Наперегонки с Эхом

– Смотри, вон та картина на стене – вовсе не картина, а живое окно, показывающее, что в эту минуту происходит в другом месте, – прошептал он, – сейчас там тоже ночь, но судя по вон тем укреплениям – это где-то в Вечном Городе. Последняя мода. Уйму денег стоит.

Дун тем временем внимательно разглядывал что-то на столе.

– Что жа ты, Карту-то украла? Изучала? – помахал он у пленника перед носом копией Карты Атрака. В ответ тот мог лишь промычать что-то злобное, поскольку степняки кляпом заткнули ему рот. Прихватив злосчастный браслет, лежавший тут же, и котомки мальчиков, валявшиеся в углу, Дун снова отдал гортанную команду. Степняки кинжалами распотрошили один из тюфяков, выкинули из него перья и головой вперед затолкали пленника в этот импровизированный мешок. Один из них взвалил извивающуюся добычу себе на плечо, и они осторожно направились к выходу. Вслед им неслась хриплая брань раненного попугая.

Спустившись по галерее и выйдя из залы, они оказались в просторных сенях. Дун подал всем знак молчать. Сам же он пробормотал заклинание и зажег тусклый холодный огонь, который осветил четыре связанных человеческих тела, лежащих и полусидящих вдоль боковой стены. Рты их были заткнуты кляпами, а глаза – завязаны. В одном из них мальчики сразу признали поджарую фигурку Щурого. С огромным кровоподтеком на все лицо, он хрипло дышал и, извиваясь всем телом, кашлял сквозь кляп. Дун тихонько сказал что-то шедшему налегке степняку, и тот остался в сенях. Остальные беззвучно вышли в ночь. За углом стояли взнузданные степняцкие лошадки, такие же молчаливые, как и их хозяева. Кочевники вскочили в седла, посадили мальчиков позади, Дун взвалил мешок с пленником поперек седла. Вскоре их догнал оставшийся в сенях степняк и еще двое всадников, вооруженные тяжелыми арбалетами, и все они понеслись по спящим улицам Хорива.

Из-за плотной спины степняка Авик удивленно смотрел на мелькающие в темноте дома. Дикая скачка по ночным улицам столицы казалась совершенно невероятной. Здесь, в нескольких шагах от несущихся лошадей, мирно смотрели свои предрассветные сны обычные горожане. Казалась, что вот-вот, из-за ближайшего угла, покажутся степные просторы с шелестящим на ветру сухостоем и бледными солончаками. Но нет, их встречали обычные улицы, спящие дома, жиденький дым печных труб. Дом, где мальчиков держали в заточении, находился за пределами крепостной стены, поэтому чтобы выбраться из города, им не пришлось выезжать из ворот.

Вскоре придорожные хутора начали сменяться перелесками. Когда они пересекали узкую речушку, Дун звонко выкрикнул команду, и всадники один за другим соскочили с моста в ледяную воду. «Путаем следы», – подумал Авик, подтягивая повыше замерзшие ступни и прижимая их к теплому конскому боку. Проделав изрядный путь по колено в воде, лошади выбрались на небольшую, скрытую от посторонних глаз полянку под раскидистыми липами. Степняки быстро спешились и разнуздали фыркающих и отряхивающихся лошадей. Дун первым делом воткнул небольшие колышки по краям полянки и натянул между ними серебристую бечеву. Мальчики, следили за ним, слегка покачиваясь после быстрой скачки и разминая затекшие ноги.

– Маскируется от магии поиска, – прошептал Хура.

Рассвет еще не занимался. Двое степняков притащили из леса сухих бревен и разожгли костерок. Дун тем временем распорол кинжалом ткань мешка и вытащил оттуда пленника. Бедняга, по-видимому, нахлебался воды когда они прыгали в реку, и теперь задыхался. Дун вытащил у него изо рта кляп, перерезал стягивающие руки ремни и присел на корточки, терпеливо ожидая, пока тот не прокашляется и не поправит расползшийся тюрбан.

– Как ты смог нас найти? – спросил степняка Авик.

– Плащ обрывка помнишь? Гвоздичики. – весело ответил степняк. – У моя кусочек была. А где перышко, там и птичка.

– Поиск целого по фрагменту, – понимающе закивал Хура. – Симпатическая магия.

– Я приказал ему избавиться от плаща, – прохрипел вдруг Тюрбан.

