сформировали объединенную коалицию, предлагавшую подождать выборов в Учредительное собрание. Им противостояли большевики и левые эсеры. Прапорщик Перфильев, за которым стоял весь гарнизон, предложил резолюцию, зачитанную большевиком Вейнмарном. Они требовали подчинения Временного правительства Советам, немедленной организации Красной гвардии, отмены смертной казни и передачи власти в Астрахани объединенной коалиции Советов, профсоюзов и городской Думы, то есть собравшимся в зале.

Голосовали по американской модели: выходя в разные двери и считая число вышедших. Левых эсеров и большевиков поддержали 276 делегатов, правые социалисты набрали 175 голосов.

Для Бакрадзе такие стремительные изменения оказались немыслимы. Он подал в отставку с поста председателя Совета[205 - Голос революции. 1917. 21 сент.] и сосредоточился на организации «Народной гимназии» для рабочих, проще говоря, вечерней школе, которую Бакрадзе открыл в 1-м Высшем городском училище на Московской улице[206 - Голос революции. 1917. 23 авг.]. На курсы записалось 250 человек[207 - Астраханский листок. 1917. 14 (27) нояб.].

30 сентября проходят выборы нового руководства Совета. Теперь Исполком Совета возглавляет левый эсер прапорщик Перфильев, член партии социалистов-революционеров с 1905 года[208 - Астраханский листок. 1918. 14 марта.]. За него голосует 90 делегатов, против нет никого. От рабочей секции в руководство входят большевики Гольдберг (товарищ председателя), Иконицкий (секретарь), Мазухин, Хумарьян, а также левые эсеры Бакрадзе, Войцехович и Четин. От солдат – беспартийные Волков, Иванов и Зигмунд. Меньшевики и правые эсеры отказались от руководящих постов, полностью утратив влияние на Советы рабочих и солдат[209 - Голос революции. 1917. № 49; Астраханский рабочий. 1917. 4 окт.]. При этом самому Совету присутствовавшие на заседании эсер Якиманский и меньшевик Абдушели пообещали всяческую поддержку, но дистанционно[210 - Голос революции. 1917. 5 окт.].

«Советы не вся демократия и не весь народ, – объясняет этот поступок эсеровская печать. – При их выборах не было такой строгой организации, как при выборах в городскую Думу. Советы – это часть демократии, ее авангард, но авангард не должен отрываться от армии»[211 - Голос революции. 1917. 24 сент.].

Рассуждая подобным образом, сами эсеры быстро отрывались и от авангарда, и от армии.

Левые эсеры и большевики сформировали единое ядро, в котором ленинцы обозначали перспективные задачи, а их стремительно левевшие товарищи по коалиции призывали к некоторой осмотрительности. 19 октября на общем собрании Совета рабочих и солдатских депутатов рассматривался вопрос о борьбе с контрреволюцией. Трусов говорил о необходимости создания Красной гвардии и передаче власти непосредственно Советам[212 - Астраханский рабочий. 1917. 22 окт.]. Перфильев предложил резолюцию, определившую необходимость «борьбы с разрухой и энергичную поддержку избранных демократией продовольственных и иных органов». При этом «всякое сепаратное выступление отдельных отрядов демократии признавалось в настоящий момент (!) гибельным для революции, пролетариат обязан проявлять сугубую осторожность, пользуясь при этом директивами своих органов – Советов»[213 - Астраханский рабочий. 1917. 22 окт.].

Иначе говоря, пролетариат должен был проявлять тактическую сдержанность, но готовиться к выступлению и взятию власти, как только избранное им руководство Советов сочтет это возможным.

Фактический раскол в эсеровской организации становится невозможно скрыть. Местный партийный официоз «Голос революции» перепечатывает из центральных газет многочисленные статьи, направленные против левой части партии, а в начале октября проходит партконференция, требующая «очистки партии от случайных элементов и открытой, честной борьбы с большевизмом»[214 - Голос революции. 1917. 12 окт.]. Судя по отсутствию возражавших и избранию весьма консервативного состава Исполкома, левое крыло просто проигнорировало это мероприятие.

Тем временем губернский комиссар Склабинский подал в отставку. Хороший журналист, он был совершенно не способен руководить бурлящим краем. 4 октября настало время выбирать нового губернского комиссара. Меньшевик Кругликов и бывший городской голова казак Ляхов категорически отказались занимать эту должность. В результате был избран меньшевик Аствацатуров. Примечательно, что присутствовавшие на заседании губисполкома большевики заметили, что ничего не имеют против данного кандидата и чуть ранее даже голосовали за его избрание на должность председателя Совета рабочих и солдатских депутатов.

