Веселый Роджер

– Конечно же, нет.

– Как нет?! Ты меня к нему отвез! Отдал из рук в руки и уехал! Да как ты посмел так предать меня после всего, что было?! Иди ты к черту со своей нерешительностью! Ты просто подонок, такой же, как твой Артём.

– Я ждал тебя целый час, – говорю с нажимом. Скрещиваю руки на груди.

– Он не пускал меня!

– Ты не позвонила.

– Телефон в машине остался. В твоей! Вик, он порвал на мне трусы! – Вера суматошно задирает длинное платье, показывая, что без белья. – Ты вообще в курсе, что у твоего брата аллергия на привычные способы лечения? Он отказывается использовать экспериментальные препараты и вообще слушать что-либо. А когда я решила пойти за тобой, он напал! Держал меня силой. Я вырывалась, билась, а ты не помог!

На мгновение кажется, что я ослышался, но вид горячо любимой женщины, сейчас бьющейся в истерике, служит доказательством, что понял правильно. Это не она не выходила, это он ее не пускал. Картинка вдруг складывается, становится до боли ясной, и я понимаю, что Кустов – покойник.

– Ты просто уехал! О нет, не просто. Ты еще и вещи занес. Я споткнулась о сумку, когда убегала, и разодрала колено!

Вера показывает на него, словно я мог не заметить. Наверное, то, что я чувствую сейчас – это ужас. У него много оттенков, оказывается. Есть ужас за себя самого, а есть – за любимого человека. И я не могу сказать, какой из них сильнее. А ведь об этом ощущении я знаю все, вы в курсе. А еще я точно знаю, что Кустову не понадобится экспериментальное лечение.

Она со мной не может справиться, когда балуемся, а он-то и вовсе – скала. Сука, убью. С недавнего времени, после разговоров с Анатолием Петровичем, под сиденьем «Кашкая» на всякий случай лежит бита. Новенькая. Вот теперь и пригодится.

– Вера, ты подожди, пожалуйста, здесь. Закройся и никому не открывай. Я скоро вернусь, – медленно и спокойно говорю Вере, поворачиваюсь к двери. Останавливает только то, что без штанов. Надо хотя бы натянуть джинсы.

Но во время короткой заминки она снова кричит:

– Конечно, давай! – Подходит и бьет меня по груди. – Давай, поспеши! Деритесь! Набей ему морду, а он пусть тебе, да посильнее. Кого вы там не поделили в школе? Бабу какую-то? Все разобраться не можете! Валяй, беги, выясняй с ним отношения. Может, вам обоим наконец полегчает. Вы ж только этого и ждали все эти годы, да? Повода поубивать друг друга.

Вера со злостью тарабанит ладонями по моим плечам, а меня поражает внезапное желание обнять ее покрепче и забрать страхи себе, словно это естественно при простом физическом контакте. Потребность быть рядом настолько сильная, что на секунду затмевает жажду крови. Рывок. Я хватаю ее крепко и прижимаю к себе. Ни разу так не делал, никогда еще не трогал ее с силой. Но сейчас вижу, как вырывается, и не отпускаю, напрягаю мышцы и прижимаю к себе. Она бьется.

– Вер… – шепчу.

Она плачет.

– Или, может, вы сговорились? – Вздрагивает от внезапной догадки. – Созвонились и решили проверить, как поведет себя наивная дура в пикантной ситуации, да? Играете мной, как хотите, оба! Вы это спланировали заранее, да? Признайся! Поспорили? На что, Белов?

– На тебя – никогда, – говорю я довольно резко. Вера замолкает. – Никаких игр. С тобой всегда по-настоящему.

– Вик… – произносит она уже без злости, в голосе слышится лишь испуг.

Трясется всем телом, маленькая моя. Дрожит, упирается ладонями, а я ее прижимаю так, как никогда раньше. Не давая права выбора, потому что физически сильнее и хочу, чтобы Вера была сейчас близко. Едва отдаю себе отчет, что Артём час назад делал то же самое…

– Вик, если бы он хотел, – говорит она, громко всхлипнув и медленно, тяжело вздохнув, словно надолго задерживала дыхание: – если бы хотел, он бы это сделал, изнасиловал меня. Он ведь намного сильнее, он очень сильный и большой. Раньше он всегда так делал, когда мы ссорились. Никогда не просил прощения, а подкатывал, нападал, зацеловывая, и я всегда сдавалась. – Вера всхлипывает. – Он решил, что, если сейчас надавит, я сдамся, потому что соскучилась. Сказал, что мое тело ему ответит, он засунет руку туда и докажет мне, что я все еще хочу быть с ним…

Я крепче ее сжимаю.

– Но знаешь… – Она вскидывает на меня глаза, а в них упрямая решимость, – ни хрена я не соскучилась! Вырывалась до последнего, пока он не понял, что я уже не контролирую себя.

Теперь Вера сама прижимается, трясется, хотя продолжает бить по лопаткам, с силой царапать, щипать. Давай, отыграйся на мне, заслужил. На ее шее и плечах засосы – смотрю сверху. Чувствую, как глаза наливаются кровью. Клянусь, аж вспышки перед ними.

