Армянские мотивы

Я встала из-за стола и вышла на балкон. Я обняла дедушку и сказала:

– Дедо, я извиняюсь, я больше не буду. Я тебя очень люблю.

Он обнял меня и поцеловал в макушку. Никогда больше мы с ним не говорили об этом.

Художник Галина Адамян

Я выбежала в сад. Мне было всё равно, что я была «из кулаков» или «из меликов». Меня это не пугало и не радовало. Я просто чувствовала себя хорошо. И всё тут.

И тогда, в детстве, и во взрослой жизни мне было приятно осознавать, что я – внучка всеми уважаемого Мирзояна Джавада Айрапетовича из рода Баба-Аханц, одного из потомков Мелика Мирзахана, принадлежавшего к большой древней династии Джалаланц.

Дедушка был тружеником, из тех, на кого равняются и кем гордятся.

А дети деревни всё равно рассказывали нам легенды о нашем роде и хотели с нами дружить, что нам тоже нравилось. Наш род для них был частью живой истории нашего общего родного края, и эту историю они берегли, передавая из уст в уста, из поколения в поколение.

…Летом я росла и взрослела в доме моих предков, туда же в будущем не раз привозила и свою семью. Но это будет гораздо позже, гораздо, гораздо. А пока я школьница, и нету мне устали. Я среди родных и друзей, а что может быть лучше деревенских летних каникул у бабушки с дедушкой? Ни-че-го!

Фрагменты детства и юности часто возникают в моей голове обрывками картинок, но, сплетаясь воедино, создают красивый ковровый узор памяти.

Художник Галина Адамян

Каждый день я приносила домой свежую воду, бегая с друзьями на родник, но я не отказывалась и от других бабушкиных поручений. Я могла полить огород, запуская в равномерные, длинные грядки воду из узенького речного канала-«арха», окружающего огороды и сады деревни. А могла и накопать картошки, нарвать овощей к столу или достать из-под курочки свежих яиц. Всё это было каждодневным, обычным делом и доставляло мне огромное удовольствие. Но самым интересным для меня было уходить с семьёй и друзьями в леса и горы, порой с ночёвкой под открытым небом у костра. Там тебе и дикие ягоды, собирай – не хочу, там тебе и свежий воздух, и пикник с шашлыком. Там разнообразные игры с детьми и взрослыми, там и речка, окружённая обилием родников, бьющих прямо из-под земли или падающих с гор маленькими водопадами.

Наша деревня расположена на огромной скалистой горе вулканического происхождения, а потому всё передвижение по ней идёт либо в гору, либо с горы. Наш дом находится в центральной части села, на том самом перекрёстке двух главных деревенских дорог, где расположены важные здания – довольно высокий двухэтажный дом с длинным голубым балконом, в котором находятся местное почтовое отделение и междугородняя телефонная станция с телеграфом; и другой двухэтажный дом напротив, через дорогу, где на первом этаже расположена сельская аптека. Дети туда забегают по делу и без дела, а главное, они в аптеке покупают гематоген и едят его вместо шоколада. По обе другие стороны Центра деревни, который в народе именуется «щенамач», занимают частные дома, впрочем, так же, как и за аптекой и почтой. Мы всегда жили в центре и узнавали все последние новости первыми, ну или почти первыми, после почтальонши и телефониста – самых осведомлённых в деревне людей. Порой нам звонили домой по номеру 3–5-3 из другого конца деревни, чтобы узнать, привезли ли в центр продавать арбузы. А порой просили прочитать название фильма на афише, которая была наклеена на железный стенд рядом с почтой. Порой афишу писали мы с братом, нам позволял это делать завклубом и киномеханик дядя Завен.

