СССР 2.0

Петро оказался в безвыходном положении. Русские обсуждали дальнейшие действия, а он стоял там, будто со связанными руками. Даже если бы он смог дойти до ненцев, то не знал бы, что делать, ведь у него не было никаких аргументов, чтобы успокоить обе стороны.

«А если бы, – рассуждал Петро сам с собой, – …они пришли к pax armata, то есть, к миру, основанному на равновесии оружия с обеих сторон».

– У обеих сторон есть огнестрельное оружие, мы в тупике! – крикнул Петро. – Конфликт между вами будет смертоносным! Мы завязли в войне… в холодной войне, – заключил этнограф, имея в виду арктический климат.

Мужчины молча посмотрели на Петра. Олег что-то прошептал им, кивнул головой, и Петру это показалось похожим на смертный приговор.

«Все, сейчас они меня расстреляют!» – думал бедный этнограф, он уже сбился со счета, в который раз за этот день чувствуя приближение смерти.

Но русские просто отвернулись и пошли прочь, оставив ничего не понимающего Петра одного.

«Неужели они сдались и решили уйти?» – недоверчиво думал он.

– Куда вы? – спросил этнограф, игнорируемый удаляющейся бандой. Он оглянулся на чум и пожал плечами. А когда снова посмотрел в сторону русских, те уже шли к саням, запряженным оленями, на которых они приехали. Петро вздыхает с облегчением, обрадованный, что ситуация разрешилась сама собой, без резни и жертв, если не считать безрассудного Василия, который погиб из-за собственного упрямства. С другой стороны, проблема ненцев не разрешилась, а он не хотел оставлять их на произвол судьбы. Сколько бы он ни искал помощи с континента, или даже из столицы, она бы добралась слишком поздно, а поселение может просто исчезнуть, уничтоженное русскими либо безжалостной природой.

Свист кнутов и топот оленей, стремительно летящих в его сторону, вырвали Петра из вихря мыслей. Только завидев их, мчащихся на полной скорости, этнограф отпрыгнул в сторону и упал в снег, но еще успел заметить, как бандиты с разбега седлают оленей, пригибаясь так, что издалека всадников почти не видно. Олени неслись к чуму сломя голову, поэтому напасть на мужчин, практически скрытых от глаз противника, было еще сложнее. Стрелять в них тоже не выход; тем более, для народа, который с древних времен живет благодаря оленеводству, ранить этих животных – нелегкое решение.

Пока олени приближались, ненецкие стрелки целились в живые мишени, опасаясь борьбы, которая последует сразу после прибытия банды. Сэвте удалось сбить выстрелом одного из моряков, который сразу же упал и за несколько секунд был затоптан оленями. Русские пытались стрелять на скаку, но помимо неудобного положения, в котором они находились верхом – практически лежа, им мешало еще и то, что небо становилось все темнее. Мюсена выстрелил в воздух, чтобы испугать оленей, и некоторые из них разбежались, но те, что были оседланы врагами, продолжали нестись вперед, подгоняемые мужчинами. Теперь можно было яснее увидеть живые мишени, и Мюсене удалось сбить еще одного всадника, к сожалению, смертельно ранив несшего его оленя. Русский упал, успев выхватить винтовку и заняв позицию стрелка, но прежде, чем успел что-либо предпринять, получил смертельную пулю от Хадко.

В этот момент сильный взрыв разрушил часть чума: это Олег воспользовался суматохой, чтобы напасть на поселок, бросив взрывчатку. К счастью, он промахнулся и не попал прямо в чум. Или он хотел просто напугать ненцев? Только Петро подумал об этой возможности, как Сэвтя упал замертво, сраженный пулей в голову. Хадко закричал в отчаяние и бросился на помощь другу, но другая пуля задела его плечо. Мюсена старался прикрыть земляка, но даже защищаться самому от нескольких нападающих уже было очень трудно. Хадко снова взялся за винтовку и гневно стрелял в русских, убив еще одного, приближавшегося к траншее, но остался без патронов. Он схватил свое копье, лежавшее сбоку, и побежал в атаку, прежде попросив Мюсену прикрыть его. Мюсена восхищался храбростью молодого воина, который, словно одержимый, бежал добить уже подстреленного им русского. Тот еще шевелился, пытаясь добраться до своего ружья. Хадко подпрыгнул и ударил его копьем в спину изо всех сил, затем вытащил свое оружие и побежал к следующей «мишени». Мюсена заметил, что один из врагов, совсем недалеко от Хадко, пытался выстрелить в него.