– Избавиться тоже разная может. Сжечь хорошо, а базар ходить продавать – плохо, – хихикнул Дун. – Жадная у тебя негодяя служит, – и, посерьезнев, добавил, – а разговор длинная будет.

– Что ты сделал с моими руками? – хмуро спросил Тюрбан. Мальчики посмотрели на его руки: ногти были черными как сажа. Дун пожал плечами.

– В наша страна считается очень красивая – черная ноготь, – ответил он, – для женщинам. Очень маленький чары, безвредный, но такой маленькая, что защита не поставить. Хороший с толку сбивать тех, кто не понимает, какой красивая черная ноготь.

Тюрбан глухо выругался.

– Как зовут твоя? – спросил Дун.

– Мое имя – Рихбрехен Ремири Модригар Уофи, – напыщенно произнес тот.

Один из всадников, в котором мальчики узнали знакомого им возницу, принес откуда-то стопку циновок, и Дун не без удовольствия на них развалился, вытянув свои короткие ноги.

– И кому же твоя служить, с такая хорошая имя? – усмехнулся он.

– Я бы не хотел называть здесь имен… – чопорно начал пленник.

Тогда Дун выхватил из-за пояса свой кривой кинжал, подбросил его в воздух и, приподняв бедра, поймал пальцами левой ноги в мягком башмаке, ловко перекинул правой ноге, и движением опытного жонглера швырнул в сторону плененного волшебника. Кинжал со свистом пролетел в опасной близости от носа бедолаги и по самую рукоятку ушел в гнилой пенек шагах в пяти от него. Пленник отшатнулся и совсем по-детски закрыл лицо связанными руками.

– Негодяя, в плащ завернутая, тоже не сразу захотела всю рассказать, объяснять, показать – недобро сказал Дун. Возница сбегал к пеньку, разыскал кинжал и с поклоном вернул владельцу. В глазах Тюрбана блестели одновременно ненависть и зависть.

– Я служу Жижке-Костолому, – нехотя выговорил он имя воровского короля.

Дун удовлетворенно крякнул. Держа одной рукой кинжал, он извлек из-за пояса браслет и молча предъявил его пленнику. Поняв, что отпираться бесполезно, тот неохотно начал свой рассказ:

– Видите ли, некоторое время назад нам… эээ… поступило очень деликатное и очень интересное предложение. Речь шла о поиске, и о весьма и весьма солидном вознаграждении. Его размеры, насколько мне известно, наводили на мысли о пропавших наследниках престола или, скажем, эээ… нежелательных бастардах высокородных особ. Мы получили полсотни таких браслетов и достойный задаток. На это дело были брошены лучшие силы, мы прочесали Хорив и все окрестности вплоть до границ кочевой степи на юге, и до Черной Десницы – на севере. Иногда браслеты подавали слабые знаки, но это скорее зависело от времени, чем от места…

– То есть это – поисковый фонарь, – уточнил Хура, указывая на браслет. Тюрбан не удостоил его ответом, а лишь недовольно повел головой.

– А после нескольких месяцев безрезультатных поисков, нас вежливо попросили вернуть браслеты. Задаток покрывал наши издержки, но и не более того. Конечно, мы чувствовали себя обманутыми. Я допускаю, что те знаки, которые видели наши люди – лишь прикрытие, обман, а истинные знаки считывал кто-то другой, кто благодаря нашим усилиям нашел искомое и оставил нас без заслуженного вознаграждения…

– А что вы собственно искали? – спросил Авик. – Это мужчина, женщина, ребенок? Неживой предмет?

– Поэтому когда мы увидели, что у вас есть такой же браслет, у нас были все основания подозревать в вас наших недобросовестных конкурентов, – снова проигнорировал вопрос Тюрбан.

Дун прочистил горло, поднял одну бровь и чуть заметно пошевелил кинжалом. Лезвие хищно блеснуло в свете костра.

– При заключении сделки мы не получили никакой информации о том, что, собственно, должны найти, – поспешно сглотнув, затараторил пленник. – В подавляющем большинстве случаев речь идет о поиске людей, поэтому и в этот раз мы не особенно уточняли. После я пытался разобрать поисковые чары, но они слишком сложны для меня… Я прошел обучение магическим наукам не где-нибудь, а в самом Вечном Городе, – произнес Тюрбан со значением, но сразу сник от следующей мысли. – Сейчас Костолом просто вне себя. А что будет после вашего побега, мне даже страшно представить… Вам удалось разобрать чары? Та Карта, которую я нашел в котомке, я полагаю, имеет к этому отношение?

