Веселый Роджер

Вот черт. С тех пор как Верины подруги увидели шрамы Вика и рассказали своим мамам, а те в свою очередь – Вериной, каждый разговор с родителями заканчивается на повышенных тонах. А этот стартует со скандала.

– Не сидел. Было выдвинуто обвинение, но потом девочка забрала заявление.

В трубке молчат, слышатся всхлипы.

– Мамочка, пожалуйста, ну не надо так… Верь мне, он очень хороший. И тете Лизе понравился, когда они с Маринкой приезжали.

– А что насчет его кожи?! Это точно не заразно?!

– «Это» так же заразно, как мой шрам после удаления аппендицита. Я давно не замечаю недостатки Вика. Намного важнее его отношение ко мне, серьезные намерения, планы…

– Не замечаешь шрамы? Ты случайно не подсела на наркотики?

– Господи, нет конечно!

– Мария Игоревна говорила, что он наркоман.

– Да уж, тетке Артёма виднее! Витя не наркоман, он принимает обезболивающее при необходимости. Это разные вещи.

– И тебе предлагает принять вместе с ним, да? Вера, не вынуждай отца ехать в город.

– Мама, не спеши с выводами. Вик добрый, нежный, очень заботливый. Ранимый.

– Он ранимый?! Саша, – кричит мама уже не в трубку, а обращаясь к Вериному отцу, – она точно под кайфом. А потом снова в микрофон: – Вера, он признался во всем чистосердечно, Маша своими ушами слышала. Отмазать помогли связи Кустовых. Ты ослепла, что ли, дочка? Как можно было после Артёма увлечься таким…

– Артём об меня ноги вытирал, изменял, чуть не заразил ВИЧ. Хватит его в пример ставить! Артём – вот кто чудовище, не дай Бог с таким столкнуться.

В ответ тишина.

– Повезло, что я оказалась здорова. Это сто процентов, не волнуйся. Но если бы не Вик, то с ума бы сошла от ожидания диагноза. Все эти месяцы он меня поддерживал. Черт, он и пальцем ко мне не прикоснулся без разрешения. – Они уже обе рыдают в трубку. Верин голос приобретает визгливые интонации. – Развлекал меня каждую минуту, чтобы я не чувствовала себя брошенной и прокаженной. Жизнь ставлю: даже если бы ВИЧ у меня подтвердился, он бы не оставил в беде, помогал. Делал, что может! Он надежный, понимаешь?

Тяжелый вздох в ответ.

– Девочка моя, он воспользовался твой уязвимостью. Потому что в нормальном состоянии ты бы и близко его к себе не подпустила. Я знаю, что шрамы Белова – это месть отца той несчастной, и не возьмусь осуждать его действия.

– Мама, ты слышишь меня или нет?! Он этого не делал! А наговорил глупости в бреду, потому что сильно страдал физически, не соображал, что происходит.

– В бреду люди не лгут. – Мама говорит не в трубку приглушенно: «Саша, у Артёма ВИЧ». Папа что-то бубнит в ответ. – Собирай свои манатки и дуй домой. Не для тебя Москва, я всегда это говорила. Люди там ужасные, черствые, жестокие, кругом смертельные болезни, наркотики, разврат и грязь. Сейчас же бери билет на поезд и увольняйся.

– Этого не будет. Мне здесь хорошо. И если ты дашь мне шанс все объяснить, то и сама в этом убедишься.

– Тогда отец выезжает первым же поездом.

– Вера, – раздается строгий, бескомпромиссный голос отца из трубки, – если понадобится, за волосы тебя домой приволоку, ты поняла?

Он никогда не говорил с ней грубо. Слезы уже не остановить, они душат, ноет живот, сердце так и вовсе разрывается на части.

– Папа, я его люблю. И никогда не брошу.

– Это мы еще посмотрим. Скоро приеду. Жди. Матери плохо! Перезвоню.

Отключился. Да что ж такое-то! Вик, где же ты?

Уже восемь утра, звонок идет, но впустую. Потерял телефон, что ли? Тамара тоже не берет трубку, наверное, там что-то совсем страшное произошло. Но лишь бы живой. Не хочется грузить Белова еще сильнее, ему и без того непросто. Каждый день вертит в руках свои сигареты, а пачка все не пустеет, но знакомство с родителями, кажется, отсрочить не получится.

