День божьих коровок

Я злился и досадовал на нее, она вносила смуту и порождала бури, меня лихорадило и носило из стороны в сторону, я знал, что у меня есть бесценное сокровище, дар – но я так и не сумел его развить, взрастить, позволить расцвести и принести плоды, не смог сделать с его помощью счастливым ни себя, ни кого-нибудь другого.

Любовь – это не только то, о чем пишут в пылких, захватывающих романах. То, что происходит между мужчиной и женщиной – это лишь часть всеобщего мирообразующего замысла любви. Яркая и важная – но всего лишь часть.

Любовь – самостоятельная сила, живая стихия. И когда она проникает в человеческое сердце, то наделяет его неугасимым светом и великой защитой. Любовь – она ко всему: к близким и случайным, к людям и зверям, к небу, к солнцу, к лесам и горам. Эта сила всегда с тобой, даже… если в какой-то момент времени тебе кажется, что некого любить. Она существует в тебе, светит и согревает – как сияющая сфера, как небесное присутствие, как главный человеческий талант. И одновременно как чувство почти непосильной ответственности – ты должен во что бы то ни стало сохранить дарованный небом огонь и не дать ему померкнуть.

Должен…

Ты стоишь на ледяном ветру, на обрыве, и держишь голыми руками живой огонь. А сил так мало, а время идет, пламя жжет тебе ладони все сильнее, сильнее, и так велик соблазн сбросить его на землю и уйти прочь…

Я бы не сказал, что с этим легко жить – совсем наоборот.

Потому что человек, у которого нет любви, – никому не интересен, даже демонам. А когда в душе теплится свет – к нему тянется все вокруг, каждое большое и малое создание земное, каждая птица небесная, каждая букашка и каждая травинка. Но свет притягивает ВСЕХ, а не только тех, кто тебе мил. Неугасимый огонь манит, на него ползет из всех щелей чумная нежить, слетаются и сползаются темные силы, в бешенстве стараясь погасить пламя. Растоптать его и развеять пепел по ветру. Чтоб хоть на одну любовь в мире стало меньше! Им надо уничтожить каждый лучик света, каждую малую искорку, чтобы еще на шаг мир стал ближе к наступлению безраздельной тьмы!

С этим непросто жить, но без этого сама жизнь лишена даже малого шанса на какой-либо настоящий смысл.

…Через некоторое время я еще раз встретил ту девочку, которая расплакалась у клетки с лисами. Как-то на дежурстве она догнала меня и окликнула. На этот раз она была в толстой шерстяной шапке и в зоопарк пришла вместе со своей мамой. Девочка подбежала и радостно сообщила, что мама согласилась с ней по поводу головных уборов – дядя тебе все правильно сказал. Мама мне улыбалась издалека.

– Так и что? – спросил я девочку.

Она смотрела на меня очень серьезными и взрослыми глазами:

– Да я просто хотела сказать… Вы же тут работаете… Почему этой весной никто не родился в зоопарке?

Вот те раз, подумал я… А ведь точно!!! Никто не родился, даже в вольерах у птиц не наблюдалось весеннее оживление и суета над гнездами. А тех зверят, которые появились на свет немного раньше, выкармливали из бутылочек, я слышал разговоры, что четвероногие как с ума посходили, идет какой-то массовый отказ от кормления детенышей.

– Я не знаю… – ответил я.

– Но это ведь что-то означает?

– Не думаю…

– А я думаю. Что-то изменилось, вам не кажется?

Я внимательно прислушался к тревожному шепоту мыслей в голове, которые упрямо подавлял, и понял, что действительно кое-что изменилось.

Когда я был маленьким, я очень боялся атомной войны. Про нее тогда много говорили по телевизору и рассказывали в школе, как вести себя при ядерном взрыве: лечь на пол, прикрыть голову руками, давали прочие очень «полезные» в этом случае советы.

Моя детская вера в могущество родной страны была невероятно велика, и я без труда убеждал себя, что даже если эта жуткая атомная война и наступит, то она пройдет как-то… максимально организованно и относительно безболезненно, в наиболее благоприятном для всех режиме, и уж точно не затронет меня и моих близких. Потому что наша страна – самая большая и сильная!

Но все равно иногда мне становилось страшно.

Я нередко лежал в своей кровати и слушал, как в ночном в небе с ревом рассекают воздушные сферы самолеты – они низко проносились над нашим домом, недалеко располагался военный аэродром. Я вслушивался в нарастающий тяжелый гул, зажмуривался и шептал: «Ну только бы не ракета, только бы не ТА САМАЯ ракета». Хотелось натянуть шапку-невидимку, чтобы никакое зло этого мира не могло разглядеть меня в темноте и уничтожить.