– Паршиво же ты учился, – воскликнул Хура, – если не можешь отличить чары поискового фонаря от Астральной Карты че… – обличительная речь оборвалась на полуслове, поскольку Дун, извернувшись, ударил его пяткой прямо в солнечное сплетение, и он вверх тормашками полетел в кусты. Тюрбан торжествующе улыбнулся.

– Теперь послушай ты меня, Рихбрехен Ремири Модригар Уофи, – сказал Дун на чистейшем хоривском, и улыбка тут же слетела с лица пленника, – я вижу, что ты был честен с нами, и я отплачу тебе тем же. Мы не знаем, что и для кого вы искали. Мы тоже ищем и тоже не вполне понимаем – что. Не ради вознаграждения, а скорее из любопытства. Возможно, мы с вами ищем одно и то же, возможно, нет. Мы посылаем наш поклон Жижке. У нашего народа есть такая поговорка: волк уступает дорогу буйволу, буйвол – степному слону, но все трое пятятся как новорожденные телята, если их дорогу пересекает маленькая белогорлая змейка. И мы советуем Жижке быть осмотрительным, иначе… – он издал гортанный крик, и сейчас же из темноты вынырнули три кривые сабли и принялись плясать вокруг втянутой в плечи головы пленника. Через несколько мгновений после окончания бешеного танца металла, он осмелился открыть один глаз, и тут же протянул руку к своему головному убору. От первого же прикосновения тот рассыпался, и шелковые лоскутки, каждый не больше ладони, как осенние листья упали на траву. Авик ойкнул. Обижено отряхивающийся Хура застыл с открытым ртом. Их глазам открылась лысая голова с вытатуированной черно-красной двухрукавной спиралью, расходящейся от затылка. С темени свисала всего одна, заплетенная в косичку прядь. В Вечном Городе так метили невольников.

– А ты опытная, – после долгой паузы нарушил молчание Дун. В его взгляде промелькнуло что-то похожее на симпатию к плененному колдуну. Перекатившись через колено, он легко поднялся на ноги, обошел лысую голову, намотал косичку на руку и отрезал ее своим кинжалом. – Если я захотеть тебя еще вопросы спрашивать, с этим я тебя легко разыскать, – он помахал косичкой перед носом чуть не плачущего от досады чародея, и засунул ее себе за пояс. Один из степняков кинул несчастному свой кожаный головной убор, который тот немедленно натянул на обезображенную голову. На горизонте алела узкой полоской заря. Кочевники отвязывали лошадей. Через час они уже сидели на крыльце дома Нотии и пили обжигающий сбитень.

– Почему ты вернулся раньше срока, Дун? – спросил Авик.

– Я получил то, что хотел. По дороге к Черной Деснице я услышал в лесу плач младенца, а когда свернул на заросшую просеку, то увидел бледное вервие, натянутое через нее. – Усталый и слегка захмелевший, степняк еле шевелил губами, – Куницы здесь.

– Рамис как всегда угадал, – задумчиво потянул Нотия. – Но как? Я просмотрел летопись – ничего похожего там нет. Никаких ожогов, никаких превращений. Раньше Куницы не слишком злоупотребляли магией. Неужто и полевки – их работа?

Дун только устало пожал плечами. Его жиденькие ресницы золотились в лучах утреннего солнца, раскосые глаза слипались, голова то и дело падала на грудь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Чтобы помочь Авику привести хозяйство Нотии в порядок, заботливый Хура пригласил своих сестер, таких же, как и он сам, долговязых, бойких и белобрысых. Несколько дней в саду раздавались их веселые окрики и песни. Мальчики при помощи колдовства подняли угол сруба и подложили под него большой прямоугольный камень. Выкрашивающиеся торцы как следует высушили и просмолили, а крышу решили не перекладывать – ограничились еще парой заплаток. Девушки проредили кусты шиповника, кое-как подрезали плодовые деревья, подновили резные наличники и ставни. Авик, поправил и подсмолил покосившийся в нескольких местах забор. Запустение отступило, один лишь колодец, к которому Нотия почему-то категорически запретил прикасаться, зиял напоминанием о прежнем, незавидном положении дел.

– Ну, Авик, работа сделана, – заявил Хура, довольно потирая руки, – теперь вернешься к учебе. Ты умный – быстро все нагонишь.