Аствацатуров не имел ни программы действий, ни реальной организационной опоры. Как представитель партии меньшевиков, не обладавшей поддержкой ни в селе, ни в городе, он откладывал все принципиальные решения на потом, дожидаясь выборов в Учредительное собрание. Между тем ни рабочие, ни крестьяне, ни казаки, ни солдаты ждать не собирались. Им была нужна ясность здесь и сейчас, и они сами брали ту власть, которую могли.

Селяне требовали твердых мер по решению продовольственной проблемы. Состоявшийся 22 октября в Царевском уезде крестьянский съезд, призвав голосовать за список эсеров на выборах в Учредительное собрание, высказался за «твердые цены на предметы первой необходимости для крестьян, усиление борьбы со спекуляцией и немедленную реквизицию излишков зерновых запасов, не останавливаясь ни перед какими решительными мерами»[215 - Голос революции. 1917. 26 окт.].

Для нового губернского комиссара Аствацатурова подобная народная активность означало одно – анархию. 14 октября он отправляет в уезды жалобную телеграмму, в которой предлагает собрать общественность и организовать милицию[216 - ГААО. Ф. 285. Oп. 1. Д. 271. Л. 146 об.].

Осенью органы власти начали подводить итоги своей деятельности. Они были не утешительны. Городская управа и уездные исполкомы, что называется, тянули лямку, но без всякого энтузиазма. Служащие прогуливали работу, а те, которые ее все же посещали, сосредоточились на решении собственных проблем[217 - ГААО. Ф. 1093. Оп. 1. Д. 4. Л. 185–188.]. В городской Думе заседания пропускали до 75 % депутатов, и львиная доля решений принималась без соблюдения кворума[218 - Астраханский листок. 1917. 26 окт.].

Но, вместо того чтобы активно вовлекать в управление тех, кто хотел этим заниматься, – активистов Советов, – эсеры предпочитали союз с партией, которая была враждебна их политической программе и саботировала любые социалистические мероприятия: с кадетами.

Наглядным образом это подтвердилось 24 октября на заседании городской Думы. Ссылаясь на то, что «принцип коалиции социалистов с кадетами теперь проводится во всех больших городах», эсеры предложили кадетам войти в Управу, то есть в постоянно действующий исполнительный орган власти. Выглядело все это довольно унизительно, поскольку кадеты отказались. Их лидер депутат Моисей Дайхес заявил, что Партия народной свободы вернется к вопросу о вхождении в руководство гордумы только после выборов в Учредительное собрание.

Нарастал кризис. Выстроились многочасовые очереди за керосином. По-прежнему не хватало наличных денег, и долги по зарплате нарастали. Возникли перебои с продовольствием. «Вот уже 5–6 дней, как в город нет никакого поступления хлеба», – безвольно отмечали участники очередного пустопорожнего совещания в губисполкоме[219 - Астраханский листок. 1917. 25 окт.].

Крестьяне не ждут

Проведение земельной реформы в губернии взял в свои руки председатель местной организации эсеров Чернобаев. Он стал председателем Земельного комитета. Вся деятельность комитета, впрочем, сводилась к попытке обмера и учета земельных участков, поскольку последние работы по землеустройству производились аж в 1837 году. Ничего большего комитет не предпринимал, полагая, что надо дождаться выборов парламента.

II Крестьянский съезд, собранный эсерами в начале октября, показал их абсолютную беспомощность.

«Истекших трех месяцев едва хватило, – рассказывала секретарь губисполкома Совета крестьянских депутатов А. Султанова, – чтобы обсудить положение о земельных комитетах и провести в жизнь соответствующие мероприятия. С глубокой горестью приходится отмечать, что население России творит страшное дело. Подавляющее большинство слишком неправильно воспринимает завоевания революции. Всех охватывает стремление как можно меньше делать и как можно больше получать»[220 - Голос революции. 1917. 8 окт.].

В селах, конечно, поддерживали эсеров, но ждать Учредительного собрания и решений демократических органов не собирались.

В селе Барановка Черноярского уезда крестьяне поделили между собой землю купца Калашникова. Кроме земли, они также захватили здания, амбары, скот, невода, сети и иное имущество.

