Энтелехия

– А почему нет? Планета – это система, вселенная – это система, жизнь – это система. Обычно точка бифуркации имеет несколько веточек аттракторов, устойчивых режимов работы, по одному из которых пойдёт система. Однако заранее невозможно предсказать, какой новый аттрактор займёт система. Точно также и в твоей ситуации. Ты не можешь сказать как одно из твоих действий повлияет на будущее, но есть множество вариантов событий.

– Сколько?

– Миллиарды, триллионы. Видишь ли, всё дело в причинно-следственной связи. Каждая мелочь может повлечь за собой качественно глобальные изменения. Отсюда и образуется теория о параллельности миров.

– То есть своими действиями я могу создать другую реальность?

– Возможно, ты уже её создал только своим появлением. А может и нет. Здесь нет очевидного ответа. Поэтому ты потенциальная флуктуация.

– Кто? – с вдумчивым выражением лица спросил Арон.

– Случайное отклонение. Является ли оно случайным по своей природе или же имеет человеческий фактор значение не имеет. Именно флуктуации являются причиной перехода от одной системы к другой. Своего рода детерминантами появления новых реальностей.

Сказанное сильно взбудоражило, недавно проснувшееся сознание. И где-то в закромах, глубоко в памяти, слова отпечатались как оттиск, на плавленом металле. "Ты потенциальная флуктуация". Хоть Гэбриель и пытался объяснить, что это значит, но Арон всё равно не до конца понимал, что это такое и как работает. Возможно, это и вызывало интерес, у изголодавшегося по мышлению разума. В какой-то мере он даже получал удовольствие от этого. Столько лет его рассудок был в плену недобросовестных врачей и убивающих личность препаратов. Арон снова закрыл глаза в надежде спокойно уснуть без мучительных кошмаров. Гэбриель вытащил ещё один блокнот с твердым переплётом из прикроватного шкафчика. Он был новенький, не было исписано ни единой странички. Мысль о дневнике поначалу показалась ему причудливой, но потом он всерьёз задумался над этим. "А что, если?", – убеждал себя Гэбриель. На лицевой стороне посередине красовалась широкая белая полоса, по которой уже шариковой ручкой аккуратно выписывалась надпись: дневник Гэбриеля Севертона. Ему казалось это чем-то таинственным и увлекательным. Никогда ранее он не испытывал подобного. Он открыл его и вверху страницы написал дату: 6 ноября 2072 года. "Возможно в будущем, кто-то получит эти записи. Они будут раскрывать меня как личность, расскажут о произошедших события и станут свидетельством многих сокрытых вещей", – размышлял Гэбриель, пока увлеченно описывал свой день.

Солнечный свет частично залетал в общий зал сквозь окна, на которых весели металлические решетки. Нельзя сказать, что хорошая погода была определяющим фактором настроения пациентов и всей больницы в целом, однако то, что оно оказывало положительно влияние, сомневаться не приходилось. Мысли о плохом посещают тебя гораздо чаще в дождливую и серую погоду, нежели, когда тебе в лицо хлещут солнечные лучи. Арон со своим приятелем сидели за дальним столом и были полностью поглощены игрой, которая этого, несомненно, требовала. Гэбриель долго созерцал клетчатую доску с осмысленным взглядом, после чего ловко поднял фигурку коня, и поставил шах королю противника.

– Шах, – ровным тоном произнес он.

Складывалось впечатление, что эта игра была для него слишком лёгкой. Каждый шаг своего противника был известен до того, как тот сходит. Арон убежал королём в угол. Гэбриель сдвинул туру и поставил её на противоположный угол. Вся полоса была свободна. Сходит он вперёд, его съест тура. Сходит в сторону, его съест конь. Сходит по диагонали, сожрёт пешка. Это был конец.

– Шах и мат, – вновь спокойно произнес игрок.

– Как ты это делаешь? – недоумевал Арон.

