Веселый Роджер

Красотой Насти я восхищался, млел, мог часами любоваться – настолько совершенной она получилась у родителей. Богиня. Сорвало от нее крышу, на неадекватные действия потянуло, за что и поплатился. И продолжаю платить до сих пор. Как в клетке сижу, ловя лишь крупицы нормальной жизни открытым ртом, словно снежинки зимой. Основная часть ведь мимо летит, на глазах опадает, другим достается. Вижу, как у людей бывает, а насладиться сам – не способен.

Чувства к Вере другие. Сильнее. И приятнее. Я не просто ее люблю – мне нравится ее любить. Понимаете разницу?

Да где же она?! Сколько можно забирать эту гребаную рыбину? У них там что, бассейн, ныряют и ловят сачками?

Кретин, всё проверочки ей устраиваешь, отталкиваешь от себя. Гляди, не перестарался ли с каверзными тестами. Вот зачем сегодня было сюда ехать, еще и одну туда отправлять? Кому что решил доказать? Как затмение нашло. Обижаюсь на Веру за прошлое, что тратила себя на Кустова, мщу непонятно за что. Еще бы голой к нему подложил и посмотрел, чего выйдет.

Верчу телефон в руках. На заставке, конечно, Вера, смотрит на меня. Тысячу раз в день вижу ее в синем платье на экране, а в этот раз вдруг нехорошо стало.

Остановись!

Я вздрагиваю от внезапного осознания происходящего, понимая, что натворил. Как водой окатили. Глушу двигатель, выхожу из машины, захожу в подъезд.

Так сильно не хочу повторения прошлого, что сам же своими руками упорно направляю вектор в сторону пропасти. Как меня понимать вообще?

Кустов в итоге достойнее меня получается. Пусть он и подверг Веру опасности, но сделал это не со зла. Как узнал, сразу же честно признался, хоть это и не просто было сделать – я уверен. Он тупица, но не подлец.

Подхожу к двери, она приоткрыта, а в коридоре полный погром. Его ограбили, что ли? Сколько крови на полу… Дрался с кем-то? Или кулаками зеркала бил, Артём? Совсем крыша поехала?

Я осторожно переступаю, но замираю, слыша тихие голоса из комнаты.

– Артём, что значит ты не будешь лечиться? Нужно взять себя в руки, так нельзя, – говорит Вера эмоционально, почти ласково.

Руки сжимаются в кулаки, когда слышу, что этим тоном она говорит с кем-то, помимо меня.

А с ним – особенно.

От ревности перед глазами темнеет, приходится моргнуть. Надо зайти и увести ее за руку.

Надо так сделать.

Пиратский флаг на груди начинает гореть, стою и слушаю.

– Посмотри на меня, – говорит ей хрипло Артём. – Ты ведь знаешь меня лучше, чем кто-либо. Неполное ведь я дерьмо? Признаю, сам во всем виноват, еще и тебя втянул. Если бы знал, если бы только мог отмотать время назад. Ты ведь любила? Скажи правду. Меня вообще можно любить? Может, я только и достоин, что нелепо сдохнуть в одиночестве? Верик, нет сил мотаться по клиникам, сдавать анализы, бороться в одиночестве. Будь что будет, – заявляет категорично и с вызовом. – Не хочу.

– Твоя мама никогда тебя не оставит. Не смей говорить об одиночестве, когда рядом такая чудесная женщина. Она тебя любит до безумия.

– Мать жалко, зря я вообще ей сказал. Она теперь все время плачет, так что перед ней приходится делать вид, что в порядке. Какую-то хрень втирает про реинкарнацию души, пф!

Добро пожаловать в мой мир, Кустов.

– Я не буду ее таскать с собой по клиникам. – Голос Артёма звучит твердо.

Очко в его пользу. Я маму таскал целый год за собой по реабилитациям, никуда без нее. Правда был младше лет на десять, это считается за оправдание? Со мной мама хлебнула, уж поверьте.

– Да и зачем?! Ради чего, Вера?! Меня все бросают, используют и бросают. Дело же не в московской прописке, ты не такая. Скажи, что все, что было между нами, – происходило по-настоящему.

– Конечно, по-настоящему. Я берегла тебя, как могла, но вот видишь, не уберегла в итоге. Во мне нет того, что тебе требуется от женщины. Я тебя не удержала. Но ты найдешь ту, которая сможет. Обязательно.

– Ты же минус? – вдруг спохватывается Кустов.

– Вот сегодня как раз скажут точно. Но вроде бы пронесло.

