СССР 2.0

– Я покончу с этим проклятым русским! Это он мешает нашим ритуалам!

Некоторые пытаются остановить его, в то время как матери закрывают детям глаза, страшась ожидаемой сцены насилия. Но видят они совсем другое. В дрожащей руке иноземца – яркое пламя. Ненцы раскрывают рты от удивления, видя, что человек держит огонь в голой руке не обжигаясь. Зажигалка была еще относительно новым изобретением, редким даже в столице. Мюсена отступает, думая, что это какая-то адская магия белого дьявола, но вскоре его внимание обращается к Ясавэю, который отстраняет воина, легко тронув его за правое плечо, и направляется к чужаку. Он берет пылающий предмет из руки иноземца и видит в нем идеальный и непревосходимый дар для Нга, раз именно это устройство отсрочило смерть чужака, которая ожидала его от рук Мюсены или от лихорадки, если метель не закончится. Затем тадебя направляется к камню, вынимая его из земли и осторожно нагревая его вершину, не поднося пламя слишком близко. Все замирают в молчании, глядя на это действо. Ненцы в недоумении, что это за волшебное пламя и как это возможно – нагревать им камень Нга. Вскоре Ясавэй вновь вбивает камень в землю, тихо произнося заклинание, едва слышно шевеля губами.

Ненцы снова замирают в опасении, наблюдая, что будет дальше. Но вот чум перестает трястись – это знак, что ветер, мучивший его, стихает. Тепло, исходящее от людей, теперь уже не рассеивается так быстро, из-за чего температура внутри чума быстро повышается. Все встают, радостно обнимаясь. Шаман кладет камень обратно в мешочек и начинает медитировать. Наконец, усталые, поселенцы укладываются спать.

Проснувшись и приходя в себя от лихорадки, Петро видит вокруг спящих ненцев. Не спит только тадебя, он сидит в медитативной позе с закрытыми глазами. Словно почувствовав, что за ним наблюдают, он открывает глаза – черные, колючие, будто сверлящие Петра, который, не ожидав этого, отводит взгляд.

– Вындер… – говорит Ясавэй, – Ханзер» илен?

Петро смущенно улыбается. Старый тадебя только что назвал его «жителем тундры». Ирония это или нет, но значит, в какой-то степени, его признали своим.

– Сава, – «хорошо», отвечает Петро на вопрос старца. Его тело все еще ломит, но похоже, что температура спала. – Что это за камень? – спрашивает Петро на корявом ненецком с сильным русским акцентом.

– Подарок Нга, – отвечает Ясавэй, указывая вниз.

– Он меняет небо… – восхищается Петро.

– Нет. С его помощью возвращаемся в спокойные времена, – отвечает шаман, жестикулируя и говоря медленно, с паузами. – Ты нам помог. Без твоего огня мы бы погибли.

– Вы мне помогли. Без вас я бы умер, – улыбается Петро. – Как вернуться в спокойные времена?

– Однажды Нга спас мир и подарил этот камень народу. С помощью камня мы говорим с ним. Он возвращает во времена, когда все было в порядке.

Это «возвращает во времена» привлекло внимание Петра. Буквально ли тадебя говорит о путешествии во времени, или он неправильно понял? Спокойные времена, насколько помнит Петро, это воображаемое время, связанное с идеей рая в различных культурах. Возможно, именно это шаман имеет в виду, но кажется, будто камень и правда возвращает во времени. Ясавэй показывает ему камень, Петро рассматривает его при свете костра. Он имеет слегка пирамидальную форму и матовый блеск, возможно, из-за металлических элементов в его составе. При других обстоятельствах Петро и не обратил бы внимания на этот камень. Тогда он вспоминает, что видел что-то подобное возле чума.

Когда он приехал в поселение несколько недель назад, это был его первый контакт с местными, то заметил похожее каменное образование, анализируя почву и типичную растительность тундры.

Первым его заметил Мюсена. Он подошел к Петру, сжимая в руке копье и что-то крича на ненецком.

– Ани» торова! — поприветствовал его Петро и показал открытые ладони, в знак безоружности.

