Три цветка и две ели. Первый том

Глава XV

Страшное обвинение

Согласно знанию, любовь и вражда являлись двумя силами, приводящими мир в движение; сила любви относилась к стихии Воды, сила вражды – к стихии Огня. Человек старался уравновесить стихии внутри себя, иначе болел, – и любовь являлась следствием того, что люди стремились к гармонии.

В отличие от животных, у человека, кроме земной плоти, еще была воздушная душа, поэтому любовь (стихия Воды), делилась на земную любовь (смесь стихий Воды и Земли) и на духовную любовь (смесь стихий Воды и Воздуха), а знание объясняло то, как развиваются чувства. Сперва в человека проникал чужой Огонь: это могла быть сила вражды, например: похоть или страдания, или даже колдовские чары. Человек всегда гасил Огонь Водой. Похоть разжигала пожар плоти, то есть пожар на лугу, на каком росло дерево души. Чтобы пожар не спалил дерево души, его тушили Пороками (низменными страстями), вследствие чего чувств не возникало: «плотская любовь», какую священники не считали за любовь вовсе, быстро начиналась и быстро завершалась как мимолетная связь. Но если человек пребывал не в похоти, а в страданиях от Огня, что уподоблялись лучам животворящего солнца, то тогда дождем изливалась сила любви – далее души людей росли навстречу друг другу и объединялись чувствами. Сопоставление души и дерева, как уточняла Экклесия, являлось неверным, но ничего более близкого в материальном мире не существовало для сравнения и объяснения.

Итак, любовь сначала объединяла людей внешне, как будто сплетались ветви деревьев, – такая любовь называлась земной. Она была непрочной, себялюбивой, стремилась к доминированию и подавлению своей «второй половины» – то есть одно дерево хотело быть ближе к солнцу, загоняя второе дерево под свою тень. Земную любовь тоже сопровождали пагубные страсти и Пороки: в первую очередь Тщеславие, Сребролюбие, Гнев. Земная любовь рождала грехи ревности, мести и обилие ссор, а заканчивалась враждой – чтобы сжечь объединившие ветви, и оборвать связь двух душ.

Духовная любовь объединяла души подобно корням сросшихся деревьев, а для ее возникновения требовались годы. Духовная любовь была жертвенна и, появившись да упрочившись, более не иссякала никогда. Ее считали основой счастливого супружества, но между мужчиной и женщиной жертвенная любовь встречалась редко; зато почти всегда существовала между матерью и ребенком. В заблуждении духовная любовь тоже оборачивалась бедами – из самых благих намерений матери чрезмерно баловали своих детей, не подозревая, что без страданий даже у младенцев взрастают Пороки, данные их плоти Луной.

Драгоценная любовь, «небесная любовь», любовь ко всем и вся, – Добродетель Любви, оставалась тайной. При жизни человек просто не мог абсолютно всё любить, ведь не осознавал границ Вселенной. Но мог приблизиться к совершенству этой высшей Добродетели – и тогда он видел Бога. К Добродетели Любви и к Богу, как гласила меридианская вера, следовало идти по пути обычной любви, земной или духовной, и на этой дороге встречалось много топей, кочек и ям, однако такой путь к Богу являлся верным и понятным для человека.

________________

Утром Нинно очнулся, не понимая, где он и почему в комнате с ним четыре вооруженных здоровяка. Ясными, ничуть не красными глазами он нервно озирался, лодэтской речи тоже не разумел, но разобрал имена герцога Раннора и баронессы Нолаонт – обрадовался, стал завтракать и ждать.

А те, собираясь к нему наверх, снова едва не поругались: Рагнер желал оставить кузнеца в спальне отроков – Маргарита и просила, и требовала переселить его в гостевую спальню на четвертом этаже, пустующую и с печкой.

– Иначе он подхватит лихорадку в стуже той спальни! – говорила она, заканчивая убирать себя и закрепляя шпильками на голове красно-черную шляпку-розу от «убора без названия». – Таково твое отношение к моей родне?

– Еще не зима, а я сам жил в этой спальне с четырьмя другими отроками. Там как раз четверо охранителей – надышат тепла. И мужик он здоровый: не один день, похоже, по лесу шатался в одном шерстяном кафтане, без плаща, – и даже не простудился. Посмотрим… Я не доверяю ему. Когда изменю свое мнение, то переселю его. Хоть в графскую опочивальню. Но пока – нет! На четвертом этаже Соолма спит, и она его боится.

– Почему? – удивилась Маргарита.

– Появляется из леса, а как очутился здесь – неясно. И я точно знаю, что корабли не заходили в порт Ларгоса. Как и зачем он, вообще, здесь?

– Рагнер, я тоже ничего не знаю, но он мне родня! – в сердцах воскликнула девушка. – И… я тоже не хочу, чтобы он оставался. У него в Элладанне жена и маленький сыночек.

– Почему он сбежал от них?

Маргарита не рассказала возлюбленному о той ночи, когда пьяный Нинно ее целовал, затащив на ложе. И ныне, глядя на «зеркального Рагнера», пытливо сверлящего ее глазами, она не захотела ничего говорить ему о том недоразумении. Слегка приподнимая юбку платья, засовывая ее ткань за пояс под грудью и делая складки, чтобы скрыть свое недвусмысленно пополневшее чрево, она сердито произнесла:

– Разве вас, мужчин, поймешь? Сначала вы женитесь, затем вам и жена уже не нужна, и даже ребенок… Изменяете, влюбляетесь в кого-то еще, бросаете семьи… И вам не отрывают грудь на эшафоте и вас не бичуют до смерти… Весь позор всегда принимает лишь женщина, оступившаяся или просто подло брошенная.

