Наперегонки с Эхом

– Скатывай свою погремушку, Щурый, ты разве не чешешь, они же – щеглы, не волокут ни одной твоей телеги, только ставнями хлопают.

– Это воровское арго, – еле слышно прошептал Хура.

– Щеглы-то, щеглы, а у Копченого пол жвала отцурюпили, – тем временем визгливо парировал Щурый.

– Он сам общеглился по самую макушку, – отрезал Тюрбан. – А ты своим гузлом не лезь на мой частокол. Ты этих щеглов на смолу подсадил, но ощипывать – мне… Извините моего друга, – он повернулся к мальчикам, – он немного расстроен теми тяжелыми травмами, которые вы нанесли его товарищам. Смею вас уверить, что им движет, прежде всего, горькое разочарование вашим отказом от сотрудничества с нами. Поверьте, в том случае если вы будете вести себя благоразумно, вы будете вспоминать эти угрозы не иначе, как издержки его горячего темперамента.

– Чем же мы можем вам помочь? – спросил Хура.

– Для начала, мы хотели бы узнать, откуда у вас взялась эта вещица, – Тюрбан извлек из-за пояса браслет Атрака.

– Выпала из узелка, – выпалил Хура.

– Сняли с убитого, – одновременно с ним сообщил Авик.

– О, да у нас, кажется, есть целых две версии, – вкрадчиво произнес Тюрбан.– Эй, Жила, выведи-ка длинного за дверь, и держи его там, пока я не позову.

Щурый злорадно захихикал. Один из громил выволок из комнаты Хуру.

– Итак, как нетрудно догадаться, меня сильнее заинтриговала версия с трупом, – сказал Тюрбан, поворачиваясь к Авику. – Не терпится узнать все детали этой истории.

Авик принялся рассказывать все произошедшее с ними, стараясь обойти стороной существование заколдованных полевок и страшное открытие Дунже. Тюрбан слушал со снисходительной улыбкой, изредка прерывая повествование вопросами. Затем настала очередь Хуры. Авика вывели в тесный, обложенный камнем коридорчик, в котором едва могли бы разминуться два нетолстых человека. Один конец коридора был словно бы заткнут бесформенной массой утрамбованного сырого грунта. Где-то в другом конце светлое пятно выдавало потолочный люк, к которому, очевидно, вела невидимая в темноте приставная лестница. «Наверное, эта темница выкопана под полом ничем не примечательного городского дома, – с тоской подумал Авик, – а окошко выходит в широкий колодец или в компостную яму». Минуты тянулись медленно, на душе было тягостно. Наконец дверь снова отворилась и Авика втолкнули обратно в узилище. Он почувствовал зловонный запах мочи, пота и разложения, к которому, видимо, успел привыкнуть, пока был без сознания. Тюрбан в задумчивости чесал подбородок.

– Это было очень занимательно. В вашем рассказе не хватает чудесной пещеры с сокровищами, открывающейся лишь тому, кто знает волшебное слово, которое вы, разумеется, готовы мне сообщить в обмен на свободу, – наконец изрек он.

– Пустить жеребца! – радостно закричал Щурый.

– Однако, хотя в двух версиях немало различий, основные линии повествования довольно точно повторяют друг друга, – не обращая на него внимания, задумчиво продолжил Тюрбан. – Пожалуй, я все же прикажу проверить вашу сказку, прежде чем переходить к плану вашего нового друга Щурого.

Он прошествовал к выходу, не забыв несколькими быстрыми словами погасить холодный огонь. Щурый недовольно засеменил за ним следом. Комната вновь погрузилась в темноту, а мальчики вернулись на кучу тряпья.

– Теперь мы знаем, что в Хориве вне стен Школы есть, по меньшей мере, еще один маг, – устало сказал Авик.

– Не похоже, что это те, кого мы ищем, – возразил Хура. – Судя по вопросам, они знают еще меньше нашего. Если только не пытаются выведать, что именно нам известно, а что – нет. Но тогда и хорошо, что мы мало знаем – живее будем. Эх… – он сделал паузу. – Кажется, я зря проучил того пьяного грубияна: этим я выдал нас. Въехали бы мы через другие ворота – и черт бы с ним!