Художник Галина Адамян

Домов в Хндристане много, но почти все люди знают друг друга по-соседски или даже являются родственниками. Интересно и расположение домов – по дворам династий. Почти все родственные семьи живут рядом. Так были построены дома ещё несколько веков назад. Братья строили дома на одной улице или селились в одном общем дворе, как у нас. Сами дома в деревне выстроены так, что с одной стороны они стоят своим первым этажом на земле, а с другой стороны, где гора спускается ниже, тот первый этаж выглядит уже вторым, а под ним ещё этаж и двор. Первый этаж со двора – это нижний дом, или «нерки тон», как здесь принято его называть. Чаще всего этот нижний этаж не жилой, он гораздо прохладнее, чем верхний, сделанный по современным деревенским стандартам. В стенных стеллажах нерки тона наша бабушка хранит консерванты собственного приготовления, а также свежие продукты – молоко, овощи, фрукты, даже запас свежеиспеченного хлеба, тесто для которого готовится как раз здесь, в нижнем доме, на огромном старомодном дастархане красного дерева. Мы с сестрой и кузинами любим наблюдать и помогать бабушке в приготовлении хлеба. Мы лепим из теста несколько колобков средних размеров, которые потом отлёживаются на больших деревянных подносах, аккуратно покрытые длинными белыми полотняными полотенцами, похожими на рушники с яркими узорами по краям. Положив на плечо, эти длинные подносы с тестом уносят к печи. А печёт бабушка хлеб в беседке за домом, в глубокой круглой яме, отделанной изнутри плоским булыжником. В нашем селе эти печи, похожие на небольшие колодцы, называют «турун» (что в Армении – «тонир»), а испечённый там хлеб – «турнав хац». Чаще всего они пекут вместе, собрав у туруна несколько женщин нашего «таха» – родственных дворов. Это довольно сложный процесс, его не передать словами, в нём надо участвовать. Запах свежего деревенского хлеба, приготовленного на дровах или древесном угле, и сам его вкус делают его особенным и неповторимым у каждой мастерицы. Дома такой хлеб испечь невозможно, хотя можно какой-нибудь другой. Конечно, жаль, что старинный камин, выступающий вперед полукруглым козырьком из серого камня, который был врезан в правую стену нашего нерки тона несколько веков назад, теперь бездействует. В нём больше не готовят еду и им не отапливают помещение, как это было ещё в детстве папы. Сегодня камин представляет собой лишь музейный экспонат нашего таинственного дома. Тайны есть и на чердаке дома, где хранятся лекарственные травы и приготовленные бабушкой для нас сухофрукты и пастила – о, это отдельная история. Но самое важное бабушка хранит в ящике старого шифоньера – дедушкины медали с Великой Отечественной войны и, святая святых, – ободок с армянского национального головного убора её матери и нашей прабабушки Саням, отделанный серебряными николаевскими монетами и длинными чеканными бусами.

Не могу не рассказать о том, как нам всем нравится, когда бабушка готовит деревенское масло. Совсем как в древности, раскачивая вперёд и назад свисающий на верёвках с потолка (будто колыбель ребёнка) длинный бочонок «хнеце», наполненный домашним мацони, мы добываем масло. Для нас, детей, это особое развлечение – не только взбивать домашнее сливочное масло, но и пить прохладительный напиток «тан» или пахту, которая сливается через открытую дырочку в бочонке-хнеце после получения продукта. Другое любимое дело – снимать пенку с ежевичного варенья, которое готовится во дворе в огромном эмалированном тазу, стоящем на чугунном кольце с растопыренными ножками прямо над костром. А перед этим надо ещё сходить за ежевикой в горные долины, которые виднеются из нашего балкона и кажутся живой зелёной картинкой с солнцем в ярком голубом поднебесье.

Ежевику мы приносили домой переполненными бидонами, закрывая собранный урожай листьями с кустарника лесного ореха «ктохен», чтобы сорванная ягода не краснела от яркого солнца. Мы прокалывали эту импровизированную зелёную «крышку» бидона стебельками сорванных нами целебных полевых растений, чтобы та не слетала по пути и держалась до самого дома. Набрав в железную кружку последний сбор ягод, мы, как правило, угощали им односельчан, встречавшихся нам на обратном пути. Мы не могли пройти мимо, не сказав им «добрый день, угощайтесь». И они благодарили нас, не забыв спросить по-армянски, чьих мы будем, если вдруг они нас не узнавали сразу. Мы с сестрой или кузинами обязательно отвечали тоже по-армянски, рефлекторно, даже не задумываясь над тем, что говорим: «Баба-Аханц Джавада внучки», и тут же слышали в ответ восторженные эпитеты в адрес нашего дедушки, того самого, к которому за советом приходили все, включая новых председателей села, и который был главным гостем на любом торжестве односельчан. Тогда они гадали, чьи именно мы дети – Джавада сыновей или же дочерей? И мы весело представлялись им, объясняя, «чьих мы есть».

… Помню, маленькой девочкой, прогуливаясь с папой по каменистым деревенским улицам, я слышала приветствия со всех сторон и видела, как люди чуть преклоняли головы, здороваясь с ним. Я не понимала, почему они так делают.

– Папа, ты говорил, что обычно тех, кого меньше, здороваются первыми, подходя к большой группе людей или проходя мимо. Или те, кто младше. А мы не успели с тобой подойти к ним, как эти люди уже издалека стали выкрикивать приветствия. А некоторые даже преклоняют головы. Почему?

