Астраханский край в годы революции и гражданской войны (1917–1919)

Астраханский городской продовольственный комитет не отставал. Он реквизировал 222 мешка муки, получателем которых числилось интендантство[332 - Астраханский листок. 1917. 13 (26) дек.].

В банках не было денег, и руководитель астраханского отделения «Мазута» Моисей Френкель для расчета с работниками опустшил даже личный счет. После этого он попросил КНВ… нет, не кредита. Он попросил прислать агитаторов для разъяснения рабочим ситуации[333 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 5. Л. 27.].

Еще хуже обстояло дело на селе. На просьбу председателя Зеленгинской волостной земельной управы Т. Михайлова выделить ему десять красноармейцев (!) для борьбы с браконьерами КНВ посоветовал ему «наблюдать за исполнением законов вообще и, в частности, за ограничением улова рыбы», сообщив, что «для этого управа имеет возможности и права привлекать к себе местную милицию, а если таковая недостаточна, организовать народную милицию»[334 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 4. Л. 1, 6.].

На этом фоне резко усиливалось влияние Советов и профсоюзов. «В целях продуктивности» КНВ переподчинил Совету благотворительные учреждения, включая «Красный Крест»[335 - Астраханский листок. 1917. 18 дек., 9 янв.]. Просьбы предпринимателей защитить их от погромов передавались в Союз Союзов, то есть в объединение профсоюзов[336 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 5. Л. 9.]. Председатель продовольственного Комитета Михаил Непряхин запросил у Совета сто красногвардейцев для охраны складов и проведения реквизиций[337 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 8. Л. 2.].

21 декабря в связи с «неурядицами, царящими в городе», меньшевик Роман Аствацатуров подал в отставку с должности комиссара внутренних дел, то есть начальника милиции. Левые эсеры и большевики отставку не приняли и решили его поддержать, предложив «упразднить самочинные организации и передать всю полноту власти одному лицу, Аствацатурову»[338 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 19.]. Под самочинными организациями подразумевалось военизированное общество «Сокол», сформированное из гимназистов старших классов, организация «Спасение революции» и иные военизированные формирования, настроенные явно антисоветски. Теперь их средства передавались «в распоряжение демократических организаций», то есть к Советам и Красной гвардии[339 - Астраханский листок. 1917. 30 дек.].

В тот же день КНВ принял решения поддержать требования продолжавших бастовать портных, ввести налог с торговцев в местный бюджет и установить «тюремное заключение в отношении всех лиц, не внесших причитающиеся с них налоги (военный, подоходный, судебный, городской, земельный и т. д.)»[340 - Астраханский листок. 1917. 21 дек.]. Для преодоления финансового кризиса требовались самые срочные меры. Были задействованы самые экзотичные способы получения средств, вплоть до освобождения под залог в 55 000 руб. арестованных еще при Временном правительстве восьми казахов[341 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 6. Л. 7, 9–22.]. Конечно, такого рода источники наполнить казну не могли. Но и Совет рабочих и солдатских депутатов не мог, хоть к нему КНВ неоднократно обращался, просить Совнарком перечислить средства в не подконтрольную Совнаркому Астрахань. В столице знали, что декабре 1917 года астраханское казачество получило из местной казны полмиллиона рублей, явно направляемых на подготовку мятежа, и финансировать подобные мероприятия советская власть логично не собиралась. Тонкие ручейки дензнаков из Петрограда все же поступали, но они скорее были элементом советского давления на КНВ, чем реальным подспорьем для городского хозяйства. Совнарком был готов перевести в Астрахань пять миллионов рублей в случае, если комиссара финансов назначит местный Совет рабочих депутатов[342 - Астраханский листок. 1917. 10 (23) дек.].

Ища выход, по предложению максималиста Григория Цыпина КНВ постановил начать выпуск собственных астраханских денег[343 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 13.]. 10 января вышли первые пробные астраханские боны, которые, впрочем, не успели разойтись.

В условиях углубляющегося кризиса среди рабочих росло число сторонников провозглашения власти Советов. 22 декабря в трудовых коллективах прошла серия собраний с идентичными резолюциями.

Служащие Волго-Каспийского канала и работники ремонтного завода официально высказались в поддержку Совнаркома, который борется против буржуазии и поэтому не может «отправлять деньги туда, где эта власть не признается, зная, что посланные суммы зачастую служат для целей контрреволюции, но ни в коем случае для бедноты города и деревни»[344 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 22.]. Рабочие потребовали «немедленного признания власти народных комиссаров», которая, по крайней мере, могла разрешить финансовый и продовольственный кризисы, не говоря уже о конфликтах с предпринимателями.