– Любимая, надеюсь, ты не собираешься мне изменять или оспаривать духовный закон? – улыбнулся Рагнер. – И с первым, и со вторым будь осторожнее. Отец Виттанд не оценит твоих смелых мыслей, а я и подавно.

– Рагнер! Какая еще измена? Я просто говорю, что не понимаю, что у вас, мужчин, в головах.

– В том-то и дело, что я отлично понимаю, о чем мужики думают, – вновь нахмурился Рагнер. – Ладно, немного погостить у нас твой брат может.

– Под стражей? – усмехнулась она.

Рагнер взял ее за правую руку выше локтя и повел к светлице.

– Только так, любовь моя.

В обеденной зале Маргарита увидела светловолосого Рернота и Раоля, в проходной зале пятого этажа – еще троих охранителей, в спальне отроков – четверых стражей, среди которых был Сиурт, вооруженный, кроме ружья, кистенем с шипастой гирькой».

«Нинно стерегут как преступника!» – с возмущением подумала Маргарита.

Кузнец заулыбался и встал с кровати навстречу ей. Теперь он не напоминал лесного грабителя, скорее сильванина с исцарапанным ветками лицом. Нинно развел руки, чтобы обнять Маргариту, но Рагнер не отпустил плечо девушки – даже потянул ее назад, к себе.

– Я сестры не могуся объять? – удивился кузнец.

– Нет, – ответил герцог Раннор. – В Лодэнии с сестрами по мужу сестры не обнимаются те, кто сбежал, бросив свою семью. Не удивляйся тому, что я тебе не доверяю.

– Нинно, – тепло сказала Маргарита, – я так рада, что ты жив! И представить не можешь насколько рада! Но твое явление из леса, кажется, всех напугало. Мы с герцогом Раннором хотим поговорить с тобой. Прошу, не делай больше глупостей и не бросайся на него. И ко мне тоже пока не приближайся, иначе тебя случайно убьют. Умоляю тебя, давай поговорим спокойно.

Он кивнул и смиренно сел на кровать, положив на колени свои ручищи, а охранители подвинули для Рагнера и Маргариты стулья. Наблюдая за тем, как герцог помогает опуститься девушке на сиденье и как она держится за выпуклый живот, Нинно всё понял, сцепил от бессилия пальцы «в замок» и поник головой. Рагнер поставил свой стул ближе к кузнецу и, устроившись на нем вполоборота к Маргарите, положил правую руку на пояс у кинжала.

– Первый вопрос и второй: как ты здесь очутился в таком виде и зачем приперся в Ларгос?

– Судном приперся… до городка… Не помню… Нодокоса…

– Нюёдлкоса, – подсказала Маргарита, за то была награждена признательностью из темно-карих добрых глаз Нинно и упреком из жестких светло-карих глаз Рагнера.

– Что дальше? – хмуро спросил герцог.

– Тама, в трактиру, трое сказали, что и они ехают до Ларгосу. Но дорогой, меж лесу, они удумали разбой… Становили телегу, напали… Я в лесу укрылся, после заплутался, после – очнулся тута.

– Что в лесу делал? Что помнишь?

– Лес, речку мелкую. Ходил вдоль ее. Затем я започивался ночью на лужке – и всё, – больше?е я ничё не помню. А, оленю еще помню…

– Оленя? – поднял брови Рагнер. – И всё?

– Да, но будто в бреду… Неуверованный, чего оленя мне не снился.

– Ответь на второй вопрос, – вздохнул Рагнер. – Зачем ты здесь?

– Разве неясное? – хмыкнул Нинно и с презрением посмотрел на Рагнера. – Я ее не брошу. Я буду рядом. И коли надобно, то защищу ее.

– От меня, конечно… – с сарказмом произнес герцог Раннор.

– Да! – с вызовом ответил Нинно. – Грити, – обратился он к девушке, – я не стану досаждывать… Лишь не хочу, чтоб ты былася одной на чужой земле. Я будусь недалече – знай, когда надумаешь воротиться до дому, то я подмогу.

Рагнер в раздражении сжал рот и уставился колким взглядом на высокого кузнеца, но тот не останавливался:

– Ты живаешь с женатым, а я тебя знаю – это не ты. Он околдовал тебя, но экая срамота не по твою душу. Ты лучше?е заслуживаешь мужу.

– Заткнись-ка лучше?е, – прервал его Рагнер. – Лучше?е муж – это ты, не пойму? Ты тоже женат, насколько я знаю.

– Я никогда ее не обижу, – со злобой ответил Нинно. – Этим я лучше?е.

– Нииинно, хвааатит… – взмолилась Маргарита. – Я здесь счастлива и никуда не собираюсь отсюда уезжать. Мы ждем, когда после Сатурналия герцог Раннор получит дозволение на развод, – и мы сразу с ним обвенчаемся.

– Именно, – подтвердил Рагнер. – Так что у нас всё хорошо, а вот у тебя теперь какие планы? Очень надеюсь, что сейчас ты уже хочешь в Орензу, к своей супруге и сынишке.