Дети поселка, игравшие на улице с самодийскими щенками, пушистыми, как снежинки, с любопытством наблюдали издали, избегая приближаться к незваному гостю, как их учил Мюсена. Петро пытался объяснить по-русски, что он друг, но безрезультатно, потому что, хоть воин сносно понимал этот язык, он не мог воспринимать человека, говорящего по-русски, иначе как врага. Собаки сразу обнюхали и начали облизывать иноземца, а значит, приняли его. Остальные жители заметили присутствие чужака и тоже наблюдали за ним, одни с любопытством, другие со страхом. Ясавэй, глядя на эту сцену, решил помочь иноземцу, говоря людям, чтобы они хорошо приняли гостя, было похоже, что он пришел с миром, и, возможно, с его помощью можно было вести переговоры с русскими. Внутри чума Петра угостили олениной, он принял еду, так как был голоден, к тому же хозяева могли бы оскорбиться отказом.

– Ханяд тон? – любопытствовали дети, жестами показывая, как он пришел сюда.

– Петроградхад, – из Петрограда, – отвечал Петро.

Жители поселка засмеялись, возможно, потому, что никогда не слышали такого слова.

– Где остальные? – злобно спросил его Мюсена.

– Я пришел один. Я не из Кармакул, и не имею ничего общего с этими людьми, я пришел помочь вам, – отвечал Петро.

Женщины и девушки, в свою очередь, хотели знать, как его зовут, и он сказал: «Петр», – они повторяли, коверкая, выходило что-то вроде «Потер» или «Пиота». Тогда он, улыбаясь, сказал: «Петро!», – и оказалось, что это имя ненцам было легче повторить. Петро посмеялся про себя, думая, как иронично получилось. Он обычно представлялся как Петр, по-русски. А здесь его приняли именно с украинским именем Петро. Как украинец, он словно лучше чувствовал народ, как если бы они были братьями, потому что у них было что-то общее: как украинцы, так и ненцы были жертвами русского империализма.

Петро сын киевлянина и смолянки. Для украинцев, особенно для семьи отца, он Петро, для русских – Петр. Его родители познакомились в Санкт-Петербурге, который позже был переименован в Петроград. Отец был инженером, а мать филологом. С детства Петро интересовался историей и культурой разных народов и читал все, что находил, о народах Российской империи: грузинах, русских, татарах, казахах, удмуртах, козаках, беларусах, эстонцах и многих других. Но больше всего его впечатляли народы севера, потому что о них было известно очень мало. Он задавался вопросом, как эти народы выживали в столь неблагоприятных условиях, если для него даже в Петербурге было уже слишком холодно. Еще в детстве Петро пытался соорудить в своей комнате чум из метел и покрывал, чтобы проверить, правду ли пишут, что такое жилище защищает от холода. Он удивлялся, почему в его городе не строили дома в форме конуса, как у ненцев, ведь так они бы лучше сохраняли тепло.

Уже подростком Петро решил, что будет изучать этнографию, чтобы записывать обычаи народов, которые традиционно не имеют письменной культуры, и неизвестны для большей части страны. Он верил, что таким образом сможет защитить их от корыстных интересов империи. Живя в столице, он замечал, что все больше и больше людей приезжали в город в поисках работы и лучших условий для жизни, и в итоге часто забывали свою культуру, как это случилось и с его отцом, Мыколой, который мигрировал в Санкт-Петербург и стал называть себя Николаем. Он редко говорил по-украински, разве что когда напевал вдруг вспоминавшиеся ему песни из детства. Поэтому Петро не выучил бы по-украински вообще ничего, если бы иногда не навещал своих родственников по отцовской линии.

Возможно, под влиянием матери он начал проявлять интерес к другим культурам. Она изучала филологию и свободно говорила на немецком и французском, помимо русского. Хорошо знала латынь и древнегреческий, которые очень интересовали Петра, так как на этих языках никто уже не говорил.

– Важно изучать прошлое, чтобы расшифровать те знания, которые оставили наши предки, – говорила мать. – Для этого мы и изучаем языки народов, которые больше не существуют, но оставили огромное культурное и научное наследие.

– Значит, мы происходим от греков и римлян? – спрашивал Петро, на что его мать отвечала:

– В некотором смысле, сынок. Давным-давно жили люди, от чьего языка произошли многие языки в мире, в том числе индо-европейская семья, к которой относятся русский, греческий, немецкий, французский, латинский и многие другие. Но помимо лингвистических теорий, я верю в общих человеческих предков, которые объединяют все народы мира.

