Веселый Роджер

– Всегда что-то будет происходить. Он справится.

Денег с нее Дима за работу не берет, сообщая, что это его свадебный подарок, подмигивает и желает удачи.

Если Вик для того, чтобы отвлечься, как и многие мужики, занимается спортом, Вере тренажерный зал никогда не помогал скоротать время. Наоборот, в его стенах, под музыку, мысли шли в атаку. Вера едет в свой ресторан и помогает обслуживать праздник. Периодически задирает рукав и поглядывает на заклеенную пленкой татуировку, не веря, что осмелилась на это. Она хотела на запястье, но Дима сделал повыше, чтобы можно было при необходимости скрыть рукавом. Теперь родители увидят, что они с Виком стоят друг друга.

* * *

После работы ее никто не ждет. Место, где обычно стоит «Кашкай», занимает чужая машина. Скребет неприятное чувство. Как бы Белов не решил самоустраниться.

«Честное слово, Вик, сражаться за нашу любовь силы есть, но опять бегать за тобой и что-то доказывать не получится – слишком устала. Если бы еще Полина Сергеевна хоть как-то помогла, поговорила с мамой, успокоила. Когда она возвращается?»

Добираться до дома приходится на автобусе. В квартире все именно так, как Вера оставила перед уходом, Вика не было. Она звонит Тамаре, та сообщает, что они расстались еще утром, посчитав убытки, а их оказалось немало. Тома с завтрашнего дня в отпуске на месяц. Вероятно, с последующим увольнением, если не случится чудо и на Белова не снизойдет озарение, как спасти ситуацию и бизнес.

От матери приходит сообщение: фотография билета на поезд, взятого на отца. Прибудет завтра.

Вера смотрит на ногти, понимая, что сгрызла их до корней. Съедает большой пирог, который привезла с работы. Сначала свою порцию, потом Вика. Когда нервничает, ее всегда тянетна что-нибудь вкусненькое.

Будет ли Вик отстаивать Веру перед ее отцом, что-то доказывать ему, пытаться наладить отношения, услышав обидные обвинения, которыми сыпала мама по телефону? Если они встретятся, ему придется несладко. Что ей сделать? Уехать самой добровольо, чтобы уберечь обоих?

Поговорить бы хоть с кем-то. Вера сидит в его кресле, смотрит на часы: почти десять. Она поднимается, медленно подходит к комоду, берет в руки электронный тест на беременность и видит надпись: «2–3 недели». И жирный плюс. Кладет аккуратно рядом с еще пятью разными, на которых то плюсики, то две полоски.

Затем прячет их в комод.

Возвращается к компьютеру, включает музыку, ставит громкость на максимум. По закону время есть, соседям рано звонить участковому. И начинает танцевать, прыгать по квартире, кровати, дивану, подпевать в полный голос, трясти головой не хуже этих самых отмороженных музыкантов из плейлиста Белова, на концерт которых он потащил ее в середине лета.

Жизнь меняется быстро, стремительно летит из-под контроля в неизвестные дали. Заносит на поворотах так, что дух захватывает. Вера танцует, прикрыв глаза, крутится на месте, улыбается, чувствуя, как сомнения и надежды заворачиваются вокруг нее, сливаясь в единую пружину, которая натягивается, натягивается – предел-то будет? И хочется не думать больше ни о чем, не бояться, а жить.

Ей нужно увидеть глаза Вика. Сказать ему и дождаться ответа. Реакции. Тогда пружина дернется и распрямится, и назад пути не будет. Вера не уедет с отцом, пока не скажет Белову правду.

Приходится вдруг остановиться, почувствовав на себе пристальный взгляд. Вера оборачивается с радостной улыбкой: пришел наконец-то. Но замирает, не веря своим глазам.

– Что здесь происходит? – спрашивает она, скрещивая руки на груди.

Музыка продолжает играть, в ее веселых, заводных аккордах тонут слова зашедших.

Глава 40

Отчеты непотопляемого пирата. Запись 21

Хорошо, что сегодня нежарко. На этом хорошие новости заканчиваются.

Ночью движение нулевое, я добираюсь до бывшей обители «ФотоПиратов» за двадцать минут. Стою напротив ярко освещенного здания, любуюсь на почерневшие от копоти подоконники. Мимо снуют пожарные в своих приметных костюмах, бликующих в свете фар красных спецмашин. Огня не видать. Вокруг толпятся сонные жители верхних этажей. Кто закутан в одеяло, кто в куртку или халат, прижимают к груди паспорта и сумки, зевают, ждут вердикта, рухнет дом или нет. Полиция тут же крутится.

Потом начинаются разговоры, продлившиеся до позднего утра, в ходе которых выясняется, что от некогда популярной студии остался только раскрученный сайт. Это не мало, да. Но, учитывая, что сейчас нет ни сил, ни желания, ни, главное, денег заниматься ремонтом, закупкой нового оборудования, наличие сайта не слишком радует. Наверное, придется его продать. Параллельно со всем этим обзваниваю «Пиратов», постоянных фотографов студии, сообщаю новости.

Почему я не бегаю кругами вокруг здания, не стучу головой о стены и не ору на всех? Ответ прежний: я знаю, что могло быть хуже. Студия могла гореть днем, и пострадали бы люди. Могла гореть моя квартира – и пострадала бы Вера. Вот теперь меня начинает потряхивать.