Заявило о поддержке Совнаркома общее собрание работников завода «Океан». Более того, рабочие начали перечислять 2 % от своей зарплаты в пользу Совета РСД[345 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 5. Л. 13.].

К этому решению присоединилось собрание работников земляного каравана[346 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 5. Л. 41.], а Совет Николаевской слободы Царевского уезда сообщил, что не признает КНВ, если только под данной аббревиатурой «не имеется в виду Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»[347 - Госархив Волгоградской области. Ф. 497. Оп. 4. Д. 2. Л. 61.].

Общее собрание работников завода Макарова приняло весьма недвусмысленную резолюцию: «Мы, рабочие и служащие, протестуем против буржуазии и наших товарищей справа, и той позиции, которую они заняли по отношению к Совету народных комиссаров. Благодаря этой политике рабочие голодают. Мы предупреждаем вас, господа, пока еще не поздно, оставить политику саботажа и признать власть народных комиссаров, иначе голод может отнять разум у рабочих, и тогда (берегитесь!). Мы обращаемся к Исполнительному комитету, чтобы он довел до сведения Комитета народной власти, что мы требуем признания центральной власти»[348 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 5. Л. 18.].

Наконец, изменилась позиция работников завода «Кама», еще недавно осудивших Совнарком и Советы РСД и потребовавших передачи всей власти Учредительному собранию. Сама логика борьбы наемных работников и предпринимателей сдвигала рабочих влево. 22 декабря в условиях растущей демократии на других предприятиях и повальных хищений на своем, они постановили сформировать рабочий контроль (проверка кассы, утверждение приходно-расходных документов контролерами и т. п.). В случае отказа со стороны управляющего предприятием инженера Н. Киселева «камцы» постановили его арестовать[349 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 5. Л. 13.]. Киселев, естественно, в удовлетворении требования работников отказал, сославшись на телеграмму центрального правления – «в случае организации контрольной комиссии правление закроет предприятие»[350 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 5. Л. 15.]. Рабочие ничуть не испугались и отправили делегацию в КНВ, которую возглавил 30-летний большевик Николай Мосин. Союз союзов, естественно, поддержал коллектив «Камы»[351 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 5. Л. 16.].

Опираясь на явно выраженную поддержку рабочей Астрахани, левые могли вести себя более решительно. 23 декабря, угрожая отставками, большевики и левые эсеры потребовали впредь обязательного присутствия на заседаниях КНВ представителей профсоюзов и Совета РСД. Уже на следующий день представители Совета, придя на заседание, поставили вопрос о назначении во все органы власти советских комиссаров. Соглашательская часть КНВ была настолько измотана предшествующими событиями, что фактически приняла ультиматум. КНВ «предложил Совету внести резолюцию в письменном виде и предъявить список необходимых комиссаров, а также положение об их основных функциях»[352 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 25.].

Происходит политический сдвиг влево.

В пользу рабочих решаются все накопившиеся конфликты. Увольняется управляющий заводом «Кама» инженер Киселев. Владельцы портняжных мастерских приняли все требования забастовщиков. Началась кампания реквизиций, которыми было поручено заниматься максималисту Цыпину. Под продовольственный комитет была реквизирована гостиница «Россия», под редакцию «Известий Совета РСД» – типография Могилева-Жлобина, под нужды органов власти – различные особняки[353 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 30, 31; Д. 1. Л. 1, 10.].

Очевидно, несколько смягчается финансовый вопрос, так как в этот период принимаются многочисленные постановления о выдаче кредитов – 400 тысяч рублей для выплаты зарплаты инспектору судоходства Приморского округа[354 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 18. Л. 19.], 396 тысяч рублей городской Думе по расквартированию войск, 640 тысяч рублей продовольственному комитету[355 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 20.], 500 тысяч рублей Торгово-Промышленному банку под товары «Вокалеса»[356 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 23.] и т. д. Нашлись средства даже на благоустройство Волго-Каспийского канала[357 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 2. Л. 45.].

Забирая власть у старого аппарата, КНВ переводит большую часть дел из губернского присутствия в канцелярию комиссара внутренних дел.

Проблемы, однако, сохранялись, особенно с хлебом. Стоимость мешка подскочила с 70 до ста рублей[358 - Астраханский листок. 1918. 9 янв.]. В отдельные дни отоваривать карточки было просто нечем. 30 декабря КНВ принял решение по продовольственному вопросу, которое есть смысл процитировать целиком: «Вследствие отсутствия хлеба на завтра предложить комиссару милиции произвести облаву в районе спекуляции хлебом милицией совместно с солдатской секцией»[359 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 20.].