Интересно, что мать Петра, Альфия, имела татарское происхождение, но не говорила по-татарски. Когда сын спрашивал ее о причине, она со некоторым смущением отвечала:

– Почти у всех русских есть что-то от татар, сынок. Но мало кто говорит по-татарски. Так же, как греки сегодня не говорят на древнегреческом, а древние римляне разделились на множество народов и языков; татары и многие другие народы, которые сейчас населяют Россию, сегодня говорят на общем, русском языке. Завтра таким языком может стать немецкий, арабский или китайский, кто знает…

Эта эфемерность в уклончивом рассказе матери волновала Петра: «Если одну или две тысячи лет назад никто здесь не говорил по-русски, то нет никакой гарантии, что через тысячу-две лет еще будут говорить, а даже если и будут, этот язык будет сильно отличаться от того, на котором мы говорим сегодня, настолько же, насколько язык наших предков времен Московии отличается от теперешнего русского языка».

«На атласах остается только то, что уже стало историей. Вавилон, Спарта, Теночтитлан, Карнак, – все, что дошло до нашего времени об этих цивилизациях, известно только потому, что кому-то пришло в голову задокументировать, какой была жизнь в тех местах и в те времена, или пойти туда сегодня и попытаться „расшифровать“ их руины. Было бы замечательно, если бы существовала машина времени, чтобы вернуться в прошлое и посмотреть, как вершилась история, или отправиться в будущее и увидеть, какими мы станем, но, к сожалению, это невозможно. Пока мы можем только документировать то, что существует сегодня, потому что даже сильнейшие цивилизации могут в один прекрасный день исчезнуть или превратиться во что-то иное. Как бы мы ни были уверены, что наша империя великая и вечная, может случиться все, что угодно, и даже если она не распадется из-за внешнего вмешательства, то изменится изнутри, под неумолимой властью времени…» – думал Петро.

Во время учебы в Петербургском университете он познакомился с Наташей, своей будущей женой, воспитанницей Смольного института благородных девиц, известного учебного заведения для девушек из знатных семей столицы. Наташа была из зажиточной купеческой семьи, и ее родственники насмехались над идеями Петра, потому что ценили гораздо больше происходящее в Западной Европе, чем северных оленей и белых медведей. Тесть Иннокентий Петрович, однако, считал идеи зятя интересными и даже решил финансировать экспедиции Петра на север, когда тот закончил обучение. Петро завоевал расположение тестя с первой же встречи – возможно потому, что отца Иннокентия также звали Петром.

Шла Великая война, которую Петро считал абсолютно глупой. Тысячи молодых людей были вовлечены в конфликт, цели которого они сами не понимали, и погибали за царя, которого мало заботили их жизни. Петро не хотел в этом участвовать, не только потому, что он был за мир, но и потому, что не хотел прерывать свои исследования в Арктике. Иннокентий Петрович, освободивший Петра от военной службы с помощью своих влиятельных друзей, восхищенно слушал рассказы зятя о коренных народах севера, особенно о том, как, по словам Петра, когда-нибудь станет возможным быстро проехать из России в Северную Америку через Арктику, что будет угрожать выживанию и сохранению народов тундры. Что пугало Петра, то для Иннокентия Петровича означало возможность прибыли, он представлял, как сможет обогатиться, продавая меха в Северную Америку, открыв новый путь. Он сколотил состояние на продаже шуб для российской аристократии. Петро не был в восторге от такого занятия, хоть и знал, что благодаря шкурам животных человек выживает в таких холодных местах, как Россия. Как-то раз он предложил Иннокентию Петровичу разводить медведей и лисиц для убоя и производства меха. Тот лишь рассмеялся, посчитав идею абсурдной. Как это возможно – завести ферму диких зверей? Кто же будет пасти эти «стада»? Волки? Иннокентий Петрович хохотал. И все-таки Петро убедил тестя охотиться более разумно, учитывая такие природные факторы, как периоды спаривания и рождения детенышей, которые, осиротев, оказывались беззащитными и погибали.

Иннокентий Петрович жалел, что у него не было сына, который мог бы позаботиться о его делах, а была единственная дочь Наташа, которая не имела никакого таланта к управлению. В любом случае, Иннокентий Петрович приветствовал ее намерение выйти замуж после окончания учебы, ведь так у нее появится партнер, с которым она сможет вместе вести дела после смерти отца. К несчастью тестя, у Петра не было предпринимательской жилки, как только появлялась возможность, он стремился на природу. С другой стороны, это было даже хорошо, так как большая часть работы проходила на открытой местности. Петро был очень умен и имел прекрасное видение будущего, предчувствуя многие события, и за это Иннокентий Петрович любил своего зятя.