– Слава Богу! Лучше мне сдохнуть в муках, чем знать, что ты из-за меня… Я не хотел, ты ведь это понимаешь? Я бы ни за что не подверг тебя такой опасности, если бы знал. Я не мог даже подумать… Я столько всего переосмыслил за последнее время. Чем еще заниматься в четырех стенах круглосуточно?

– Тёма, я на тебя не злюсь, честно. Давно все простила. Давай отпустим обиды и попробуем жить дальше, будто этого гадкого прошлого между нами не было. Впереди длинная жизнь, и я уверена, что смогу забыть и относиться к тебе хорошо. Но ты должен взять себя в руки. Это не дело – крушить мебель, замыкаться в себе, отказываться от лечения.

– Вот скажи с точки зрения женщины: ты бы смогла принять меня с плюсом?

– Артём, этот разговор ни о чем. При чем тут я вообще? У нас ничего не вышло, мы слишком разные. И мне пора. Правда, очень тороплюсь.

– Послушай, Верик, у тебя же с ним ничего не было. Знаю, что не было. Он не может. Ну, совсем не может. Так, за ручки держитесь, да?

Я, без шуток, собираюсь уже зайти в комнату и забрать Веру, пока этот разговор не перешел на новый уровень, ненужный мне, но в этот момент замираю, чувствуя, как стыд ударяет запрещенным приемом прямо по яйцам. Кустов, мать твою, откуда ты знаешь?!

Теряюсь на мгновение, потому что обескуражен. Слушаю против воли продолжение:

– Еще два слова, пожалуйста, и пойдешь… Это важно. Белов хороший парень, правда, очень хороший, но с ним всегда только проблемы. Верик, он все это понимает, как и я, как и ты. И никогда не заставит тебя барахтаться в его кошмарах. В этом плане он молодец, здраво осознает свои возможности и не лезет туда, где не справится. А со взрослой жизнью ему не справиться. Все, окружающее его, – временное, ненадежное, как и он сам. Ему вполне хватит «спасибо» за то, что помог тебе…

Дальше шепот с какими-то клятвами.

Значит, мне хватит «спасибо»? Почему Вера не говорит, что между нами все очень даже по-настоящему? Почему я этого не слышу сейчас?

Потому что она здорова. И в дураках, согласных на перчатки, больше не нуждается. Не зря же мама ей вчера час втирала по телефону про плюсы жизни с «плюсом». Не поверите, мама действительно нашла их…

Наверное, в этом и есть главная между мной и Артёмом разница: он бы на моем месте уже давно зашел в комнату и обозначил себя и свои желания. А у меня горит пиратский флаг на груди и, кажется, просыпается Фоновая.

Мне просто стыдно за самого себя, что я вообще существую и на что-то надеюсь. Еще и на работе завал, счет в банке опасно тает, об операции и речи быть не может. Да и какая разница? Можно подумать, она бы что-то изменила.

Выхожу из квартиры, спускаюсь на этаж ниже, прислоняюсь спиной к стене и приседаю на корточки, сжимая голову ладонями.

Давай разревись еще. Обидели.

По моим расчетам, Вера должна влепить Кустову пощечину и через минуту спуститься вниз, ко мне. Я ведь, по идее, все еще жду в машине. Уже двадцать две минуты, между прочим. Она ведь понимает, что я смотрю на часы и как могу истолковать ее задержку.

Но Вера не выходит. Мать ее, не выходит из этой гребаной квартиры!

Вы считаете, надо было остаться и дослушать, насладиться каждым ее словом? Или все-таки хватит с меня уже?

Что, если ее ответ ему положительный? Я закрываю лицо руками, тру и, кажется, начинаю задыхаться. Она ведь выбрала Кустова когда-то, трахалась с ним. А со мной что? За руку держалась? Позволяла себя погладить, закрывая глаза на то, что как подросток кончаю себе в штаны от вида ее сисек?

Господи Боже мой. Я так ей открылся, доверился. А теперь осознаю, насколько жалок, и Вера об этом знает. А еще Артём знает, высмеивает.

Она не выходит. Бл*дь, почему она не выходит?

Женщины же прощают измены, моя мать вечно прощает. А на мой вопрос почему, однажды сказала, что дядя Коля того стоит. Артём тоже стоит?

Я ничего не понимаю в женщинах и их потребностях. Кожа болит, Фоновая усиливается. Достаю обезболивающее из кошелька, глотаю без воды, давлюсь, таблетка застревает в горле.