Русским трудно стрелять при слабом освещении, как в случае наступающей полярной ночи. Во время долгих арктических сумерек ненцы были в выигрыше, потому что их зрение привыкло к таким условиям. Мюсена выстрелил в русского, который упал, рыча от боли, к удивлению Хадко, оглянувшегося на Мюсену и кивнувшего головой в знак благодарности. В это же время Олег готовил вторую палку динамита, чтобы бросить ее в чум, находясь в таком положении, что Мюсена не мог в него выстрелить. В этот же момент, когда Олегу удалось зажечь фитиль, Петро ударил его камнем по голове, и великан упал без сознания, к изумлению этнографа, который никогда ничего подобного не делал в своей прежней, спокойной городской жизни. Он посмотрел в панике на зажженный динамит, и вдруг у него появилась идея, настолько же гениальная, сколь и опасная. Он бросил взрывчатку в одного из русских, который, даже увидев летящий в него динамит, не успел отреагировать. Он взорвался на месте, осколки ранили еще одного русского, которого Хадко тут же пронзил своим копьем. Петро был в ужасе от содеянного. Он, убежденный пацифист, который обходил муравьев на дороге, чтобы не ранить их, убил человека. Петро застыл в оцепенении возле лежащего без сознания Олега.

В этот момент один из русских, увидев, что натворил Петро, выстрелил ему в живот. Прежде, чем мужчине удалось сделать еще один выстрел, Хадко бросил копье ему в спину. Сразу после этого, молодой ненец получил пулю в руку, от русского, тоже раненного взрывом. А его уже сам Мюсена отправил на тот свет пулей в голову. Уставший и израненный, Хадко упал на колени, Мюсена опустил голову на камень, тяжело дыша.

Петро все еще не оправился от шока, наблюдая хаос вокруг: десять убитых и трое раненых, включая его самого. Снег вокруг чума стал красным от крови людей и оленей. Мюсена заметил огромную дыру в чуме, образованную взрывом, и побежал посмотреть, как там поселенцы, особенно женщины и дети. Прибежав в чум, он встретил свою жену, Саване, которая вместе с тадебя лечила раненых. Он крепко обнял свою любимую, обрадованный увидеть ее снова, и спросил, все ли в порядке, на что шаман ответил с обычным спокойствием, что некоторые ненцы ранены, но он о них уже позаботился. Вошел Хадко, внося Петра, который потерял много крови от ранения в живот и потерял сознание.

Молодой ненецкий воин оставил раненого украинца в чуме и пошел к Мюсене обсудить, что же делать с выжившим русским, который также лежал без сознания снаружи. Они взяли полоски кожи, вроде ремней, и связали Олега, который тоже потерял много крови из-за удара Петра в затылок. Ненцы обыскали чужака и взяли некоторые его вещи: взрывчатку, пару камней кремня, которыми можно поджечь ее, кинжал и пистолет. Затем воины подняли тяжелое тело мужчины и привязали его к спине одного из оленей, Мюсена хлопнул его по крупу, и он побежал, далеко унося на себе сэр варк – белого медведя, как ненцы назвали здоровяка.

– Не лучше ли было бы просто убить его? – спрашивает Хадко Мюсену.

– Стоит оставить кого-нибудь, кто сможет рассказать другим о произошедшем. Так русские будут знать, что мы, ненцы, – неукротимые воины. Я не хочу, чтобы маркы хибяри (городские) думали, что банда умерла от холода, а не от наших рук.