Однажды, когда кузены Наташи насмехались над горничной, подставив ей подножку, так, что та упала, опрокинув серебряный поднос с вином бордо, и расплакалась, Петро сказал им, что в один прекрасный день бедные и угнетенные восстанут с оружием в руках и свергнут богатых и властьимущих, как уже было в истории, например, во время революции 1905 года, и что он хотел бы быть как можно дальше в этот день. Они смеялись и намекали, что Петро сочувствовал бедным потому, что сам был одним из них, сын хохла и татарки. Наташа заметила, что родители Петра недавно погибли в железнодорожной аварии и не стоит оскорблять их память. Петро же, который в это время еще был в трауре, про себя вздрогнул, но внешне остался спокоен, хотя мысленно хотел бы расстрелять этих проклятых белоручек. Его родители, имевшие счастье умереть вместе во время радостного путешествия, не одобрили бы, если бы их сын потерял контроль над собой и причинил еще больше боли себе и окружающим. Петро просто посмотрел на них и ответил, что продолжать действовать таким образом только приблизит упомянутое событие. Чем больше разница между социальными слоями, тем ближе финальная классовая борьба, когда огромная масса нищих объединится, чтобы свергнуть буржуазию. «Продолжайте в том же духе, и вы увидите воочию то, о чем я говорю», – сказал Петро. И все нервно засмеялись, это был смех с примесью страха, потому что после революции 1905 года, которая принесла напряженность и политическую неопределенность, они знали, что это было очень вероятно. Смеялись же, чтобы забыть об этом, чтобы не признать свою неправоту. Позже, однако, они с горечью убедились, что Петро был прав.

В 1870-х годах российское государство привезло на архипелаг Новой Земли несколько ненецких семей, в отчаянной попытке заселить территорию, чтобы закрепить свое обладание этой землей. В норвежцах, которые появлялись там еще с варяжских времен, русские видели серьезную угрозу. Тем не менее, климат архипелага с почти непрекращающейся зимой слишком суровый, чтобы русские или скандинавы могли там постоянно жить и заявлять свои права на территорию. Попытки обеих сторон были неудачными, либо из-за географической изоляции, которая препятствовала существованию постоянного поселения, либо из-за болезней, таких, как цинга, поражавшая моряков по всему региону, либо из-за лютых морозов, особенно зимой. Однако ненцы, которые давно жили в таких условиях на континенте, лучше адаптировались к местному климату, так что они были идеальными колонистами.

Петро хотел изучать феномен переселения этого народа на архипелаг. Он видел в этом процессе что-то вроде образца того, что могло бы произойти в будущем с этой и другими нациями, переселенными или изгнанными со своих земель. Ему была интересна их адаптация и сосуществование с русскими. В Малых Кармакулах, первом русском постоянном поселении на архипелаге, расположенном на Южном Острове, Петро узнал, что процесс шел не очень-то хорошо, между русскими и ненцами появилась враждебность. Русские хотели навязать свою религию, язык и культуру ненцам, которых они считали примитивным языческим племенем, а их обычаи «варварскими» и «звериными». Ненцы, находившиеся практически в рабском положении, восстали и сбежали во время большой метели на север, на дальнюю часть острова. С ненавистью к русским, пылающей в его сердце, и жалостью к ненцам, Петро отправился на поиски последних, предчувствуя, что это решение изменит его судьбу.

Петро прибыл в ненецкий поселок один. Появиться в сопровождении гида могло бы создать впечатление, что это очередная банда русских, направленная, чтобы найти ненцев и вернуть их на «станцию», как русские называют Малые Кармакулы, и было бы похоже на правду. Также Петро не хотел вмешательства посторонних в его исследование, которое и было его настоящей целью. Кроме того, обычно в этом регионе увидеть русских означало встретить охотников, появлявшихся там в поисках меха и мяса. Поэтому ненцы по умолчанию «принимали» группы незнакомых людей в состоянии боевой готовности.

Чтобы найти и вернуть повстанцев, направлялись уже три русских экспедиции, каждый раз с большей численностью, более экипированные и опасные. Каждая экспедиция клялась отомстить ненцам за предыдущую уничтоженную. У русских, как правило, было более современное оружие, огнестрельное, что давало им преимущество в военных конфликтах с ненцами, которые обычно использовали копья. Однако иноземцы недооценивали повстанцев, знавших север лучше, чем кто-либо: все миссии катастрофически проваливались, оставляя огромные кровавые следы в бесконечном снежном поле.

