Зов горящих кораблей

– Де Фаре, Сэм очень раним – не обижай его. Сам видишь, пацан совсем зелёный! – прозвучал голос откуда-то сверху.

Мы с Сэмом немного ужаснулись от него.

– Он толковый парень! Я ручаюсь за него! Не будь так строг к нему, и он тебе отплатит за лояльность своей полезностью. У нас общая цель и мы не сможем её оседлать, если ты, Алан – будешь придираться ко всему. – голос доходил до нас, как бы сказать, волной, импульсом и приходилось немного подождать.

Я и не сразу понял, что он принадлежит Паркеру, хоть голос его источником и была дырка в стене, выходящая на свежий воздух.

– Спокойной ночи, парни! До встречи утром и конец связи! – последнее эхо как по приказанию склонило меня ко сну.

Кабы извиняясь, я хлопнул корсара по плечу и лёг спать. Заснуть было самой сложной задачей на данном отрезке времени. Я лежал на матрасе, и даже одеяло с подушкой имелось. Целый постельный комплект с нежно розовыми цветами, только местами в дырках, да и ощущения были, как будто я спал на холодном полу. Когда я не мог моментально заснуть, то невольно окунался в воспоминанья. Вийербан – мой родной город на территории Франции. Я бегаю по единственному оставшемуся в городе полю, являвшемуся центром химической промышленности. До сих пор помню, когда впервые увидел идущий на посадку лайнер. В небе они были меньше чернильной кляксы, а когда шли на воссоединение с землёй вырастали до непостижимых для ребёнка моих лет размеров. Тогда… Города были… яркими. Солнце освещало их почти каждый день, даже зимой, давало жизнь цветам, животным, людям, давало пищу… Заставляло наши души… Светиться. Сейчас пади расскажи об этом тем, кто родился в пору, когда солнце прячется в тучах – примут за дурачка. Я родился в две тысячи девяносто пятом году, в обычной семье. Отец – Гектор, географ и биолог в одном лице, обычный рядовой учёный с заумными и трудными для пониманья речами. Седая, сальная чёлка с плешью посерёдке. Помню, он всегда носил очки с толстыми линзами и без одного ободка, который я поломал, быв младенцем. Он даже одежду редко менял, кажется. По крайней мере, я помню, что он старался покупать примерно одни и те же вещи, да и образы, которые я ещё помню, подсказывали мне это: серая рубашка, заправленные под шорты песочного цвета, к шортам покупались подтяжки, которые крепились красными петлями в форме звезды, доставшиеся от моего прадеда. Военного человека. В них не было необходимости, отец носил их больше так, на удачу. Я был вторым ребёнком, после Алисы. Моя старшая сестра. Озорное, веснушчатое, улыбчивое и никогда не прекращающее смеяться чудо. Жутко обожала нянчиться со мной. В первые годы после… Произошедших перемен… Мой идол! Алина никогда не падала духом, шла вперёд, как чёртов танк. Ей пришлось стать мне второй… Мамой. Мама… Мама… Ангел мой. Гвен Де Фаре. Работала в больнице, я в точности не знал, чем она занималась, отец и Алина говорили, что она лечит людей. Без чётких объяснений. Сейчас кстати в медицине нет чёткого распределения на специальности – врач есть врач. Без всяких навороченных приставок. В отличие от нас, она не была кровной француженкой. Ей пришлось бежать из Англии, которую поглотили гражданская и великобританские войны. Ещё задолго до моего рождения, люди перестали искать компромиссы, идя в лобовую и ссорясь, каждый день, с причиной и без. Будь мы разумней и терпимей, возможно удалось бы избежать пришедшей в мир третьей мировой и природного катаклизма. Каждый считал, что именно он прав, а другие – неправы. Каждому хотелось доказать свою правоту, но когда что-то и получалось, все поголовно почему-то останавливались на пол пути. Предпочитая денежную гармошку и своё место на жарком американском пляже. С ледяным мохито в одной руке и силиконовой грудью в другой. Резкое закрытие глаз на происходящее, скрытие фактов и как итог – планета разбушевалась. Пережевала и перемолола нас. Миллиарды жизней. Они так стремились к космосу, что позабыли о родной обители. Наверное, сейчас сидят и смотрят на нас откуда-то свысока-издалека. Я бы предпочёл умереть колонизатором планеты, чем видеть то, во что превратился, до чего довели мой дом и жить здесь.

