Доверие

– Поэтому они сплавили тебя на попечение других людей, когда ты немного подросла. Школы-пансионы, летние лагеря, няни…

Мой подбородок дрожит. И я не сдерживаю эту дрожь, ведь он меня не видит.

– Ты не презирала родителей, – наконец говорит парень. – Ты их любила.

* * *

Много часов спустя, когда я уже сплю, продолжаю слышать его слова. Необходимость воспитывать тебя отвлекала твоих родителей друг от друга. Они презирали тебя. Ты их любила.

Нет.

Пытаюсь отступить, только что-то удерживает мою руку. Мне больно. Я тяну и дергаю ею, но боль лишь усиливается. Как бы я ни старалась сделать шаг назад, все равно не получается сдвинуться с места. И руку высвободить не могу.

Что меня держит? Отпусти. Отпусти.

Раньше я их любила. Действительно любила. Но…

Трясу рукой в попытке вырваться, однако не могу повернуться, не могу убежать.

Я любила их раньше. Но не сейчас.

Я не знаю. Не знаю.

Резко распахиваю глаза. Мой холодный большой палец касается кожи живота. Моргнув, принимаю сидячее положение. В руке болезненно пульсирует, и я морщусь. Опустив взгляд, обнаруживаю, что она застряла в футболке – там, где было маленькое отверстие, теперь зияет огромная дыра.

Освобождаю кисть, сжимаю и разжимаю кулак, чтобы восстановить кровоток, тихо зашипев:

– Черт.

Вскинув вторую руку, сбиваю с тумбочки будильник и рычу.

Я приехала сюда, чтобы побыть наедине с собой, чтобы отдалиться от проблем. На деле же получается, что я стала еще более ненормальной, чем прежде. Три дня, и мне уже снятся ночные кошмары, чего не случалось с четвертого класса. Этого дерьма еще не хватало. Ной не имел права затрагивать столь личные темы в разговоре со мной, особенно не зная реальной ситуации. Если захочу, то поговорю об этом.

Вытираю пот, выступивший над верхней губой, сбрасываю с себя одеяло, включаю лампу. Спустившись на пол, вытаскиваю из-под кровати чемодан. Домой возвращаться не обязательно, но и оставаться здесь тоже. Я им не нравлюсь. А они не нравятся мне. Есть уйма мест, где люди не будут меня донимать. Я всегда хотела посетить Коста-Рику. Арендовать домик на дереве. Ходить на прогулки с пауками и змеями. Жить среди насекомых нестандартного размера. Все это звучит куда заманчивее, чем дом Ван дер Бергов.

Стремительно выйдя из комнаты, спускаюсь вниз. Свет везде выключен, слышно лишь, как тикают напольные часы.

Джейк проснется на рассвете. Нужно убраться отсюда до его пробуждения. Не уверена, далеко ли уйду. Мне, наверное, понадобится два дня, чтобы с багажом добраться до города пешком.

Я пересекаю кухню, открываю дверь в гараж и сбегаю по пяти ступенькам к стиральной машине. От холода мои ноги покрываются мурашками, потому что я в пижамных шортах. Открыв сушилку, достаю оттуда свою одежду, в том числе и фланелевую рубашку Ноя.

Приподнимаю край своей футболки, намереваясь быстро переодеться в новую, однако дверная ручка мастерской внезапно трясется. Я резко поворачиваю голову влево, отпустив футболку.

У меня отвисает челюсть, в голове проносится тысяча мыслей, пока я прислушиваюсь. На случай, если мне показалось. Джейк и Ной ведь наверху, верно? Сейчас начало второго ночи.

Через секунду ручка снова дергается, снаружи раздается глухой удар в дверь. Подпрыгнув, хватаю со стойки ржавый стальной прут. Я замираю на мгновение, затем пячусь, решив забежать обратно в дом и разбудить дядю.

Прежде чем успеваю развернуться, дверь вдруг распахивается. Я хватаю ртом воздух. Ветер кружит листву. Передо мной появляется окровавленная туша животного. Зацепившись за перила, я падаю на задницу и опираюсь на руки, выставленные назад. У меня перехватывает дыхание. Какого черта?