– Но так же, как они пришли, придут и другие, и еще больше! К тому же, это был хороший олень. Он мог бы нам пригодиться, а теперь он скорее всего будет блуждать, пока не устанет и не умрет, безо всякой пользы, – возразил младший воин.

– У нас много оленей, оставшихся от нападавших, а в это время года будет трудно прокормить и позаботиться о них всех. А что до русских, рано или поздно они придут снова, но нас здесь не найдут. Завтра мы покинем это место, как только небо станет светлее.

В это время года солнце появлялось ненадолго, а ночи были все длиннее и длиннее. Хадко и Мюсена привезли в чум сани русских, нагруженные патронами, едой, бревнами и даже лекарствами, которыми тут же воспользовались, чтобы лечить Петра и остальных раненых. Кроме саней, которые сами по себе являются огромной помощью для перемещения чума, остались еще двенадцать оленей, помимо тех немногих, которые у ненцев уже были. Для этого народа, олень – священное животное, благодаря которому они выживают. Олень – это и транспорт, и мясо, и мех, чтобы согреться в морозном северном климате. Оленьей шкурой они покрывают чум, используя кости животного, чтобы поддерживать структуру жилища, а жир – чтобы сохранить тепло внутри.

На следующий день, когда небо еще было темным, Мюсена и Саване будили всех, чтобы собирали свои вещи, ибо день обещал быть длинным. Ненцы с тех пор, как появляются на свет, привыкают к постоянным переселениям. Традиционные кочевники, жители тундры периодически мигрируют в поисках природных ресурсов, недостаточных в регионе, или убегая от какого-нибудь враждебного народа, как в этом случае. Это уже пятый раз за нынешний год, что они переселялись, с тех пор, как убежали с русской станции. После каждой побежденной русской миссии ненцы мигрировали, потому что знали, что рано или поздно русские найдут их, как будто они чуяли следы крови. Многие воины и поселенцы, в том числе женщины и дети, уже погибли в этой борьбе, которая, казалось, не имела конца. «Если бы только русские заботились, как улучшить условия жизни, и для нас, и для самих себя, а не преследовали повстанцев, история была бы совсем другой», – сказала однажды Саване.

Петро проснулся с трудом, ощущая сильную слабость от потери крови. Когда он открыл глаза, не понимая ясно, что случилось, то чувствовал сильную боль в животе, и заметил повязку. Мюсена ревновал жену к Петру, о котором она так внимательно заботилась. Он считал, что этому русскому, как и всем остальным, нельзя было доверять, и предполагал, что вчерашнее нападение организовал именно Петро, который к тому же предал своих друзей, трусливо ударив сэр варк исподтишка, когда понял, что ненцы побеждают. Петро ощупал пол чума, слабо освещаемый угасающим костром, убедившись, что он один. Он поднялся, в поиске поселенцев, рассматривая даже возможность, что русские победили и убили их всех, посчитав Петра мертвым и оставив там одного. Петро не помнил ничего после оглушившего его взрыва второй бомбы. Он с трудом поднялся, оставляя свою импровизированную постель – вроде спального мешка из медвежьей шкуры, и вышел из чума. Там, снаружи, он увидел ненцев, стоящих вокруг тела Сэвтя, в траурной печали о смерти молодого воина.

Ненцы не хоронят своих близких в земле – копать замерзшую землю трудно. Они сооружают деревянную могилу, покрывая тело. Сейчас, из-за того, что невозможно найти достаточно древесины для хорошей могилы, они засыпали тело воина снегом, надеясь, что однажды смогут вернуться и устроить достойные похороны. Мать воина, Сывне, которой на вид было около тридцати лет, плакала больше всех, она потеряла своего младшего сына. Ее старший сын и муж погибли в предыдущих боях, и теперь она безутешна, одна-одинешенька в этом мире. Петру очень жаль молодую женщину, потерпевшую такую утрату. Поселенцы смотрели на него, пока он выходил из чума, грустно глядя на печальную сцену, но ничего не говорили. Смотрели на него серьезно, как на виновного, ведь в этот момент, больше, чем когда-либо, Петро для них был русским, принадлежал к этому проклятому народу.