Я все еще обнимаю, но двигаюсь к комоду, беру телефон. Кустов недоступен, разумеется. Дома его, скорее всего, нет. Звоню маме, Арине – не видели гада. Или покрывают. Вера не отстраняется, уже вся грудь мокрая в ее слезах. Пишу ему: «Беги, тварь». Не доставлено.

Хочется ездить по улицам и искать знакомую фигуру, даже осознавая, что это бесполезно.

А еще хочется остаться с Верой.

Знаю, что вы сейчас думаете. Я полное дерьмо, которое ее не достойно. Но сам я поразмыслю об этом позже. Сейчас только обнимаю, да так сильно, что удивительно, как она умудряется дышать.

– Я не успела обуться, – тихонько рассказывает, – так и убежала босиком. – Переминается с ноги на ногу. – А тебя внизу не оказалось, я без денег. Артём еще преследовал долго, извинялся, клялся, что никогда больше… что все понял. Ну, что я не хочу с ним и не люблю его больше. Но мне было так страшно.

Я склоняюсь и дую на эти отвратительные синие и черные пятна на ее идеальной коже. Такую кожу нельзя портить уродливыми отметинами. Осторожно касаюсь губами, веду языком, словно залечивая, зализывая ее раны, будто не понимаю, что не поможет.

Ее слезы все катятся и катятся.

– В какой-то момент мне показалось, что он не остановится, понимаешь? В какой-то миг я думала, что он сделает это со мной. А ты не помог! – Вера отшатывается, снова отпихивает меня, пытается отойти.

Но я уже знаю точно, что должен сделать. Кустов подождет. «Поговорим» с ним позже.

Подхожу и снова прижимаю ее спиной к себе крепко, такую беззащитную, хрупкую, напуганную. Зажмуриваюсь.

Вера вырывается, но слабо. Понимаю, что не хочет моей близости, но у нее не осталось физических сил сражаться. Выдохлась моя девочка.

Она дралась за меня. Дралась на пределе своих возможностей, чтобы быть со мной, а не с ним. Разворачиваю ее лицом к себе, смотрю в глаза.

Впервые в жизни я действую силой с девушкой. Легонько касаюсь губами губ, чуть сильнее надавливаю.

Вера просто дрожит в моих руках.

– Не смей меня прощать. – Целую ее, зализываю засосы, нахожу их еще на груди, напрягаю руки, обнимая. Не могу пока позволить себе поцеловать ее еще где-то, только там, где раны. – Не вздумай забыть мое предательство. Но, если снова подпустишь близко, не сомневайся, что я знаю цену твоего поступка.

А она ведь на самом деле дралась за меня – вы понимаете это? За меня, изуродованного кретина, столько раз намеренно обижавшего ее.

Совсем не такая, как женщины до нее. Они вообще в эту секунду все разделились на два лагеря: мою Веру и Насть.

Не получится у нескольких адских недель подчинить себе всю мою жизнь. Я заваливаю Веру на кровать, вдавливаю в матрас собой, для того чтобы накрыть как можно больше ее тела. Долго целую в губы так, как любит, стараюсь, из кожи вон лезу, но она практически не отвечает, не стонет, не раскрывается для меня. Но и не отталкивает. Если бы напряглась, клянусь, я бы перестал. Я бы почувствовал.

Но она не напрягается, а, кажется, впервые за день позволяет себе расслабиться. Правильно, маленькая, теперь ты в безопасности. Обо всем позабочусь я, и уж получше, чем в прошлые разы, поверь.

Она цепляется за мои лопатки. Мелькает мысль, что ее идеальные пальчики сейчас скользят по коричневым рытвинам. Но я ее отметаю, четко понимая, что Вера боролась за меня. А я отныне буду бороться за нее со всеми своими страхами.

Позволяю себе стащить с нее платье. Она расслаблена, держится за меня, послушно исполняет все, что хочу, но продолжает тихо плакать.

Трусь носом об ее шею, легонечко целую, касаюсь. Жалею. Я не жду, чтобы ее тело ответило, но ведь знаю, как сделать ей приятно, и просто делаю это, чтобы поверила, что никогда с ней больше не поступят грубо.

Вся моя сила только для того, чтобы сделать тебе хорошо, никогда по принуждению. Все будет так, как ты хочешь. Всегда.

Вера обнимает крепче, и это движение поощряет. Неожиданно и как будто случайно получается, что она обхватывает меня ногами, я спускаю белье. А потом толкаюсь бедрами. В нее.

Мы оба ахаем вслух, громко, не ожидая и замирая, смотрим в глаза, медленно выдыхая в губы друг друга. Дрожим. И я, и она, клянусь. Но я, кажется, сильнее.

Удовольствие подчиняет, колет руки, ноги, словно выбивая новый узор на всю жизнь, звенит в ушах, едва ли не перебрасывая через край в первую же секунду. Я сжимаю зубы, утыкаюсь в ее шею. Вера приподнимает бедра, позволяя проникнуть глубже, а моя душа, или во что вы там верите, едва не вырывается из тела, лишая сознания, чудом цепляется за что-то. Наверное, за дырявое, но упорно колотящееся сердце. Ощущения фантастические и незнакомые. Они как будто не только в области паха, а во всем теле. Это бьет по мозгам, бьет, бьет, пока не сводит с ума.