Хура подошел к двери и попытался раскачать ее. Снаружи раздался ленивый окрик невидимого часового. Тогда он попытался расшатать окошко камеры. Повиснув на крохотном подоконнике, он испытывал на прочность то решетку, то слюдяную пластину. Увы, и та, и другая были сработаны на совесть. Поняв бесплодность этих попыток, он принялся обходить комнату, простукивая стены костяшками пальцев, и разбил их в кровь. Каждый выступающий из кладки камень он бережно обхватывал ладонями и, сосредоточенно сопя, пытался расшатать. Авик поначалу следил за его усилиями, задумчиво почесывая голень. Вдруг что-то брызнуло у него из-под пальцев и ударилось о подбородок. Он провел рукой по ноге, и во все стороны с еле слышным стрекотом полетели маленькие тельца.

– Ой, да здесь блохи! – заорал он, вскакивая. Хура только деловито хмыкнул в ответ.

Авик быстро отряхнулся и принялся сам ощупывать стены, двигаясь в противоположном направлении. Комната была довольно большой, поэтому когда они встретились, прошло несколько часов, и света снаружи стало заметно меньше. В темницу через приоткрывшуюся дверь втолкнули ведерко с прошлогодними морожеными яблоками и большую кружку с водой. Яблоки были насквозь гнилые и рассыпались в руках, но выбирать не приходилось.

Нужником служила огромная бадья под деревянной крышкой, вкопанная в пол в дальнем углу комнаты. На отдых они устроились в углу, подальше от блошиной лежанки. Кое-как расположившись на ледяном земляном полу, они попытались заснуть, но только ворочались с боку на бок, стуча зубами. В конце концов, Хура не выдержал, перешел в другой конец комнаты и погрузился в недра смрадного тряпья. Авик недолго думая, последовал его примеру. Через несколько минут изможденные пленники крепко спали, не обращая внимания на насекомых.

Проснувшись, Авик немедленно вскочил и отряхнулся. В животе урчало, следы укусов по всему телу опухли и чесались. Он разбудил Хуру. Так начался тоскливый день, темный, унылый и сырой. Часы тянулись медленным вязким потоком. Хура продолжал без особой надежды исследовать стены и пол темницы, а Авик принялся ловить блох. В полутемной комнате было совсем не просто поймать блоху, и не менее сложно – раздавить плоское насекомое между пальцами. Приходилось сначала отрывать ноги, а потом разрывать тельце на две части.

– Что-то наши похитители не торопятся, – наконец сказал Авик, чтобы нарушить гнетущую тишину.

– Они, наверняка, отправили всадников на хутора, чтобы все разнюхать, и теперь ждут их возвращения, – предположил Хура.

– Ой! А ведь там Мавка!, – вскочил со своего места Авик. Эта мысль до сих пор не приходила ему в голову. В ужасе, он несколько раз пробежал взад и вперед по комнате, а затем принялся помогать другу прощупывать пол. Вдвоем они выкопали и, кряхтя он натуги, переставили на другое место бадью с нечистотами. Под ней не обнаружилось ничего, кроме пары мокриц. Холодной рукой к горлу тянулось отчаяние.

– Похоже, без колдовства нам отсюда не выбраться, – наконец сказал Авик.

– А как же кандалы?

– Попробую перетерпеть, – он попытался стянуть один из браслетов, тот сидел очень плотно и слезать, конечно, никак не желал.

– Ты не знаешь заклинания для такого случая? – спросил Авик. Хура в ответ только покачал головой.

Авик начал быстро произносить простенькое деревенское симпатическое заклинание, помогающее извлекать застрявшие пробки из кувшинов и бутылок. На первых же рунах его скрутило от боли, и как будто бешеной штормовой волной выбило все мысли из головы и слова изо рта. Однако он не сдавался и раз за разом повторял свои руны сначала. Он чувствовал страшную боль, словно бы кто-то пилил ему запястья тупой пилой – и не мог продолжить чтение дальше первого Имени. Обессилевший, он рухнул на пол. Хура перетащил его на лежанку. Глаза слезились, в ушах звенело. Сквозь эту пелену он вдруг услышал свой собственный голос, неторопливо читающий руны. Руки совсем онемели и он их не чувствовал. Когда заклинание закончилось, он потянул браслет на левой руке, тот соскочил, содрав кожу на костяшке большого пальца, и тихо упал на земляной пол. Мальчики молча уставились на метал, мерцающий в темноте подобно глазу гадюки.