Ясавэй произносил молитвы о душе парня, двигая посохом вверх и вниз, как будто направляя его на небо и на землю. Сэвтя был славным парнем. Часто расспрашивал Петра о его жизни в Петрограде, далекой столице империи. Его глаза любознательно блестели, когда этнограф рассказывал о вещах, которые там есть. Больше всего его впечатляли рассказы о кинотеатре. Сэвтя думал, это что-то фантастическое – ловить движения всех вещей и потом показывать это сколько угодно раз, как будто это колдовство, подвластное только самому могучему тадебя. Петро обещал однажды привезти его в Петроград, чтобы он увидел своими глазами кинотеатр, который тогда еще был в новинку, без звука и черно-белый. Сэвтя полагал, что эти изменения случались оттого, что кинематограф крал кусочек реальности, который умирал внутри него. Движущееся изображение без цвета и звука, думал ненец, – это то, что остается, когда отрезают кусок реальности и лишают его свободы; так, растения умирают, вырванные из земли, или рыба – выловленная из моря. Этнографу была интересна версия Сэвтя, так что он решил не объяснять технические детали кинематографа. Петро не мог сдержать слезу, катившуюся по щеке, молясь, чтобы хотя бы душа Сэвтя могла отправиться в Петроград и посмотреть кино.

В этот момент все вернулись к чуму, начиная его разбирать. Петро пытался подойти к матери Сэвтя, чтобы выразить соболезнования, но она смотрела на него разгневанно, закричала что-то на ненецком и ударила, потеряв контроль над собой. Все еще ослабленный, Петро не смог устоять на ногах и упал, застонав от боли. Остальные поселенцы отвели бедную женщину в сторону, с презрением глядя на этнографа, который почувствовал себя ничтожеством. Его целью было восстановить мир в этом месте, но с тех пор, как он приехал, стало только хуже. Ему не удалось быть посредником, он не смог остановить резню. Теперь, когда поселок потерял одного из своих лучших воинов, он чувствовал себя виноватым, как представитель русскоязычного народа, который принес им столько бед. Его действия как этнографа также не могли принести каких-либо важных результатов, ведь судьба поселка была предрешена. Не позднее, чем в конце лета, русские придут снова, собрав все силы, отомстить народу, который доставлял им столько беспокойства. Петро ничего не мог поделать.

Раз все русские погибли, у него еще была какая-то возможность вернуться домой, но он не мог отправиться сейчас же, будучи слишком слабым. У Петра кружилась голова и были галлюцинации. Иногда он видел Иннокентия Петровича, улыбающегося, протягивающего ему руку; иногда, глядя на Саване, он думал, что видит Наташу; иногда фантазии отправляли его обратно в детство, когда мальчиком он играл в самодельном чуме у себя дома. Жизнь северных народов уже не выглядела такой забавной, как ему казалось в детстве. Так долго далеко от дома, в такой мороз, жить среди таких своеобразных народов иногда создавало у него впечатление, что он останется здесь, на севере, навсегда. Может, это и была его судьба – быть погребенным, как Сэвтя, в снегу. Может на севере, о котором он так мечтал, он и обретет вечный покой.

Петро засыпает. Несколько часов спустя, открыв глаза, он видит сноподобное явление, от которого пытается проснуться даже наяву: полярное сияние. Легкие струящиеся ленты света, переливающиеся всеми цветами самых разных оттенков – от изумрудно-зеленого до ярко-алого, как будто медленно танцуют среди звезд. Они проходят, как облака, гонимые северным ветром, как будто всегда движутся на юг, вместе с созвездиями, которые, похоже, их сопровождают, образуя величественную звездную процессию. Это так красиво, что Петро, который уже сдался и не пытался больше проснуться, поднял левую руку – правая онемела – к небу, чтобы потрогать это свечение. Но прикоснуться к нему оказалось невозможным, звездная процессия двигалась быстро, и находилась чуть дальше, чем можно достать рукой. Резкий толчок вернул Петра обратно в реальность. Оглядевшись, он заметил фигуры ненцев на санях (их собственных, убитых русских и его, Петра), запряженных оленями. Рядом с ним бегали собаки самоеды, которые напоминали белые облачка, следующие за санями, привязанные за ошейники. Он также заметил, что его самого привязали к последним саням, управляемым тадебя, на которых тот вез разобранный чум.