Мама-мама, почему ты выбрала моего отца себе в мужья, не имея отбоя от симпатичных военных, врачей, богатых и известных личностей. Молодая Гвен Гилмор. Ты поверила в перспективность мужчины, годящегося больше на роль дядьки. Тринадцатилетняя разница в возрасте. Имея возможность идти вверх по карьерной лестнице или вовсе никогда не работать, она выбрала того, у кого прошло уж полжизни, не было никаких перспектив, только какое-то великое открытие могло изменить его жизнь, но она выбрала настоящую любовь, дав отказ своим личным амбициям. В отце, по её признанию, её подкупала: честность, преданность, а главное он никого из себя не строил, был таким, какой он есть. Наша семья не была богатой, но была счастливой. Лучше всего, я помню день, когда всё закончилось…

Цунами, шедшее на нас, скрывало собой небо, а пепел извергающих вулканов стал могилою для солнечных лучей и издыханьем для лёгких, земля разламывалась и тряслась под ногами, с неба падали какие-то горящие сферы. Мы чудом успели спастись, сев на один из спасительных пароходов. Страх и беспомощность перед происходящим, слёзы от потери близких, дома. Люди не знали, что делать. Земля будто взбунтовалась против нас, возжелав стартовать новый цикл, но вместо спасения жизней, люди больше увлекались пострелушками и перебросами ядерок на головы друг другу, одна из таких вызвала поднятие, ещё спокойных вод и поднявшаяся волна, как нож прошлась по маслу… Разделила наш пароход надвое. На лучшие НЕ военные корабли были установлены пушки и отправлены воевать в один ряд с военными, а людям приходилось тонуть на ржавых корытах, давно списанных со счетов. Билет в один конец. Наша Le people[15 - Франц. – Народность.] – была сконструирована в две тысячи двадцать четвёртом и служила для водных экскурсий по водам окрестностей между городами, а не покорять просторы океана. Даже не будь этой разбушевавшейся воды, пароход не выдержал бы такой пытки. Он вмещал в себя максимум пятьдесят человек, а в тот день, в него влезло несколько сотен, странно, что мы ещё смогли отплыть, а не пошли ко дну из-за перевеса. Все стояли очень близко друг к другу, создавалась давка, мы спали на полу, вынужденные нюхать зловонья друг друга.

Я бы мог и дальше смотреть сны своего прошлого, что мне пришлось пережить, по очередному кругу, так как прошлое донимало меня каждую ночь, но какое-то бренчание, отключившее меня от мира снов, бренчание, тянущее в тот мир, в который я не хотел возвращаться.

Это был Сэм, бренчащий музыкальными ложками. Он чётко понимал, как нужно бить ими друг о друга, чтобы выходило что-то путное. И я знал этот звук, слышал его лет пять назад в городе Даунтаун[16 - Англ. – Центр города.]. В ресторане «Кусочек родины», лучше всего я запомнил людей, которые играли на очень диковинных инструментах из дерева, хоть я и не знал о чём их песнь, но в их мелодиях было что-то родное, что согревало изнутри. Ресторан был завешен коврами на стенах, что было весьма несвойственно и непонятно. Там они были как обои, преимущественно красные, но узорчатый рисунок на каждом был отличен. Пили там больше всего водку, её распивали как воду, до посинения и полубредового состояния. Вскоре, после исчезновения большинства сортов алкоголя – водка стала самым популярным напитком среди людей рабочего класса. Очень крепкая и горькая, для многих она казалась испытанием похлеще всех бед и болезней. Воодушевляла к рутинной работе, без которой богатым слоям общества пришлось бы нырять носами прямо в навоз. Столики из пней и стулья покрытые шкурами лис. На первый взгляд: вязкая, сухая, но при этом сытная толченая картошка, которая буквально таяла на языке в свежем виде. Пиво, носившее название «Богатырь» ощущалось как ржаной, тёплый и хрустящий хлеб. Подавалось пиво вместе с окрошкой. В окрошку заливали квас, который чаще всего использовали как напиток, но здесь, он был и хорошим ингредиентом. Ресторан открыли русские беженцы. Об этом народе я знал чрезвычайно мало. Самая большая страна в мире, покрытая густыми лесами со злыми медведями и суровой зимой. Русская кухня показалась мне сытней иных других, недаром, большинство русских, которых я знавал, были большими словно камни и их большие животы не казались мне признаком толстоты, скорей наоборот, признаком силы. Русский народ был столь же суровым, как и их густые бороды. Я нахожу их очень схожими с народами Скандинавии. Ещё из того дня, я отчётливо помню группу, выступавшую на сцене в ярко-красных нарядах с жёлтыми вставками, пародиями на драгоценности. Ярко-выкрашенные лица девушек, несколько смущали, губы были накрашены до блеска, а мужчины не сильно заморачивались и красовались своими неотёсанными бородами и густыми бровями. Они пели и танцевали так, будто им сказали, что они умрут, если не будут делать своё дело с душой. Я был там всего раз и то, по деловым переговорам с русским барином, но тот день чётко отложился в моей памяти. Значит не так уж и прав был старик Норрингтон.

Продрав, наконец, глаза, борясь при этом с настойчивым желаньем придаться вновь постели. Корсар быстро это заметил и сказал с энтузиазмом:

– Алан! Нам пора!