Однако Нотия, казалось, совсем не горел желанием давать какие-либо уроки. Вместо этого он выдал Авику толстенный справочник по симпатической магии «для самостоятельного изучения», а сам вернулся к своим странным занятиям. Фолиант был настолько мудрено написан, что осилить его без ежеминутного обращения к «Толковому словарю магических терминов» было едва ли возможно. Авик с трудом преодолевал по две или три страницы в день, и с наступлением сумерек, валясь с ног, отправлялся спать в свою каморку, разбитый и расстроенный.

Однажды на рассвете он проснулся от того, что кто-то тронул его за руку. Над ним стоял степняк-возница и молчаливо указывал на дверь. Авик поднялся, и они в тишине проследовали в кабинет Нотии. Весь хлам был отодвинут к стене, а в середине комнаты были поставлены две лавки, покрытые стегаными одеялами. На них возлежал старый волшебник. Глаза его были закрыты, а руки прижимали к груди странный предмет с двумя рукоятками. За столом восседал сосредоточенный Дун, который то заглядывал в разложенные перед ним рукописи, то с кем-то тихо переговаривался через живое окно. Когда Авик подошел поближе, он увидел, что на столе среди россыпи рун лежит браслет Атрака.

– Заряди самописец и найди в «Толковом указателе» вот эти слова, – поприветствовал его Дун. Он вручил Авику кусок пергамента со списком и снова повернулся к живому окну. Авик проследил за его взглядом и отпрянул от неожиданности: с той стороны окна, рассеянно перебирая свитки, со степняком беседовал Нотия. В отличие от Нотии, лежащего без движения в комнате, тот Нотия обладал очень белой кожей, был одет в белоснежную робу, под его ногтями не было грязи, иссиня-черная борода аккуратно завивалась кружочками, и волосы, также черные, были перехвачены золотой тесемкой, а не торчали в разные стороны. Если бы не неестественная белизна кожи, он выглядел бы лет на двадцать моложе своего возраста. За его спиной с выражением глубокой тоски на лицах, теребя края своих роб, маячили два малолетних и низкорослых послушника. По их смуглым лицам и горбатым носам, Авик понял, что это уроженцы Империи.

– Да, это эленхомени фантасма, – Дун похлопал Авика по плечу, – чтобы разобраться с этой чертовой штуковиной, – он указал на браслет, – учителю понадобилось отправиться в библиотеку Вечного Города.

Авик уже заметил, что копия Нотии в живом окне движется как-то уж слишком плавно, как будто под водой. Каждый крупный маг имел эленхомени фантасма – искусно выполненную копию своего тела, хранящуюся в Ясписном Зале главной библиотеки Великого Города. При помощи мощных заклинаний, волшебник мог переместить свое сознание в эту копию, бродить по бесконечным залам библиотеки, перебирать свитки или беседовать с другими магами, пока его настоящее тело лежало без сознания где-то за сотни или даже тысячи верст от столицы Империи.

– Это же требует огромной энергии, – воскликнул Авик, – я думал у нас в Хориве только у Его Высокомогущества есть такая!

– Доброе утро, Авик, – прервала его через окно копия Нотии, – мы полночи работаем над этой загадкой, помоги Дуну с Указателем.

Авик снова перевел взгляд на браслет, вспомнил вдруг Мавку, изуродованного Атрака и бросился помогать. Браслет был очень хитро заколдован, и мало того, переименован. Истинного Имени браслета маги, тем самым, не знали, пока им удалось расшифровать лишь внешний край. Применить мудреные методы Дуна по непонятной причине не удавалось. Видимо, на браслет было наложено какое-то защитное заклинание, над которым они и бились. Волшебники злились, Авик и два горбоносых послушника носились туда-сюда с фолиантами и свитками. Наконец Нотия нашел в изгрызенном мышами манускрипте редкий вариант заклинания, и оно по непонятной причине сработало. Дун и Нотия начали было спорить, почему именно и как это вписывается в теорию, но потом махнули рукой и принялись расшифровывать карту. Авику доверили чертить, и он с радостью бросился рисовать круги и выводить Имена. Перебранка двух волшебников казалась ему такой непонятной, он ведь и метода-то толком не уяснил, а тут наконец ему поручили что-то знакомое, простое… Незадолго до полудня работа была закончена. Эленхомени фантасма Нотии отправилась в Ясписный Зал, чтобы занять свое место среди других неподвижных копий, ожидающих посещения своими хозяевами. Пока вышедший из транса волшебник, кряхтя, растирал затекшие ноги, Дун бегло оглядывал карту.