Порог мастерской пересекает мужчина в джинсах. Кровь струится по его обнаженной груди, потому что на плечах он держит мертвого оленя. С пересохшим ртом и сердцем, выпрыгивающим из груди, я наблюдаю, как он подходит к длинному деревянному столу, на который бросает животное с тридцатисантиметровыми рогами, после чего поворачивается, чтобы пинком закрыть дверь.

Я в ужасе пялюсь на него. Потоки крови стекают по спине незнакомца, вдоль позвоночника. Перевожу взгляд на оленя – его голова безжизненно свисает с края стола. Отвожу глаза на миг, сглатывая подступившую к горлу желчь.

Тот олень, которого я видела несколько дней назад сразу после приезда – тоже его рук дело?

Развернувшись, парень встречается со мной взглядом и подходит к умывальнику, расположенному возле сушильной машинки. Разорвав зрительный контакт, он включает воду.

Я пытаюсь собрать достаточное количество слюны и смочить рот, но вся эта кровь на его теле… Господи. Сжимаю кулаки.

Кто?..

И тут до меня наконец-то доходит.

Это Калеб. Старший сын.

Он берет шланг, наклоняется над раковиной, споласкивает водой свои темные волосы и спину. Когда парень снова выпрямляется, я наблюдаю, как он проводит ладонью по задней поверхности шеи, и замечаю мелкую блеклую надпись, вытатуированную на его коже вертикально от основания черепа до уровня плеч.

Затем рука Калеба скользит ниже, по животу, отчего мышцы пресса сокращаются. Вода пропитывает его джинсы. Лампочка на потолке, потревоженная сквозняком, до сих пор раскачивается туда-сюда, сначала освещая его, потом погружая в темноту.

Он опять поворачивает голову, смотрит на меня. Темные глаза рассеянно изучают мое тело, после чего останавливаются и фокусируются. Калеб сжимает челюсти, играя желваками. У меня в животе все переворачивается, каждый волосок стоит дыбом. Комната внезапно кажется слишком маленькой.

Я делаю глубокий вдох и говорю, поднявшись:

– Эм, ты, э-э… Ты… эмм, Калеб, да?

Он в очередной раз ловит мой взгляд. Сейчас я различаю, что цвет глаз у него все-таки не темный. Они зеленые. Парень почему-то выглядит рассерженным.

Черные брови хмуро сдвигаются на переносице, отбрасывают тень на глаза. Отвернувшись, Калеб заканчивает мыться, словно меня здесь нет. Выключает воду, подхватывает салфетку и начинает вытирать лицо, шею. Потом проводит тканью по макушке, заглаживает волосы назад, вытирает мокрые локоны.

Ау?

Что с ним такое? Почему он не отвечает?

Парень поворачивается ко мне, швырнув салфетку в раковину, встречается со мной взглядом и слегка склоняет голову набок. Я едва сдерживаю смех. Этот жест делает его таким невинным, похожим на любопытного щенка.

Правда, когда он вновь опускает глаза к моему животу, его грудь начинает взыматься и опадать чаще, и я сжимаю бедра вместе. Инстинктивно положив руку туда, куда уставился Калеб, нащупываю обнаженную кожу.

У меня перехватывает дыхание. Я смотрю на себя и вижу разорванную футболку. Все это время…

Двинув рукой, задеваю пальцами свою гребаную грудь и перестаю дышать. Насколько возможно, стараюсь опустить край футболки, после чего пячусь назад, готовясь рвануть по лестнице.

Как только я двигаюсь, он тоже двигается, приближаясь ко мне. Капли воды мерцают на его коже. Я бросаюсь к выходу, но Калеб вскидывает руку, хватает меня и толкает к стене.

Чт…

Шумно вздыхаю. От страха в животе затягивается узел.

Он прижимается к моему телу, одну руку кладет на талию, второй опирается на стену у меня над головой, касается лбом моего лба и смотрит в глаза. Объятие настолько интимное, что кажется, парень сейчас меня поцелует, однако этого не происходит. Открываю рот, чтобы сказать что-нибудь. Его дыхание, горячее и пьянящее, овевает мои губы, и комната словно кружится.