В селе Заплавное Царевского уезда селяне разогнали волостной комитет, после чего арестовали начальника милиции и отобрали муку у проезжих торговцев. «Сходы буйные, – отмечала эсеровская пресса, – сколь-либо передовых, сознательных людей, стоящих за проведение распоряжений Временного правительства, со схода гонят. Им за последнее время стало просто опасно появляться на сходах. За призывы принять земство или поддержать продовольственный комитет грозят со схода вытолкнуть и поколотить. На сходе, бывшем 15 октября, председателю волостного продовольственного комитета пришлось спасаться бегством. Скрывшись от озверевшей толпы, он до вечера просидел под лестницей волостного правления»[221 - Астраханский листок. 1917. 29 окт.]. В Киргизской степи прошли столкновения между русскими арендаторами и казахами. «На киргизских землях есть много посевов, но киргизы намерены реквизировать местные мельницы и перемолоть весь урожай для своих надобностей, – сообщали из окрестностей Джанибека, – они травят скотом посевы русских арендаторов, загоняют в свои базы русский скот и гонят арендаторов из степи, говоря: “Убирайтесь, это не ваша, а наша земля”»[222 - Астраханский листок. 1917. 27 июля.]. Прибывший по распоряжению местного Совета рабочих и солдатских депутатов отряд из 50 солдат стал свидетелем потравы посевов киргизами. При задержании один из нарушителей открыл огонь по экспедиции. Солдаты «не удержались от применения в дело прикладов и избили 11 киргизов, двоих тяжело»[223 - Астраханский листок. 1917. 18 (31) авг.].

Столкновения прошли также севернее. В районе Александрового Гая кулаки привлекли к работе на полях киргизов, которые согласились работать дешевле, чем русские. Оказавшиеся под угрозой потери работы русские избили их, обвинив в штрейкбрехерстве[224 - Астраханский листок. 1917. 9 (22) авг.].

Нападали друг на друга и жители соседних русских сел. Так, 22 августа губернский земельный отдел передал часть водных угодий от села Княжино (совр. Вольное) к Хошеутово. Спустя четыре дня пятнадцать хошеутовцев пошли ловить рыбу.

«При начале лова вдруг подъехали верхом крестьяне Княжино в количестве сорока человек, вооруженных вилами, кольями и лопатами». Они захватили рыбаков и погнали их с собой в Княжино, где собралась внушительная агрессивная толпа в несколько сот человек. Бедных хошеутовцев поставили на колени и только после просьб со слезами на глазах отпустили, пообещав в следующий раз убить[225 - Астраханский листок. 1917. 11 (24) нояб.].

В селе Быково был устроен самосуд над председателем и членом правления общества потребителей, выразившийся в том, что найденный у председателя товар был на него повешен, и в таком виде толпа водила арестованных по селу, нанося побои. Оба были помещены в больницу[226 - Борьба за власть Советов в Астраханском крае. Т. 1. С. 131–132.].

В Солодниках и Цаце местные жители захватили казенные леса, сместив казенную стражу.

В Бирючьей Косе собрание ловцов постановило изъять у рыбопромышленника Новикова его промысловый участок. Что хуже, крестьяне повышали цены на хлеб для города, придерживая его запасы. В условиях распада транспортной системы, не выдержавшей военной перегрузки, власти не могли организовать конкурентный завоз.

«Приходится ехать к своему же брату-крестьянину, – рассказывала Султанова, – разъясняя ему, что вздуванием цен на хлеб он играет только на руку богачам, продавая за несколько лишних денежных знаков все блага, завоеванные для него революцией»[227 - Голос революции. 1917. 8 окт.].

Уговоры не работали. Газетчики описывали настоящую вакханалию обогащения: «Царевский уезд сделался ареной деятельности спекулянтов, дерзость которых превосходит всякие границы. Скупленная у крестьян мука тут же перепродается на пристанях и железнодорожной станции приехавшим по двойной и тройной цене»[228 - Астраханский листок. 1917. 26 окт.].

Аналогичная ситуация творилась и с поставками рыбы. Кузьма Терещенко с горечью отмечал, что после введения твердых цен на сельдь «спекулянты очень быстро подняли цены на 50–100 % выше твердых, и весь товар стал уходить в их руки»[229 - Астраханский листок. 1917. 21 нояб. (4 дек.).].

Помогать эсерам спасать города (и страну, поскольку без городов страны не бывает) селяне не собирались. Все избранные на 1-м Крестьянском съезде члены Исполкома спустя три месяца, на 2-м съезде, сложили с себя полномочия, дав понять, что заниматься организацией государственной системы они не станут.