Те немногие, которым удалось выжить, рассказывали о засадах, устроенных повстанцами, о том, какие ненцы живучие и коварные, как ловко они орудуют копьями, почти всегда поражая насмерть. Кроме того, они очень хорошо адаптировались к суровым условиям морозного северного климата, в то время как захватчики погибали, раненные, в отчаянии убегая в ледяную пустыню.

Петро не был захватчиком. Его целью было изучать культуру народа, чтобы зафиксировать ее в научной литературе, и задокументировать взгляд ненцев на конфликт. Раньше он уже бывал в других ненецких поселках на континенте, где мог немного изучить их язык и обычаи. Тем не менее, ненцы сильно различаются между собой из-за географической изоляции между их поселениями. Есть лесные ненцы, которые намного раньше встретились с русскими, и поэтому находятся под большой угрозой исчезновения. А тундровые ненцы, язык которых очень отличается от их лесных соседей, жили в регионах с намного более суровым климатом, куда русским тяжелее добраться.

Петро посетил и задокументировал пять ненецких поселков в регионе северного полярного круга за десять месяцев. Ему хотелось бы провести больше времени, изучая обычаи каждой из этих интереснейших групп, но он уже опаздывал. Изначально его путешествие должно было занять только шесть месяцев, отвоеванных в горячих спорах с Наташей, которая не хотела отпускать его даже на половину срока. Но Петро всегда находил какие-то оправдания, используя их в редких письмах, постоянно откладывая возвращение по разным причинам. То он болел, то ломались сани, то случался страшный буран и заносил все дороги. Он лишь наделся, что Наташа читала его письма, ведь получать ответы было невозможно, обычно он перемещался по почти необитаемым местам.

Петро сильно скучал по жене, но еще сильнее было его желание изучить и задокументировать как можно больше территорий, узнавая больше поселений и углубляя свое этнографическое исследование. Но в этом путешествии он чувствовал себя таким одиноким, условия были настолько суровыми, что ему даже немного не хватало городского комфорта. Однако, прежде чем вернуться домой, ему нужно было поехать в очень особенное место, о котором он с детства мечтал: далекий архипелаг Новой Земли, одна из недавно заселенных территорий империи. Теперь, когда он там оказался, Петро планировал пробыть несколько недель среди ненцев, чтобы изучить и задокументировать процесс их акклиматизации на новой территории, в таких тяжелых условиях.

Впервые Петро видел ненцев не в качестве коренных жителей, ведь они были переселены в этот регион. Феномен, в самом деле, уникальный: эти ненцы были колонизаторами, колонизированными другими колонизаторами, чтобы колонизировать архипелаг. Понятие о коренном населении теряло свое значение здесь, ведь ни ненцы, ни русские не происходили из этих мест. Оба народа евразийские, оба российские. В отличие от европейских колоний в Америке, Азии и Африке, где колонизатор и колонизируемый представляли собой четкую антогоническую пару – европеец х абориген – в России, они оба являются коренными народами одного континента. Часто русские сами использовали это аргумент, что они и есть коренное население, для оправдания оккупации определенной территории.

И норвежцам, и ненцам, и русским уже много веков была известна эта загадочная территория, называемая одними G?seland, другими Сиртя и третьими Новая Земля. Быть коренным там не значило ни быть первым жителем, ни быть колонизируемым, а что-то среднее между тем и другим. На этой земле все как будто смешивалось, ничего не имело смысла, а если и имело, то подчинялось иной, непонятной логике: на территории, которую новгородские моряки знали со средневековья и называли «новой землей», ненцы колонизировали русские земли, винтовки и пистолеты не равнялись с копьями, и посреди этого всего, русский стал украинцем и пришел с миром, а не принес войну. И еще многому предстояло произойти…

В течение нескольких дней в ненецком поселке на севере Южного острова Петро делал важные записи. Эти ненцы происходят из разных территорий на континенте, от берегов Баренцева моря до Карского моря и Ямальского полуострова на востоке. Ясавэй однажды сказал Петру:

– Эти знаки, которые ты оставляешь на бумаге, очень важны. Через них будущие поколения узнают, что тут происходило.

«Старик прав», – подумал Петро, хотя Ясавэй не был таким уж старым. Ему было не более пятидесяти лет, однако из-за суровых условий севера выглядел он на все восемьдесят. – «История необъективна, как и наше восприятие реальности. Два человека, ставшие свидетелями одного события, не расскажут о нем одинаково. Каждый определяет реальность и все, что происходит вокруг, по-своему. Таким образом, письменная история всегда благосклонна к одной стороне, почти всегда это сторона победителя».