Пожар обнаружили быстро и затушили легко, но это не помешало ему успеть испортить оборудование, мебель. Стены и потолок до черноты закопчены, вонь гари стоит неимоверная. Я прижимаю руку к лицу, дышу через ткань толстовки, пока стою в дверях и рассматриваю помещение. Огню все равно, чьи уничтожать клетки – живые или дорогостоящей техники.

Народ разошелся давно, а я все хожу поблизости. Жаль усилий. Столько вложено сюда – эмоций, времени. Много хорошего связано со студией. Теперь и это в прошлом.

Обрушивается внезапная усталость, плечи, голову тянет к земле. Я с размаху впечатываю кулак в дверь, затем иду к машине. Черт-черт-черт! Стучу по капоту, пинаю колесо. В «Кашкай» садиться страшно: вдруг и он на хрен рванет. Упираюсь ладонями, дышу. Хотте убить – убейте, хватит нагнетать только.

Позади сигналит машина. Я оборачиваюсь – стоит знакомый BMW Х5. Дверь призывно открывается. Не видно, кто внутри, но сомнений нет: за мной приехали. Бросаю взгляд на здание, бывшее некогда моим самым любимым местом в мире, где я проводил все свободное время, занимаясь тем, что нравится и в чем чувствовал себя уверенным. Затем на «Кашкай» – одна из самых крупных покупок.

Подхожу. Забираюсь на заднее сиденье. Смотрю перед собой: справа Анатолий Петрович в безукоризненно отглаженном костюме, впереди – те же парни. Леня, кажется, и еще кто-то. Слаженная бригада. Привет всем.

– Вы сегодня будто без настроения, Виктор Станиславович, – взволнованно говорит Анатолий Петрович.

– Вам кажется. Не хотите бренд «ФотоПираты» приобрести по сходной цене? Уступлю со скидкой, как добрым друзьям.

Анатолий Петрович смеется, толкает меня в плечо, отчего я напрягаюсь, машинально готовясь к следующему удару посильнее. Его не следует.

– Сломались уже, что ли? – шутливым тоном сетует. – Новая стрижка вам удивительно идет.

– Благодарю, не без ваших стараний, верно? Дальше что делать будем? В планы посвятите?

– Извиняться, конечно.

– Перед вами?

– А вы еще перед кем-то провинились?

– Иди ты на хрен со своими намеками.

– Вот вам мешок, Виктор Станиславович. На голову надевайте. Если, конечно, хотите избежать неприятностей посерьезнее.

Дверь с моей стороны изнутри не открывается. Дернул ручку несколько раз – впустую. Да и бессмысленно было бы выпрыгивать на такой скорости. И так и так смертельный номер. Попросить за родных? Слишком жалко буду выглядеть.

– Понял уже, что не прав был. Ошибся, – бурчу я. Тряпочный пакет изнутри пахнет кедровыми орешками. Интересно, многих в нем отвезли в неизвестные дали? – Семью не трогайте.

– И вас не собираемся, даже пальцем никто не притронется. Опять вы плохо о нас думаете, Виктор Станиславович. У нас сюрприз для вас. Вот не хочется, чтобы раньше времени обо всем догадались.

Конечно, зачем руками трогать? Облей и спичку брось. Бить не надо, напрягаться. Мешок на шее утягивают, завязывают сзади, чтобы снять тяжело было самому. Я пробую стянуть, и тут же получаю удар в живот, потом в челюсть, по голове. Пробую защищаться – еще один под ребра, воздух со свистом выходит из легких. Боль парализует, и только слышу вкрадчивое: «О семье подумайте».

Затыкаюсь, успокаиваюсь. Сижу. Карма у меня такая, видимо: сдохнуть в руках маньяка. В голове не укладывается, за что? Калейдоскоп безумных идей: всех вспомнил, даже Настю, она в каком-то дурдоме лечится. Может, выпустили ее, решила меня добить? Завершить начатый Чердаком ритуал? Но откуда у нее столько возможностей для действия? Да, она меня ненавидит, но ей в жизни не заработать даже на костюм для Анатолия Петровича. Да и с трудом верится в существование хоть какой-то связи между ней и Маратом Эльдаровичем.

Едем долго, не менее часа. Молча. Музыку слушаем громко, попсу по радио. Я пробовал перекричать – не вышло. Анатолий Петрович подпевает, постукивает пальцами по пластику.

Машина останавливается, моя дверь открывается, и чьи-то сильные, большие руки, видимо амбала спереди, вытаскивают на улицу, наклоняют голову ниже, ведут куда-то. В нос бьет сырой запах плесени, воздух становится спертым, тяжелым. Через мешок видно плохо, но понимаю, что стало темнее. Гараж? Подвал? Может, сейчас стянут пакет, а там торт, шарики, сюрприз…

Резко толкают вперед. Я упираюсь ладонями в шершавую стену, оборачиваюсь. Руки тянутся к мешку, но завязано на тугой узел. Пытаюсь развязать, порвать, пальцы напрягаю – не выходит.

– Ну что ж вы, Виктор Станиславович, растеряли свою уверенность и веру в победу? Удивлены? Больше не будете на нас жаловаться Жоркину? С коллегами обсуждать своего самого крупного клиента?

– Кинувшего меня.

– Вы считаете, что можете понапрасну наговаривать на хорошего человека, унижать его безнаказанно? Тем более собираетесь это в суде делать.