Петро дрожал от холода, похоже, это жар. Раненный живот продолжал болеть, Петро пытался что-то сказать, но Ясавей, кажется, его не слышал. Сани летели по ухабам, и каждая кочка отзывалась ударом по спине, теперь уже почти онемевшей от боли. Петра везли не на санях, а привязанным к ним сзади, как простой груз, балласт, который можно было бросить в любой подходящий момент. Скорее всего, только благодаря милосердию шамана он все еще был жив. Если бы не он, Мюсена давно убил бы бедного ученого самым жутким способом, еще когда тот приехал в поселок. Но Петро его не осуждал. Учитывая ситуацию, ненцы были очень дружелюбными, принимая к себе врага. Русские, наверно, не были бы так гостеприимны, если бы какой-нибудь ненец пришел один в Малые Кармакулы, во время вражды народов.

Безусловно, судя по опыту Петра с народами, находящимися под угрозой исчезновения, в регионе Северного полярного круга, да и в других местах, к сожалению, лучшее решение, которое народ мог бы принять, встретившись с незнакомцами – безжалостно их уничтожить. Если бы ненцы, которые имели первый контакт со славянами, поступили именно так, может быть, история была бы другой. Также и колонизация Америки европейцами не произошла бы, если бы коренное население не приняло их с распростертыми объятиями. Из учебника истории, который он прочитал еще в детстве, Петро узнал, что майя – единственная из трех великих цивилизаций доколумбовой Америки, не исчезнувшая с лица земли. В отличие от ацтеков и инков, которые приняли европейцев с почестями, веря, что они боги из легендарных предсказаний, майя видели их такими, какими они были на самом деле – иноземцами, врагами. Враждебные к испанцам с самого начала, майя не покорялись им и не давали захватить свои земли на протяжении веков. В то время, как могущественные империи ацтеков и инков сдались спустя несколько лет, земли майя испанцам приходилось завоевывать шаг за шагом, с ружьями, сильными союзниками из других коренных народов Америки, и огромным арсеналом болезней, которые уничтожали целые нации. Испанцам удалось захватить последнее независимое царство майя чуть больше двухсот лет назад.

«Но мировая история написана кровью, – думал Петро. – Так и рождаются народы. Они не появляются просто так, а возникают в результате столкновений народов-предшественников. Кто знает, может ненцы, так же, как и русские, и народы современной Америки, – которую Петро отказывался называть „новым светом“, в отличие от европоцентристских историографов, – появились именно из-за таких конфликтов? Это просто – смотреть на коренных жителей где бы то ни было и думать, что они были там всегда и ведут тот же образ жизни, как и тысячи лет назад, в то время как свою историю колонизаторы видят гораздо более сложной, разделяют ее на эры и эпохи, как славяне, которые разделились на западных, восточных и южных, а потом уже, среди прочих, возникли русские, в результате различных государственных образований, войн и союзов, сопровождавших всю историю этого региона».

Все эти мысли отвлекали Петра от боли и холода, пронизывавших его тело.

«Именно потому, что народы не появляются из ниоткуда, а происходят от слияния или разделения других, трудно определить, кто иностранец, а кто нет, непросто нападать на первый попавшийся незнакомый народ».

Ненцы уже давно знали русских. Может, их первая встреча и была враждебной, но в какой-то момент появилась связь между ними, из-за любопытства, которое живет в сердцах людей.