– Больше не укусишь, – сказал ему Авик и лишился чувств.

Когда он очнулся, было совсем темно. Пальцы его не слушались и ничего не чувствовали. Он был даже рад темноте, скрывающей от его глаз почерневшую, как ему казалось, плоть. Хура тряс его за плечи.

– Проснулась, – раздался в темноте знакомый мягкий голос.

– Ох, Дун, тебя тоже поймали, – расстроился Авик.

– Тише ты, вставай, – прошептал Хура.

Ничего не понимающий Авик поднялся на трясущиеся ноги, сделал несколько шагов пока не ударился плечом о стену. Тут он обнаружил, что из проема открытой двери внутрь падает тусклый свет. Дун тихонько свистнул, и две приземистые коренастые фигурки втащили в комнату какую-то громоздкую ношу.

Дун направился к двери, и мальчики последовали за ним. Когда он вышел на свет, стало видно, что он одет в черную замшевую сорочку и черные же порты. На его ногах были башмаки из мягкой кожи, делающие шаги практически бесшумными. Он вытащил из земляной стенки коптящую лучину и, подняв ее над головой, вернулся в комнату. Нижнюю половину своего лица он закрыл черной маской, оставив лишь небольшую полоску вокруг раскосых глаз, по-птичьи смотревших из-под неизменной кожаной шапочки. Он бросил взгляд на мальчиков и, схватив Хуру за запястье, нащупал кандалы на нем. Воткнув лучину между досками двери, он шепотом бросил несколько рубленых слов на своем языке. Тут же из темноты показались четыре жилистые руки, обхватившие мальчиков и зажавшие им рты.

– Выдыхай глубоко, – сказал он Хуре и скороговоркой прочитал заклинание. На последнем слове он с силой дернул браслеты на обеих руках мальчика. Хура изогнулся дугой от боли, бешено вытаращил глаза и даже умудрился лягнуть ногой державшего его человека. Дун, как бы извиняясь, развел руками с открытыми кандалами, быстро засунул их за пояс и перешел к Авику. Не найдя браслета на одной руке, он с интересом посмотрел ему в глаза и повторил свое заклинание. После своих вчерашних упражнений Авик только глубоко вздохнул, когда браслет слетал с его руки.

– Теперь очень тихая и спокойная, идем наружа, нога только разденьте, – прошептал Дун, вновь беря в руку лучину. Он снова отдал пару команд по-степняцки, и державшие мальчиков руки ослабили хватку.

Сняв чуни и размотав онучи, они вышли в тесный коридор. За ними последовали две низкорослые фигурки, как и Дун укутанные с ног до головы в мягкую черную кожу. На каменной кладке подрагивал черным блеском свежий кровяной след. Сзади лязгнула задвигаемая щеколда. «Часового заперли в темнице», – равнодушно подумал Авик. Стараясь не шуметь, они поднялись по лесенке и, через открытый люк выбрались в просторную темную залу. Деревянные балки высокого потолка освещал слабо мерцающий свет. Дун жестами указал на лестницу, ведущую на галерею. Ставя ноги вплотную к перилам, чтобы вдруг не скрипнула половица, они поднялись наверх – первыми шли степняки, за ними – мальчики.