***

Я молниеносно накинул на себя свои портки и понёсся внутрь виллы. Когда я вошёл, вся прислуга ещё спала, кроме одной симпатичной для глаз дамы, с непристойно подчёркнутыми, обтягивающей блузкой формами. Она разливала чай и кофе по кружкам. Когда я подошёл к столу, девушка улыбнулся, и окинула меня приветливым взглядом, я не сразу кивнул в знак приветствия. Засмотрелся. На вид совсем юная, а уже наверняка спит с далеко не молодым дядькой. Мои догадки быстро подтвердились, когда она села на коленки Декарда.

– Ну что ребята! Новая эра! В наших с вами руках! – воскликнул он, заходя свои руками вглубь короткой юбки сидевшей девушки.

Увидев, что я невольно стал зрителем данной шалости, он спросил:

– Нравится? Я мог бы, и догадаться, вам дать время? – он столкнул девушку, та ахнула от удивления.

– У нас есть дела, Паркер. – быстро переключился я.

– Отойдём? – спросил Паркер.

– Конечно, Декард.

– Сэм! – крикнул Паркер. – Подожди нас у двери, мы сейчас вернёмся!

Сэм не ответил, только кивнул и смиренно печальным маршем пошагал к двери, а мы отошли достаточно далеко от зоны потчевания прислуги. В импровизированную, сделанную на скорую руку комнатушку, ничего такого. Просто зона, у которой была единственная роль – стены от чужих глаз. Затянув её – это было полотно, предварительно убедившись в отсутствии лишних лиц и подслушивающих ушей.

– Я думал, ты доверяешь своим людям. – с долей ехидства сказал я.

– В этом мире нельзя никому доверять! – быстро проговорил он. – Чем меньше знают слуги – тем лучше. Я даже уверен, что кого-то ко мне подослал совет!

– А кому тогда можно доверять?

– Е-ди-но-мы-шле-нни-кам! – по слогам сказал он. – Наверно и то, ты должен убедиться в их приверженности и верности по отношению к вашей общей цели.

– Разве я похож на такого человека? – тихо хихикая, спросил я.

– Ни капли. Ты – человек настроения, Де Фаре. Страшное оружие гнева своего, но мне больше не к кому обратиться. – признал он.

– Понял.

– Надумал, что на ночь? – с надеждой спросил Паркер.

– Даже не пытался. Могу провернуть что-то лёгкое на подобии расстрела граждан.

– Не лучшее сравнение. – ошарашенно воскликнул Паркер, чуть не разбудив прислугу.

– Ладно. Только никому из нас это не видней. Ты точно погубил все мои отмычки?

– Ты предпочитаешь так называть преступные сорта?

– Ну, это же лаконично и логично. Отмычки – вещь вора, преступника, мошенника, а также они помогают в решении многих проблем, как отмычки отпирающие замки – объяснил я, ход мысли.

– За годы, ты изрядно просолился на третьем уровне.

– Хочешь жить – умей вертеться. Что расскажешь мне про контрабандистов Виттрок. Альянс и их смёл с улиц?

– Этих-то? Они сами себе хозяева. Пробовал на них выйти – послали. – разочарованно фыркнул Паркер.

– Вот и план наклёвывается. Сначала наведаюсь к ним, а там поглядим. Для начала уговорю их на более радикальные действия – развязать открытый конфликт, а там и остальные подтянутся.

– Куда уж радикальнее? Они и так воюют.

– Не совсем. Контрабандисты обороняют свою территорию, а я предложу им раскрыться, чтобы дать себе фору по времени, чтобы собрать команду, как ты это называешься – ряд приверженцев, найду корабль и вернусь, чтобы помочь в восстании, ну и на десерт отправлюсь за злосчастным лекарством.

– Звучит всё не так плохо, как я думал, а главное быстро придумал, браво, Де Фаре! – он тихонько похлопал, практически не отдаляя друг от друга ладони. – Но ты уверен, что они продержатся столько, сколько нужно?

– Эти-то? Сами себе хозяева! – процитировал я. – Будут посылать их до моего возвращения, главное договориться. Я могу идти? Не хочу откладывать.

– Да, конечно… Нет! – вскричал он. – Главное забыл! – он выпроводил меня из-за ширмы и приказал ждать снаружи.

– Вот корка! Со всеми моими кредитами! Всё что есть! С прошедшим тебя!

Я не сразу взял корку, иступив её и Паркера.

– У тебя-ж день рожденье пятого сентября было! Неужели не праздновал? Ладно, бросим этот вопрос! Бери! Не тушуйся!

Я уж было потянулся за коркой, и почти перенял её, как Декард схватил меня за руку, хладный хват окутал тело:

– Алан! Это дело бравое! Облажаешься – я найду тебя и…

– Знаю, знаю. Только стоило обращаться ко мне сразу, а не разбазаривать и отдавать на съедение совету все группировки третьего уровня, Декард Паркер, бывший канцлер! Усложнил ты мне жизнь.