Потом я вырос и перестал бояться атомной войны, да и все вокруг бросили принимать всерьез ее угрозу – не стало той большой и сильной страны, потому вряд ли кто-то начнет просто так кидаться в нас дорогостоящими ядерными бомбами…

Но что-то осталось во мне – как зрительный образ, как отпечаток ТОГО САМОГО АТОМНОГО СТРАХА из глубокого детства.

Почему-то каждый раз, подъезжая к городу после долгого путешествия, я завороженно вглядывался в его еще отдаленные, но вполне различимые очертания – пышная зелень, крошечные кубики домов, золотые купола церкви у набережной, дымные трубы заводов, игрушечные мостики над тоненькой полоской реки…

И в этот самый момент мне казалось, что вот прямо сейчас над знакомой умиротворенной картиной в благостной синеве небес разверзнется огненный шар, неотвратимо превращаясь в испепеляющее облако света и смерти.

И – абсолютная тишина. Ни звука.

Оглушительная пауза между тем, что видишь глазами, и тем, что воспринимает твой мозг. Только воздух, который ты резко вдохнул в безмолвном крике, с болью раздирает легкие.

Как будто замерла над миром финальная минута молчания перед тем, как обрушатся небеса…

Я каждый раз отмахивался от этого наваждения, но оно каждый раз неизменно возвращалось ко мне.

А сейчас, когда девочка смотрела прямо на меня, задавая свои вопросы про нерожденных весной зверят, у меня закралась странная мысль – неужели животные почуяли нечто, о чем мы еще не догадываемся? Так в сумрачном предчувствии воют собаки перед землетрясением, убегают из городов домашние кошки, улетают прочь птицы. Может, собратья меньшие, чьи сенсорные системы настроены тоньше наших, уловили неведомый сигнал – СТОП! Незачем больше производить никого на свет!

В любом случае, я точно знал, что именно изменилось – уже несколько дней меня преследовало неотступное ощущение затянувшейся паузы между реальностью и ее восприятием.

Безошибочное ощущение.

Последних мгновений тишины.

Перед неизбежным ударом.

Как будто смотришь на мир со стороны, а в расширенных зрачках уже отражается ослепительная вспышка – яростный и неотвратимый ПРОЩАЛЬНЫЙ СВЕТ ОБРЕЧЕННЫХ.

Глава 2

КОВЕР – САМОЛЕТ

Чувствительность или, как ее называют психологи, сенситивность, – качество, которое можно считать как наказанием, так и подарком судьбы.

Илсе Санд, «Близко к сердцу: Как жить, если вы слишком чувствительный человек»

Наверное, наверное… все изменилось.

Но пожалуй, надо начать не с этого, а с коврика. Вернее сна, где мне приснился коврик.

Так… опять получается ерунда. Коврик, сон… Не знаю, когда я заметил изменения, в этой истории сложно найти ниточку, за которую можно небрежно дернуть и с легкостью распутать клубок событий. Скорее всего, я обратил внимание, что СТРАННОЕ ПРОИЗОШЛО… когда меня с размаху ударил по мозгам этот… мягко говоря, необычный сон. Необычный не по содержанию, а по «качественным характеристикам», если так можно выразиться о сновидениях.

Он был совсем иной и отличался от обыкновенного так, как черно-белая фотография без ретуши отличается от взрыва сознания художника-абстракциониста.

Он был абсолютно реалистичный, простой и одновременно изощренно пугающий.

Короче говоря, однажды я проснулся оттого, что кто-то громко и отчетливо спросил: «КТО ТЫ???»

Я с трудом сообразил, что снился сон, который не запомнился, и невнятно пробормотал, еще пребывая в дреме: «Не знаю…»

А больше заснуть и не смог, на часах было пять утра, я лежал и думал: «А кто же я?» На самом деле, конечно, я знал, кто я такой, но вот так резко и коротко сформулировать определение себя я бы сейчас не смог. Например, я – врач, или строитель, или альпинист, или филателист, или футболист, или пианист… Или же, к примеру, я – бродяга, я – гений, я – ничтожество, я – герой или я – злодей. Хоть что-то, но… быстро и конкретно… Так кто же я?

«Я тебе подскажу, – ухмыльнулся мой внутренний голос. — Ты – больной!!!»

Я зажмурился, помотал головой, а потом резко открыл глаза.