Со стороны рабочих давление на КНВ, столь нужное левым, продолжалось. Оно проявлялось как в новых «признаниях высшей властью Совнаркома» (соляная пристань)[360 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 5. Л. 41.], так и в новых требованиях своевременной выплаты заработной платы – «рабочие придут организованной массой к КНВ и потребуют денег» (общество «Мазут», товарищество «Ахтубинское пароходство»)[361 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 5. Л. 24; Д. 7. Л. 54.].

Такой напор облегчал принятие необходимых политических решений.

30 декабря на заседании КНВ было принято решение о принятии программы Комитета. Разработка программы КНВ была поручена… максималисту Цыпину[362 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 20.]! Для ясности, максималисты считались радикалами даже по меркам того времени и настаивали на незамедлительной социализации экономики, расказачивании и изъятии частной собственности. Позиция большевиков, по сравнению с максималистами, была весьма умеренной, и это не преувеличение.

Григорий Цыпин был не рядовым членом партии эсеров-максималистов, а одним из ее идеологов и лидеров национального уровня.

Благодаря ему Астрахань стала одним из немногих городов, где заметную роль в политике играла партия эсеров-максималистов.

Настоящая фамилия этого человека – Нестроев. Псевдоним Цыпин он взял по фамилии своей жены, зубного доктора. Григорий Абрамович родился в 1877 году в состоятельной купеческой семье в Полтавской губернии. В 1899 году он присоединился к революционному движению, возмутившись расправой над 183 студентами Киевского университета, которых призвали в солдаты за нелояльность к местным властям. Нестроев познакомился со знаменитым руководителем боевой организации эсером Григорием Гершуни, участвовал в революционной деятельности в Одессе, Харькове и Екатеринославле (совр. Днепр), а во время первой русской революции был одним из организаторов вооруженного выступления железнодорожников в Гомеле. Здесь же, в Гомеле, Нестроев проникся идеями максимализма, то есть социализации не только земли, но и предприятий.

В 1907 году Нестроев был арестован, сослан в Якутию, откуда бежал за границу. Начало мировой войны он встретил в Берлине. Столкнувшись с немецким патриотическим подъемом, носившим откровенно антирусский характер, Нестроев через нейтральную Швейцарию выехал в Париж, после чего вступил во Французский Иностранный легион.

Инженер по образованию, Григорий Абрамович вначале служил в саперных войсках, затем был переведен в боевые части, воевал на Сомме, а с 1917 года добился перевода в русский Экспедиционный корпус во Фландрии. Впрочем, служил в нем он недолго и вскоре смог покинуть действующую армию и добраться до России. Судьба забросила его в Астрахань. Скорее всего, он приехал к жене, которая практиковала в Астрахани как стоматолог.

Цыпин был подготовленным теоретиком и стал одним из лидеров партии на всероссийском уровне. Он характеризовал свои разногласия с ленинцами так: «Большевизм признает первый вид коммунизма – коммунизм государственный, – максимализм признает коммунизм децентрализованный, свободный от государственных пут, осуществляющий во всей полноте право на существование свободных людей в свободном коммунистическом общежитии»[363 - Нестроев Григорий. Максимализм и большевизм. М., 1919. С. 107.].

Но во время работы КНВ разногласия между максималистами и ленинцами были совершенно неважны.

Когда 4 января губернский комиссар меньшевик Роман Аствацатуров попросил Комитет разрешить 14 января съезд земств и городского самоуправления, ему было отказано в связи с проведением 15 января губернского съезда Советов[364 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 29.]. Фактически Комитет народной власти признал неизбежность провозглашения советской власти, более того, он блокировал попытки правых социалистов препятствовать этому.

5 января на фоне угроз Правительства Казачьего войска взять власть вооруженным путем левые – представители Совета РСД, профсоюзов, большевиков и левых эсеров – заявили, что собираются работать в КНВ только до 15 января, то есть до дня Краевого съезда Советов[365 - ГААО. Ф. 2060. Оп. 1. Д. 11. Л. 27.].

Более того, Перфильев сообщил, что снимает с себя полномочия председателя КНВ, хотя в порядке компромисса готов оставаться одним из рядовых членов.

Правые социалисты, пытаясь угрожать кризисом «безвластия», тоже подали в отставку: соответствующие заявления написали и.о. председателя КНВ эсер Якиманский, комиссар милиции меньшевик Аствацатуров, секретарь КНВ эсер Сигалов.

Это никого не испугало. Лидеры КНВ из числа левых эсеров и большевиков больше не видели необходимости в сохранении этой конструкции. Их вожди в Петрограде договорились о создании единого советского правительства. В этих условиях поддержание особой астраханской формы управления лишалось всякого смысла и, более того, препятствовало получению денег из Центра. Вопрос был не в том, провозглашать власть Советов или нет, а в том, есть ли возможность подавить военное выступление противников такого решения.