* * *

Вера всегда знала, что такой мужчина, каким кажется Артём, – мечта ее родителей. Обеспеченный, красивый, начитанный. Располагающий к себе. Тогда как Белов для маленького города – ходячая мишень для сплетен. Эпатажный, яркий, в своих дурацких кедах, с популярным сайтом-складом фотографий обнаженных девиц, исколотый цветными татуировками, причем на таких местах, что скрыть под одеждой невозможно. Не будешь же каждому объяснять, что он прикрывает ими шрамы, которые все равно остались заметными даже после операций, когда убираются слои дермы и соединительной ткани, наросшей в процессе заживления особенно пораженных участков тела, и наносится «Трудерма», стоящая, как бриллианты.

Тетка Кустова в своем репертуаре. С первого дня знакомства придиралась к Вере, как когда-то давно к Полине Сергеевне, а теперь, когда Вера с Виком, и вовсе ядом брызжет. Захлебнулась бы хоть разок.

Год назад, когда дядя Коля в очередной раз едва не ушел из семьи, Вера присутствовала на семейном примирительном обеде. Она смотрела на пристыженного, виноватого будущего свекра, на заваленную цветами и подарками Полину Сергеевну, и четко поняла, что он никогда жену не бросит. Потому что лучшей матери, супруги, хранительницы очага не найдет. Тем более что никто не помешал ему через полтора года, проводив жену в Индию, в очередной раз быть замеченным в новой интимной интрижке.

Еще и подружки подлили масла в огонь. Да и не подружки они ей в общем-то, просто в чужом городе приятно иной раз поговорить с кем-то из своего маленького, родного. Так и общались годами, изредка встречаясь и обсуждая общих знакомых. Ох, как они защебетали, едва дверь за Виком закрылась, смакуя подробности увиденного.

Как назло, сегодня выходной, не получится забыться на работе. Некоторое время Вера ходит по квартире, гадая, чем себя занять и отвлечь, затем звонит Витиному тату-мастеру Диме, договаривается о встрече. И хоть его график забит на месяцы вперед, ради Веры он освобождает несколько часов в обед.

Ну почему же Вик не перезванивает, когда так сильно нужен ей?

* * *

Тату бить больно, но не так чтобы запредельно. Тем более Димка забавно шутит в течение всего процесса, что доживает последние минуты, так как Белов ему точно руки переломает за самодеятельность.

– Уж очень хотелось мне потискать беловскую куклу, хоть за руку подержать. Ну и подпортить такую тонкую, прозрачную кожу. – Дима хмурится. – Зависть – мерзкое чувство. Теперь тебе не будут завидовать, изнахратила ты свою изюминку, Вера, – усмехается он, кропотливо заканчивая контур крошечного, размером с подушечку большого пальца рисунка.

Пиратский флаг на запястье Веры по форме такой же, как флаг на груди Вика, только намного меньше, а вместо черепа на нем написано ее любимое «по уши».

Вера морщится, удерживая рожденные болью стоны внутри. Молчит. Успокаивает идеальная чистота вокруг. Плитка на полу блестит, зеркала сверкают, ни пятнышка, пылинки или следов предыдущего клиента. Стерильно, как в операционной. Салфетки, перчатки, иглы – все одноразовое. Последние Димка при ней достал из запечатанной упаковки. Любопытно, знает ли он, что Вера недавно едва не стала носителем смертельного вируса? Вряд ли, Вик бы не стал болтать. Наверное, здесь всегда строго следят за чистотой. Хороший салон.

– Он тебя разлюбит, когда увидит тату, вот увидишь, – между тем перебивает негромкую расслабляющую музыку хрипловатый голос мастера, ловко орудующего машинкой. Дима не отрывает серьезного взгляда от Вериной руки. – Он же двинутый на коже, прется, когда она идеальная, гладенькая, ровненькая. А теперь ты испорченная. Как насчет сходить куда-нибудь в пятницу?

– Не пойти бы тебе к черту с такими предложениями? – произносит Вера с мягкой улыбкой, получая его широкую и добродушную в ответ.

– Шучу я, нормально все будет. Через месяц придешь, подправим, и красота на всю жизнь.

– Да уж, красота.

Черное пятно выглядит как родимое, врожденный дефект, который стоило бы свести, а не платить за его нанесение.

– Ты только не говори, что это я тебе набивал. А то ведь башку мне открутит бойфренд твой. – Дима промокает рисунок салфеткой.

– Раньше надо было думать.

– Пф, фиг я буду думать когда-нибудь. – Он показывает пальцем на свои бирюзовые глаза и смеется.

Такое чувство, что он пьяный, причем по жизни. Болтает без остановки всякую чушь, и лишь к концу сеанса до Веры доходит, что Димка специально ее отвлекает от неприятных ощущений.

– В последние недели Вик постоянно взвинчен, занят или недоступен. Что у вас там происходит вообще? – спрашивает, как будто между прочим.