Очередной разгром винных складов

С началом мировой войны на продажу водки был введен запрет, и исчезла важнейшая составляющая доходов Российской империи. Причем данный запрет работал весьма своеобразно: торговля спиртным сохранялась в ресторанах первой категории, то есть высшего класса ограничения не коснулись. Пить от этого, впрочем, в стране меньше не стали. В селах перешли на брагу, пережигая зерно, а в городах получили распространение кокаин и морфий.

Разумеется, излишества, которым предавался правящий класс (придумавший сухой закон для простонародья), не могли не вызывать возмущения. Местами оно приобретало характер крайнего пуритантизма, и в этом контексте интересно, например, решение созванного эсерами Крестьянского съезда «закрыть на это тяжелое время все открытые сцены, тайные притоны, качели, карусели, так как все эти способы увеселения публики лишь способствуют ее нравственному разложению, в то время как нужно крайнее напряжение всех нравственных и физических сил населения»[230 - Голос революции. 1917. 13 авг.].

Но демонстрировать стоицизм и воздержание четвертый год подряд горожане были не готовы.

В конце сентября в Астрахани вспыхнули новые волнения вокруг винных складов, приобретшие еще более масштабный характер, чем было в августе.

Все началось с того, что в гарнизон проник слух, что караул готов за некоторое вознаграждение выносить спиртное со склада. Вслед за этим «некоторые части войск и отдельные солдаты явились к складу с требованием водки. Во избежание кровопролития пришлось вывести со склада караул, толпа хлынула туда, и пошел гром от разбиваемых стекол, окон, дверей. Пошло повальное пьянство»[231 - Голос революции. 1917. 1 окт.].

Командование попробовало навести порядок, направив на склад отряд из 10-й роты. Находившиеся на складе солдаты из 4-й роты залегли за импровизированной баррикадой и стали окапываться. 10-я рота была более трезвой и добилась успеха. 4-я рота отступила, потеряв одного человека убитым и четырех ранеными[232 - Астраханский листок. 1917. 30 сент.].

«Несколько дней идет пьяная вакханалия, – писал Трусов, – солдаты, бабы, дети обступают винный склад, и каждый жаждет похитить хоть частичку отравы, и, несмотря на беспрерывный обстрел охраны – солдат и рабочих дружин, несмотря на случаи раненых и убитых, позорная эпопея продолжается, и нет ей конца»[233 - Астраханский рабочий. 1917. 28 сент.].

Однако пьянством дело не ограничилось. Начался пожар. «Хулиганье, бродя в темноте в поисках спирта, чиркало спичками, курило и подожгло склад. Большое здание погибло в огне. Боясь взрыва цистерны с 24 000 ведрами спирта, которую все же удалось спасти, жители стали выезжать из близлежащих к складу домов. Пожар продолжался более суток. Расхищена масса спирта. Торговля им шла бойко. Казаки тоже многие действовали заодно с толпой, расхищали и напивались»[234 - Голос революции. 1917. 1 окт.]. «Несколько солдат и казаков были задавлены кадками с вином, в то время как они брали вино из подвалов»[235 - Астраханский листок. 1917. 26 сент.]. Волнения продолжались почти неделю и были остановлены – нет, не милицией. Отчасти они угасли сами по причине исчерпания запасов спиртного, а отчасти были подавлены удивительной коалицией рабочих дружин, мусульманского отряда и части казачества.

Рост низового насилия

Активизация преступного сообщества и ответные самосуды, развернувшиеся с весны 1917 года, приобретали все более угрожающий характер.

Пресса практически ежедневно сообщала о грабежах, разбоях и убийствах.

19 июля была совершена попытка ограбления дома В. М. Догадина. Проникшие в дом злоумышленники задушили экономку, но затем их что-то спугнуло, и имущество они не вынесли[236 - Астраханский листок. 1917. 20 июля.]. 20 июля на Набережной Кутума трое налетчиков с револьверами напали на возвращавшихся домой приказчиков, желая их ограбить. Двое приказчиков были убиты наповал, третий получил ранение, но сумел бежать[237 - Астраханский листок. 1917. 21 июля.].

21 июля на дороге в пригородное село Три Протока были найдены убитыми скотовладелец Ниязов и сопровождавший его русский мальчик. Ниязову разрубили голову, а мальчик был зарезан. «Убийство было совершено днем на бойкой дороге», – отмечали репортеры[238 - Астраханский листок. 1917. 23 июля.].