Казаки и 156-й пехотный полк

Назревал вооруженный конфликт, сторонами которого становились Правительство Астраханского Казачьего войска и Совет рабочих и солдатских депутатов. Обе стороны располагали военными силами.

В подчинение Войскового правительства входили:

– 3-й казачий полк полковника Стрелкова;

– 1-я особая Астраханская сотня (150 человек);

– 1-я, и она же и последняя, батарея из четырех орудий.

Казачий Совет начал планировать восстание еще 20 декабря[366 - ГААО. Ф. 1178. Оп. 1. Д. 191. Л. 13.]. Проводились совещания, а имевшиеся орудия были переброшены подальше от контролировавшегося Советами гарнизона – на Казачий бугор.

Оружия, впрочем, было не очень много. На войсковом складе и на руках у казаков находились 1142 винтовки, 34 револьвера, 776 шашек и 620 пик, а также 104 000 патронов. Еще личное оружие было у пехотных офицеров, которые могли поддержать выступление[367 - ГААО. Ф. 1178. Оп. 1. Д. 189. Л. 80–86.]. Что важно – имелось до 30 пулеметов[368 - Аристов М. Л. Январские дни 1918 года в Астраханской губернии. Астрахань, 1925. С. 18.] и четыре упомянутых орудия.

Любопытно, что батарею обслуживали 176 человек! Столь высокое число орудийной прислуги свидетельствовало об одном: идти на фронт у астраханского казачества желания не было, а начальство предпочитало иметь пусть даже такие резервы в Астрахани.

С включением калмыков в состав Астраханского казачьего войска и формированием офицерского ополчения силы, подчиненные АКВ, выросли. По оценкам одного из офицеров штаба АКВ Бальзанова, к середине января 1918 года эти силы насчитывали 1200 человек, в том числе 450 казаков, 400 офицеров, 240 калмыков (в трех сотнях), а также 150 человек в артиллерийском отряде[369 - ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 238. Л. 5.].

Боевая ценность калмыков при столкновении с опытным противником была невысока, так как с 1812 года они не призывались в армию и им было запрещено владеть оружием. Командование не очень им доверяло и выдало на три калмыцкие сотни только 85 винтовок[370 - Очиров Уташ Борисович. Калмыкия в период революции и гражданской войны (1917–1920 гг.): диссертация. С. 106.].

Из числа офицеров сформировали две роты под общим командованием полковника Сахарова, специально прибывшего в Астрахань.

Чуть позже было вооружено 200 студентов и гимназистов и еще столько же горожан, преимущественно мещан. Их назвали «вольным казачеством». Решение о создании «вольного казачества» было принято Войсковым правительством 26 ноября, после чего по городу были расклеены призывные объявления[371 - ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 238.]. Станичники к инициативе отнеслись отрицательно, и «вольные казаки» в Войско приняты не были. Хотя им выдали оружие, боеспособность подобного ополчения оказалась невелика. Однако иных резервов у противников Советов не имелось.

В сентябре 1917 года атаман Бирюков отзывает с фронта оба казачьих полка для… создания Астраханской казачьей бригады! То есть нет еще никакого большевистского переворота, нет демобилизации, нет Брестского мира, а Бирюков выводит с фронта две полноценные части и отправляет их в глубокий тыл, в Камышин. После корниловского мятежа такой поступок означал одно: казачья верхушка собирала резервы для захвата власти.

Но с фронтовиками вышла накладка. Они устали воевать и не видели в этом смысла. После Февральской революции командование использовало их на фронте как конную жандармерию для подавления солдатских волнений. Это вызвало среди ветеранов еще большее недовольство. Поэтому в Камышин тысяча двести астраханских казаков, отозванных с фронта, прибыли, а вот в Астрахань в подчинение атамана они двигаться уже не стали. Бригада погрузилась в митинги. Командир бригады полковник Аратовский явно не справлялся с ситуацией. Некоторую опору для него представляли только две относительно лояльные сотни 1-го полка с одним орудием, выдвинутые на железнодорожную станцию Кайсацкая.

В то время как Войсковое правительство испытывало кадровые проблемы, на левом поле среди казаков выявились два ярких народных лидера. Ими стали хорунжий[372 - Соотв. старшему лейтенанту.] 1-го полка Сергей Буров и командир второй сотни 2-го полка Мина Аристов. 26-летний Буров вступил в партию левых эсеров, 30-летний Аристов был большевиком. Буров возглавил Казачий Совет кавбригады, а Аристов отправился в Астрахань.