«Бьюсь об заклад, если однажды к нам прибудут гости с других планет, люди рано или поздно захотят пойти на контакт с ними, потому что человечество никогда не научится, как следует разбираться с чужаками: убивать их, прежде, чем они расправятся с нами, а также потому что наше любопытство выше всего остального. Оно – двигатель цивилизации, технологии и прогресса. Если бы люди не были любопытными и не думали бы о том, как раскрывать природные тайны, просто соглашаясь со всем, как оно есть, мы бы до сих пор жили в пещерах, – размышлял Петро. – Однако есть и другая важная причина такого поведения при столкновениях между разными цивилизациями – это отсутствие единства внутри человеческой расы. Никогда мы не были едины. Всегда разделяемся: в семье, племени, клане, нации или империи. И всегда боремся друг с другом. С прибытием инопланетян, которые наверняка будут иметь более развитые технологии, чем наши, очень вероятно, что кто-то решит первым наладить контакт с межзвездными гостями, чтобы воспользоваться их знаниями против самого человечества, завладеть новым оружием и смертельными технологиями, чтобы эксплуатировать, убивать и покорять близких соперников – другие народы человеческой расы».

Глядя на звезды, Петро воображал, сколько еще таких планет, как Земля, существует в бесконечной вселенной. Сколько еще Петров было в его положении на других галактиках. Наверное, немного. Иногда казалось, что он сходит с ума, если еще не сошел. Говорят, сумасшедшие никогда не признают себя таковыми. Оставить красивую милую молодую супругу дома, а самому отправиться искать приключения в холодных северных землях – чем не признак сумасшествия?

Наташа была ревнивой и боялась, что Петро влюбится в какую-нибудь ненецкую девушку, такой сильной была его страсть к Арктике. Возможно, поэтому она не выражала восторга, когда муж рассказывал ей о своих исследованиях. Еще во время медового месяца, проведенного в Крыму, он рассказывал жене о красоте северного сияния, которое мечтал однажды показать ей. Наташа после этого не разговаривала с мужем весь день, а тот не понимал причину такого недовольства. Чтобы обрадовать ее, он решил подарить супруге ожерелье-талисман, на которое он выменял компас в саамском поселке на Кольском полуострове, – превосходная ручная работа, типичное местное украшение. Увидев подарок, Наташа спросила Петра, откуда ожерелье. Петро, застегивая его на шее супруги, ответил, а она сначала не поняла. Наташа не блистала знаниями географии и никогда не слышала о саамах. Когда она спросила, находится ли Кольский полуостров недалеко от Крымского, и услышала в ответ слово «Арктика», то сорвала ожерелье с шеи, выбросила его в окно и разрыдалась. Петро разбирался в женщинах не так хорошо, как в народах севера, поэтому он был в ужасе от истерики возлюбленной. Он осторожно подошел к несчастной и наивно спросил: «Тебе не понравился цвет?» – и получил звонкую оплеуху в ответ. Наташа убежала в спальню, крича: «Ненавижу Арктику! Ненавижу саамов! Ненавижу тебя!» – и заперлась. След от пощечины не проходил все выходные. Вспоминая об этом случае, Петро поглаживает щеку с некоторой ностальгией, скучая по тому, как она пылала после удара, по тому теплу, несмотря на то, что тогда ему было очень больно. Холод пронизывал его тело. Зима приближалась, обещая быть суровой.

Тем временем, в нескольких километрах на юг от ненцев, ремни, удерживавшие Олега на спине оленя, разболтались и наконец высвободили его тяжелое тело, которое упало на землю. От удара здоровяк очнулся, испуганный, с трудом открыв глаза, из-за намерзлых сосулек на ресницах и бровях, выросших от пара его дыхания. Он не замерз насмерть только благодаря теплу оленя. Олег плохо помнил, что случилось, казалось, он потерял память. Он не знал ни где он, ни как попал сюда. Ноги онемели так, что ходить было невозможно. Он ощупал свое тело в поиске ранений, потом голову, нащупал небольшую шишку, еще грязную от свернувшейся крови, но не помнил, откуда она появилась. Последнее его воспоминание было о том, как он направился в порт Архангельска по пути на Южный остров, где находятся Малые Кармакулы. Он был капитаном торгового судна и охотником за вознаграждениями в свободное время, особенно, когда имелся драгоценный груз для перевозки. Он и его моряки – алкаши и дебоширы – были специалистами в плавании по морям и рекам Северной Европы, известные как «Арктические пираты». Они слышали о ненецких повстанцах из Новой Земли и решили отправиться туда. После этого он уже ни о чем больше не помнил, зная точно одно: он должен добраться до Малых Кармакул любой ценой.