Свет исходил из дверного проема, завешенного веревочками с нанизанными на них кусками подкрашенного сушеного тростника. Двое степняков во мгновение ока бесшумно срезали все веревочки своими кривыми ножами и также бесшумно сложили их на полу галереи. Ни одна тростинка даже не хрустнула. Дун, крадучись, вошел в тускло освещенную залу. На полу и стенах лежали дорогие, скрадывающие звуки ковры, с потолка свисали две великолепно убранные люстры с длинными незажженными свечами. В середине комнаты на полу были разложены роскошные тюфяки, вдоль стен, между шелковыми драпировками, стояли резные столики, уставленные безделушками. В глубине, вполоборота ко входу, за низким столиком сидел, скрестив ноги, их недавний знакомец в своем тюрбане. Рядом с ним на позолоченной цепочке висел небольшой холодный огонь в оправе, выполненной в виде старинной лампадки. На столике стопками высились манускрипты. Маг задумчиво шевелил губами. Степняки, прижимаясь к противоположной от него стене, в два бесшумных прыжка преодолели половину комнаты, когда вдруг ее огласил хриплый крик: «Ксенос! Киндинос!», а разноцветное чучело, неподвижно сидевшее на резной золоченой подставке, в панике захлопало красными крыльями. Подскочив, степняк со всего маху врезал попугаю кулаком, и покалеченная птица забилась на полу. Однако было поздно: человек в тюрбане уже поднимался из-за стола, выхватывая из-за пояса кинжал.

– Боюсь, вы весьма неудачно выбрали жертву ограбления, – произнес он спокойно, затем прошептал заклятие – и двое степняков с хрипом упали на землю, держась за свои шеи.

«Удушение Сультта», – подумал Авик. Между тем, Дун легко парировал предназначавшееся ему заклинание. Тюрбан издал удивленный возглас. Дун атаковал, Тюрбан парировал, Авик понял, что они разыгрывают классический гамбит из первой главы учебника боевой магии. Почти все магические дуэли начинались с этой хорошо известной, традиционной и сравнительно безопасной серии ходов, во время которой противники изучали оборону друг друга, собирались с мыслями и готовились к настоящей схватке.

Авик внимательно следил за обменом чарами: «Болевая пелена Гаар-Джудора», – «Блок Брандори», «Черное головокружение» – «Вспышка Сокола», сейчас должно последовать «Верхнее Разрушение Аттиса», «Переход Игото»… Но тут произошло что-то странное, и Тюрбан удивленно уставился на свои руки. Этого мгновения Дуну хватило, чтобы подскочить к нему и со всей силы ударить кулаком по физиономии. Тюрбан взвыл от боли и схватился руками за ушибленную скулу, а степняк молниеносно захлопнул пару браслетов на его запястьях. Превозмогая боль, Тюрбан потянулся к оброненному кинжалу, но Дун ловким движением ноги откинул кинжал к самому входу. Добавив третий браслет и треснув противника по другой скуле, он повернулся к своим товарищам, уже синевшим от удушья, и поспешно принялся развеивать наложенные на них чары.

Хура вскрикнул: все еще держась за разбитое лицо, волшебник откинул одну из драпировок и через скрывавшееся за ней окно попытался выскочить в темноту. Он уже перекинул одну ногу через подоконник, когда раздался резкий свист, за ним тяжелый удар и бедняга повис, болтая в воздухе руками, как наполовину задушенная курица. На расстоянии одного пальца от его уха из тюрбана торчала короткая толстая стрела, почти насквозь пробившая оконную притолоку и, словно бабочку, пригвоздившая к ней неудачливого беглеца. Снаружи донесся мертвенный, неторопливый скрип натягиваемой арбалетной тетивы.

– Дикари, – выпалил несчастный колдун и, обмякнув, повис на своем тюрбане, удивительно плотно обмотанном вокруг его головы.

– Щенок, – лениво отвечал ему Дун, методично перерезая стрелу кинжалом, пока его товарищи, все еще потирая синие шеи, стягивали руки и ноги побежденного волшебника узкими кожаными ремнями.

Мальчики наконец решились подойти поближе. Пленник оказался совсем молодым человеком, на вид, всего на два или три года старше Авика. Однако полные ненависти голубые глаза смотрели по-мужски, а выдающийся вперед подбородок делал обветренное лицо совсем зрелым.

За окном стояла глубокая ночь. Дун закрыл ставни и задернул драпировку. Затем он зажег яркий холодный огонь и принялся осматривать комнату. Брезгливо покрутив в руках пару декоративных слонов выточенных из слоновой же кости, бросив взгляд на ясписных рыбок, он перешел к столику с манускриптами и принялся шуршать свитками. Тюрбан неотрывно следил за ним. Хура ткнул Авика в бок: