Кроме нескольких ударов в машине, меня не били, не пытали, не оскорбляли даже. А мне так больно, что на все готов, лишь бы освободить лицо и глотнуть воздуха.
– Алле? – переспрашивает Артём. – Чего ты там бормочешь?
– Тём, помоги, – хриплю. В горле, оказывается, так сухо, плюс мешок приглушает звук, приходится говорить в микрофон. Черт.
– Вик, ты где? Что случилось?! Мать твою, не молчи, – кажется, он наконец испугался.
– Не знаю, – шепчу я, как могу громко.
– Опять накрыло?
– Да. Найди меня. Быстрее.
– Жди.
Он отключается. А следом отключаюсь я сам. Прорывная достигает двадцатки и уносит за собой, крепко повиснув на шее.
* * *
– Бело-о-ов! – Знакомый басовый голос возвращает в реальный мир.
Приподнимаюсь на руках, затем медленно сажусь. Чуда не случилось, мешок все еще на месте, запах бензина стойкий, по-прежнему режет ноздри, но, кажется, я слегка адаптировался. Пытаюсь сорвать ткань с лица и от бессилия, чувствуя, как Фоновая тепленькой волной прокатывается по телу, рычу. Или кричу. Звук получается жутковатый, но достаточно громкий, чтобы услышали из-за стены.
Раздается звонкий щелчок, лязг, потом скрип открывающейся двери. Через плотную ткань ни хрена не видно, но стало светлее. Меня хватают за плечи.
– Твою ж мать! – злится Артём, тоже пытаясь сорвать мешок, ощупывает его. – Ты как всегда, неудачник, вляпался! Не снять, я сейчас, подожди.
– Эй, стой! – Я не хочу, чтобы он уходил. Удерживаю за плечо крепко.
– Пошли. – Кустов дергает меня вверх, помогает встать на ноги, перекидывает руку через шею и тащит. – У меня есть нож в машине.
– Горло мне перерезать?
– Хорошая идея, но не сегодня.
Артём прислоняет меня к обжигающему капоту машины. Я тут же сползаю вниз, на корточки.
– Ты как? Держись, брат.
Он снова рядом, оттягивает мешок так, что пережимает веревкой горло, и я едва не задыхаюсь, но это длится несколько секунд, после чего Артём наконец освобождает меня и отшвыривает мешок в сторону. Я тут же падаю на колени и жадно хватаю свежий, сладкой болью наполняющий легкие воздух.
– Кто так с тобой? Сука, полицию вызвать? Или сами разберемся? – Артём собран, напряжен, руки сжаты в кулаки. Готов к бою.
Знаю я этот его взгляд – не стойте на пути. В детстве всегда был мне сигналом бежать. Внезапно улыбаюсь.
– Ну так что?
Отрицательно качаю головой, припоминая, что стало с Костиковым, его бизнесом и всеми теми, кто с ним хоть как-то связан.
Анатолий Петрович со мной не закончил, он не ожидал, что от одного запаха топлива я способен отключиться. Даже пульс мне, кажется, щупали. Растерялись и… уехали за помощью? Нужно уносить ноги, пока не вернулись.
Прорывная снова пытается подчинить. Наверное, это отражается на моем лице, так как Кустов матерится, накидывая на меня свою ветровку. Я тут же упаковываюсь, застегиваю молнию до горла, после чего забираюсь в машину.
– Где твои таблетки?
Киваю в сторону старого гаража, в котором находился. Сколько же времени я там пробыл в отключке? На улице темнеет, закат такой красивый сегодня – яркий, на полнеба. Думал, и не увижу больше никогда. Даже свалка-промзона, где мы находимся, выглядит сейчас живописной и завораживающей. Артём срывается с места, на ходу включая фонарик на телефоне, возвращается через несколько минут, протягивает мне портмоне, ключи от «Кашкая».
– Заглянул внутрь, таблетки твои на месте. И деньги. Значит, это не ограбление?
Я качаю головой. Горло все еще саднит, рот открывать не хочется.
– Не можешь ты жить скучно, Вить. Вечно какая-то хрень с тобой случается. Гараж был закрыт снаружи на щеколду. Ты бы сам не выбрался. Хорошо, что у меня все еще подключена возможность поиска твоего мобильного.
Тем временем я достаю таблетки – не те. Те, что с собой – не помогут, Прорывную не заглушат. Тяжелая артиллерия осталась дома. Утром собирался в спешке, забыл положить.
– Хреново?
– Да. Поехали домой скорее.
– В больницу, может? У тебя кровь на лице.
– Домой, мать твою. Езжай!
Я опускаю козырек, открываю зеркало, рассматриваю лицо. Фигня: губа разбита и небольшой синяк на скуле. Глаза, конечно, бешеные, очки бы надеть. Оглядываю салон в поисках Артёминых – не нахожу.
Кустов протягивает мне салфетки, поворачивает ключ в замке зажигания, и машина срывается с места. А я тщательно вытираю лицо и шею, откидываюсь на сиденье и позволяю векам сомкнуться, отсчитываю импульсы.
– Хей, ты давай держись, Белов, не уплывай. Ты же можешь, так долго жил без эпизодов.
– Пытаюсь.
– Пытайся лучше, – бормочет Кустов. Сам бледный, взволнованный, двигается резко, дергано. Нервничает, что ли? – Тебе телохранителя нанять, может? Скинемся всей семьей на большого дядьку, будет таскаться за тобой всюду, у толчка караулить. Стоит ненадолго отвернуться, ты опять в подвале, Вик! Кто маньяк на этот раз?
– Черт, заткнись. Это с работой связано.
– Хей-хей, ты глаза не закатывай.
Он несильно ударяет кулаком по моей ноге, я резко отталкиваю его руку и получаю ощутимый толчок в плечо.
– Ты еще тут? Вик, пошли уже Настю к дьяволу, в прошлом они с Чердаком. У тебя сейчас все по-другому. Никто больше не будет мучить тебя ради удовольствия. Давай говори, чего эти твари хотели. Будем разбираться.
– Студия сгорела.
Но Артём прав. Хотели бы – прикончили. Может, я действительно себя накручиваю? Но как не накручивать, когда знаешь, какие люди бывают. Иногда реальная жизнь страшнее фильма ужасов. Невольно ожидаешь самого худшего.
– Трындец. Ладно, это херня. Ты ж женишься скоро. Наконец нашлась девица, которая готова тебе дать хотя бы в темноте.
Я смотрю на него, прищуриваюсь.