Голова раскалывалась, и Олег не слишком хорошо ощущал свои конечности, что беспокоило его, ведь это было похоже на начало гангрены. Он тяжело опирался на оленя, который пытался поесть, разрывая снег в поисках растительности. Олег старался размять суставы, шевелил руками и ногами, чтобы разогнать кровь по телу. Затем искал кремень в кармане жилета, надеясь развести костер и согреться, но не нашел его. Морской волк чувствовал себя как будто после кораблекрушения, выброшенный на незнакомый берег и заблудившийся на забытой богом земле. Он пробовал найти какой-нибудь след, по которому можно добраться до станции, но в слабом освещении трудно сориентироваться. Олег знал, что если останется здесь, то замерзнет насмерть, поэтому доверился своим инстинктам и чувству ориентирования в пространстве, определяя направление ветра и выбирая, куда пойти, наугад, с закрытыми глазами.

«50% шансов пойти по правильному пути, 50% – по неправильному», – подытожил Олег, намеренно проигнорировав факт, что в 360-градусном поле шансы угадать правильный путь минимальны. «50% шансов выжить, 50% шансов умереть. Вот и вся история моей жизни», – посмеялся он сам с собой.

Олег взобрался на оленя и поехал верхом по пути, который ему подсказывала интуиция. Бедный зверь еле выдерживал вес здоровяка, медленно передвигаясь. После пары часов такой езды, Олег заметил, что быстрее будет идти рядом с животным.

– Эх, сейчас бы нам здоровую бутылку водки, а, коллега? – шутил Олег.

Он знал, что олень мог бы стать его спасением в случае, если бы блуждания затянулись надолго. В голенище сапога у него был спрятан ножик, которым можно было заколоть его и питаться его мясом, но эта идея не очень нравилась моряку, было жалко убивать спокойное миролюбивое животное, спасшее ему жизнь своим теплом, однако этот вариант тоже нужно было рассматривать на крайний случай. Вдалеке он увидел странный элемент для типичного пейзажа тундры. Приблизившись, Олег понял, что это тело человека славянской внешности, хорошо сохранившееся на морозе, и кажется, он погиб от пулевых ранений и истощения. Похоже, он умер, убегая от чего-то. Чего-то страшного. Олег, стараясь не думать о нем как о себе самом в будущем, решает обыскать труп, в надежде раздобыть что-нибудь полезное. Он находит карту, компас и кремни, – все самое необходимое, в обратном порядке по значимости. Мысленно поблагодарив мертвеца, моряк определяет свое местонахождение и отправляется в путь, на юго-запад, чувствуя себя неловко от осознания, что прежде, по интуиции, двигался в обратную сторону, но обрадованный тем, что нашел это тело, которое, вероятно, спасло ему жизнь.

Капитан продолжал свой путь, собирая по дороге мох, лишайник и веточки, чтобы кормить Вано – это имя он только что придумал для своего спутника – и чтобы потом развести костер. Ветер дул сильнее, и моряк опасался, что это могло быть предвестием бурана. Ему нужно укрытие, на случай, если метель застанет его врасплох. Спустя несколько часов Олег и Вано, оба измученные, видят горку камней на горизонте, выделяющихся на плоской и гладкой местности. Они направляются к насыпи и находят место для ночлега, хотя сама ночь была понятием относительным в это время года.

