Она молчит, не моргает. Я уже три раза за это время, а она – ни единого. Плохой знак, да? На всякий случай я вчера удалил письмо из клиники, где доктор, помимо поздравлений, накатал предложение сдать еще пару сотен анализов на всякую фигню. За бешеные деньги, разумеется. Видимо, понял по Вере, что мы его клиенты.
Нашла, что ли, письмо в корзине?
– Вик, теперь, когда у тебя получается… ну, я про секс… тебе, должно быть, захочется наверстать упущенное. Попробовать с другими женщинами. Да? – спрашивает выжидающе и таким тоном, будто предлагает сама. Не смотрит, а таращится: еще секунда, и дыру просверлит, без шуток.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не начать кричать на нее только за это. Люди должны моргать, Вера ведь не киборг.
Додумалась же, однако. Или кто насоветовал?
Поднимаюсь с места и, направляясь на кухню, бросаю через плечо:
– Поверить не могу, что собираюсь жениться на дуре. Папа с мамой не одобрят. Выбрал из миллиарда самую глупую. – Пораженно качаю головой.
Что еще добавить – не представляю. Выходит грубовато, но за реакцией Веры я не слежу: кофе давно сварился, пора бы что-нибудь съесть.
Через несколько минут она присоединяется ко мне, забирается на колени, обнимает, прижимается, поежившись, так как почти раздета, а в квартире прохладно.
– Вик, можно твой кофе? – указывает на полупустую чашку на столе.
Киваю в ответ и говорю медленно, задумавшись:
– Все мое тебе можно.
Вера замирает на несколько секунд.
– Абсолютно всё?
– Не так уж это и много.
– Смотря для кого.
– Что насчет тебя?
– Думаю, мне каждая из твоих вещей очень пригодится, мой хороший, добрый, чокнутый бойфренд.
– Доброты уже не так много осталось. Растратилась она, ресурс исчерпаемый.
– Но вся, что есть, моя, ладно?
– Трындец, откуда ты вообще взялась, а? И зачем, не пойму. Терпимо ж у меня все было. Жил как-то до тебя.
– А теперь?
– Сама знаешь, что теперь. По уши, Вера. Клянусь тебе, что по уши в тебя.
Она шепчет на ухо:
– Ты же сам меня из парка к себе домой привез. Ни единого шанса на побег не оставил.
Допивает кофе, морщится, так как он без сахара. Затем целует меня в шею и замирает. Обнимаю в ответ. Хорошо, что Вера молчит. И сидит тут.
Потом мы перемещаемся на кровать и долго разговариваем о ее и моих родственниках, гадая насчет реакций на наши новости. Пытаемся придумать, как максимально облегчить им всем процесс понимания ситуации. Я решаю, что сначала сам поговорю с мамой. Она классная, добрая, лучшая, но уж слишком вспыльчивая, способная на неадекватные поступки в состоянии аффекта. И не надо, чтобы в момент ослепления прилетело Вере.
Касаемся острой темы. Приходится рассказать вкратце, что была девушка в прошлом, которая ушла от меня к Артёму и с которой в итоге я поступил некрасиво. За что и поплатился.
– Угадай, откуда я знаю об обвинении в изнасиловании, – ставит меня в тупик Вера.
Пожимаю плечами:
– Кустов сказал? Арина? Мама? – равнодушно перечисляю тех, кто в курсе.
– Не-а.
– Значит, сплетни дошли.
– То есть ты осознаешь, что о тебе ходят мерзкие слухи? Твоя обожаемая Варя Ради распускает их, кстати.
– Не она одна. Конечно, осознаю.
– Тебя это не беспокоит? – Она выпучивает глаза от удивления.
– А тебя? – спрашиваю с нажимом. Слежу за реакцией.
– А тебя?
– А тебя? – Я добиваюсь того, чтобы Вера улыбнулась.
Теперь говорить на щекотливую тему легче. Это ведь непросто, когда девушка, которой неистово хочешь нравиться, знает, что тебя чуть не посадили за изнасилование. Настя забрала заявление сразу, как Чердак помер – до этого стояла на своем в полиции, запуганная до смерти. Никто ж не знает наверняка, что там на самом деле случилось между нами, вдвоем же мы были, без третьего трахались.
Как вспомню этот стыд перед мамой, отчимом, отцом и прочими… Они все смотрели на меня якобы с сочувствием, и у каждого мелькала мысль: не просто так папаня устроил пытки. Было, наверное, за что.
В глазах многих я видел себя заслуженно подыхающей мразью, растлившей беззащитную девчонку и заслужившей свою боль. Хорошо, что изуродован, ни одна больше не согласится согреть в постели. Как клеймо на всю жизнь – предупреждение другим. Лишь отвращение вызовешь. Поделом, ублюдок.
– Я так долго могу, Белов, – по-прежнему улыбается мне она.
Тепло так, искренне, аж сердце щемит от ее доверчивости, несмотря ни на что. Вот за что она так хорошо ко мне относится?
– Я их сам пустил, Вера, – сдаюсь в итоге.
– Как?!
– Да легко. Сидели в баре с приятелями, один предложил познакомиться с девчонками за соседним столиком, ну очень молоденькими. Я и ляпнул, что одной статьи мне хватит, теперь предпочитаю женщин, официально допущенных государством к траханью.
– Но зачем?!
– Угадай.
Вера приподнимает брови.