Я навсегда запомнила эту нашу беседу с ним, она меня определённо озарила новыми познаниями о своей старинной семье и о правилах поведения на будущее. Удивление моё было связано и с тем, что некоторые из людей, приветствующих нас первыми, были старше папы. Это было на всём протяжении нашей с ним прогулки по деревне, начиная снизу, от старинного кладбища – «герезманотс» и до нового кладбища на горе, в конце деревни. Стояли ли эти люди группой у нашей знаменитой шелкомотальной фабрики или у старой мельницы, у больницы или у деревенского клуба, возле школы, детского садика или «купратива» (кооператива, а точнее – магазина), а, может быть, у ворот чьего-то дома, в момент нашего с папой появления там, – все старались громко поздороваться с нами. И хотя папа и сам здоровался в ответ и посылал им поклоны, они это делали первыми, будто стараясь опередить его.

Это от уважения, в деревне принято с уважением относиться друг к другу.

– Но там были старики. Они тоже тебе кланялись первыми, здороваясь.

– Они кланялись не только мне, они кланялись всему моему роду. Нашему роду.

– Но ведь здесь сейчас только мы с тобой, больше никого нет из нашего рода.

– Это не имеет значения. Эти старики знали моего дедушку, они знают моего отца и меня. Их отцы знали моего прадеда. Люди передают друг другу свою память. Уважение тоже передаётся, а чтобы оно продлилось дальше, его надо не потерять.

– Значит, ты не потерял? – я уставилась на папу.

Папа усмехнулся:

– Нет, не потерял. Я стараюсь помогать селу всем, чем могу. Помогаю отдельным людям.

– Кому?

– Тем, кто просит о помощи. Мы с мамой всегда стараемся помочь. Мама лечит детей и здесь и в Степанакерте, если нужно. К ней приезжают из других мест тоже. Ты же знаешь, она не отказывает заболевшим, хотя и находится в отпуску, на отдыхе.

– А я? А маленькая Ида?

– И вы не должны потерять уважения к себе. Когда вы подрастёте, вы тоже сможете помогать тем, кто нуждается. Сможете участвовать в помощи деревне.

– Я тоже не потеряю. Я обещаю, – радостно ответила я.

Теперь я знала, что своим поклоном односельчане посылают нам свою признательность. Если люди друг друга уважают, они здороваются с небольшим поклоном.

– Значит, ты этих людей тоже уважаешь?

– Да. В деревне есть много достойных уважения людей.

– Ты тоже кланяешься?

– Да, конечно. А ты сама попробуй сказать «барев дзес» без поклона, у тебя даже и не получится.

Я повернулась к отдаляющейся толпе идущих с работы односельчан и громко поздоровалась:

– Барев дзес! – моя голова склонилась сама уже на первом слоге.

Я восторженно посмотрела на папу, он был прав, голова опустилась.

– Барев, матах, барев, – послышались голоса мне в ответ. – Барев, Шуран ахчик.

– Барев дзес! – я поспешила первой поприветствовать приближавшихся к нам мужчину, несущего косу на плече, и женщину с корзиной овощей.

– Барев, матах, барев, ахчик джан, – ответили они оба, улыбаясь мне и приветливо кланяясь папе. Вдруг, поравнявшись со мной, женщина достала из корзины три початка кукурузы, плотно обернутых в зелёные листья, с торчавшими из них рыжеватыми волосинками, и весело произнесла:

– Шуран ахчик, возьми. Отдашь их Азгюль бабо, пусть сварит их для тебя.

Я подняла голову к папе. Он улыбался и благодарил односельчан, что означало – можно брать.

– Шноракалюцун, – еле выговорив длинное слово благодарности, ответила я, забирая себе три кукурузы. Конечно, бабушка сварит их нам. Хотя у нас есть и своя кукуруза, но это тоже хороша, это подарок.

– Почему они зовут меня «Шуран ахчик»?

– Не все знают, как тебя зовут, но все знают, что ты – моя дочь, – объяснил папа. – Это всё равно, как если бы они тебя называли по отчеству – Александровна. Просто эти люди знают меня с рождения, когда я был ещё Шурой, а не Александром. Им так привычнее.

Мне понравилось, что меня называют «Шуран ахчик», без имени. Я загордилась. Это означало, что все знают, чья я дочь и чья я внучка. «А раз односельчане уважают моего прадедушку, дедушку и папу, значит теперь уважают и меня», – думалось мне. Я была счастлива. Я была ужасно горда тем, что мою семью уважают. И мне хотелось уважать их всех, здороваться и непременно опускать голову, говоря «барев дзес».