Олег собрал все веточки кустарников и лишайники, которые смог найти, чтобы поджечь их, выбивая искру из кремня. Сам он чувствовал искушение есть мох, как и его друг Вано, но даже того, что он собрал, было бы мало. Он знал, что если не согреться хотя бы немного, то умрет от холода, не сразу, а долго и мучаясь от угрожающей ему гангрены. Когда наконец удалось развести небольшой костер, достаточно теплый, чтобы согреть руки и ноги, и Вано лег у огня, наконец обретя заслуженный отдых, Олег заметил совсем недалеко несколько светящихся точек в темноте.

Это не огни на горизонте. Они движутся парами, приближаясь. Не очень понимая, что происходит, Олег привстал, чтобы получше разглядеть, потому что пламя костра ослепляло его. И тогда понял: это тундровые волки! «Как же я об этом раньше не подумал!?» – Олег хлопнул себя по лбу. Огонь привлек внимание троих волков, которые подходили ближе и ближе. Они уже учуяли мягкое мясо Олега и Вано. Моряк поднимает камни и бросает их в волков, но это только рассерживает их и раззадоривает. Вано заметил хищников и тихо наблюдал за их приближением, но он слишком устал, чтобы что-то делать. «Если б только у меня был факел…» – сокрушался Олег, пытаясь придумать какой-нибудь план, чтобы отпугнуть зверей. Он взял из костра зажженную веточку и начал отмахиваться ей от волков, которые подошли теперь на опасно близкое расстояние. Похоже, они боялись огня, но веточка маленькая, и пламя быстро погасло.

Один из волков, на вид самый агрессивный, двигался в сторону Олега, который, собрав все силы, поднял с земли огромный булыжник и бросил, придавив им зверя к земле. Остальные двое испуганно завыли, пока их вожак корчился от боли. Олег закричал:

– У, проклятые волки! Думали нас сожрать, да? Это у меня сегодня будет шашлык из волков!

Его громогласный крик отпугивал зверей, которые в страхе отступали, однако, еще кружили по насыпи, даже после того, как Олег продолжал бросать в них камни. Капитан поднял булыжник с уже мертвого животного и оттащил труп к костру. С помощью ножа, он начал разделывать тушу, отдирая шкуру, как вдруг услышал шум за спиной. Это был другой волк, хитро обогнувший стоянку, чтобы напасть сзади. Олег заметил его в тот момент, когда зверь уже был готов прыгнуть в его сторону, начав борьбу не на жизнь, а на смерть между сэр варк и сэр сармик – «белым медведем» и белым волком. Хищник набросился на Олега, стараясь ухватить его зубами, а тот пытался задушить зверя. Ножик выпал из кармана и оказался у костра. Глядя на нож, Олег заметил, что другой волк готовился напасть на Вано, который едва приподнялся, встревоженный угрозой, нависшей над его другом.

– Сзади! За тобой, идиот! – закричал Олег, как будто олень понимал по-русски, а волк, раскрыв оскаленную зубастую пасть, напал на бедного оленя, который прыгал и уворачивался, пытаясь освободиться от хищника, впившегося ему в спину.

Стеная от боли, Вано упал в костер, потушив его своим телом. От его падения в снег ножик отбросило в сторону Олега, который из последних сил боролся с волком, отталкивая зубастую пасть от своего бородатого лица. Но зверь острыми когтями разрывал изношенную одежду морского волка, который разъяренно рычал на тундрового волка, так дико, что трудно было разобрать, кто из них зверь, а кто человек. Олег освободил одну руку, чтобы нащупать ножик в темноте вечных сумерек, пока Вано изворачивался и, обезумев, барахтался в снегу, стараясь стряхнуть с себя дикого зверя, не оставляющего попыток поужинать оленем. Клыки волка уже почти дотягивались до носа Олега, рука которого угрожала отказать от усталости, позволяя хищнику вонзиться зубами в лицо здоровяка, а это означало бы его конец. Олега тошнило от зловонного запаха из пасти волка, который рычал прямо в его лицо, это мешало думать. Как будто сама по себе, правая рука Олега в суматохе искала ножик, лежащий всего в нескольких сантиметрах.