– Ты отчаянно пытаешься выиграть, забывая об очень важной детали – стратегии. Ты действуешь и размышляешь лишь относительно существующей ситуации.

– Разве не в этом суть? Правильно реагировать на решения противника.

– Ключе к победе лежит в построении исхода событий. От самого начала до конца.

– Невозможно знать конечный результат, имея лишь начальные условия.

Гэбриель усмехнулся и легка откинулся на спинку стула.

– Знать нет, но предположить. Сделай ставку.

– Разве в этом суть стратегии? Отталкиваться от случайного, мнимого? От того, что может случится и в тоже время может не случится?

– Ты определяешь не просто случится ли событие, а определяешь вероятность его наступления.

– И как же её определить? – с интересом спросил Арон.

– Расчетами, интуицией, знанием соперника – всеми возможными способами. Многие думаю, что шахматы – это игра интеллектуалов. На самом деле это игра прорицателей.

Арон не совсем понял, о чем толкал Гэбриель, но он явно был поглощён его мышлением. Таким неординарным и глубоким, что юноша видел в нём гения. Хотя сам Гэбриель себя таковым не считал. Одаренными людьми он называл тех, кто способен что-либо создать. Новое, иное, выходящее за привычные рамки понимания. Лидман несомненного бы подошел под эти критерии, хоть он и не был с ним знаком.

Пациентов позвали на обед, который был по расписанию в час дня. Амёбная гуща людей стала стекаться в сторону столовой. Они неразборчиво плелись друг за другом по длинному коридору, с холодным офисным освещением. Глаза чуть были прикрыты от света, раздражающего сетчатку. На столах уже было накрыто равное количеству пациентов порций. Отсчёт пошел – пятнадцать минут. Руководству не важно, что ты опоздал или замешкался. Им не важно хочешь ты это есть или же не голоден. Их задача предоставить возможность, а больных ею воспользоваться.

Гэбриель небрежно копошился ложкой в картофельном жаркое, вылавливая цельные зеленые горошины, которые он ненавидел. Нелюбовь к бобовым у него появилась ещё в детстве, с тех пор он ни разу не изменял своим принципам.

– Ешь быстрее, – с набитым ртом еле проговорил Арон. – У нас не так много времени.

– Я не очень это хочу, – вновь с презрением посмотрел мужчина на тарелку.

– До ужина никто больше не будет кормить. Здесь нельзя голодать, из нас и так все соки выжимают.

Гэбриель осторожно прислонил столовый прибор к нижней губе и заставил себя открыть рот. Это было не так плохо на вкус, всё было свежим, хорошо приготовленным. Его отталкивала скорее атмосфера, чем сама еда.

– Это божественно по сравнению с тем, чем я питался раньше.

– Неужели в будущем все настолько плохо с едой?

– Она почти исчезнет в привычном понимании. Сохранятся места, где ты сможешь купить непереработанное мясо, вырезки или же целых рыб с морепродуктами, поданные с печеными овощами. Однако стоить это будет как половина зарплаты обыкновенного работника обслуживания. Большинство людей будут питаться модифицированными продуктами в виде пюре и батончиков. По вкусу ничем не отличающееся, но убивающее всю радость трапезы и культуру народов.

– Они делали его из настоящих ингредиентов? – поинтересовался Гэбриель.

– Об этом можно только гадать. Но не думаю, что дешёвая еда окажется высшего качества.

– Разве на упаковках не расписан полный состав?

– По новому законодательству производитель имел право его не печатать.

– Это же нарушает Конституцию США? Как же права граждан? – недоумевал Гэбриель.

Арон неоднозначно улыбнулся.

– К тому времени Конституцию пересмотрят и решат от неё отказаться. В остальное федеральное законодательство внесут глобальные изменения, а также примут ряд нормативно-правовых актов, регулирующих энергетические процессы.

– Это же чистый тоталитаризм. Конституция является гарантом демократии и соблюдения прав и свобод человека и гражданина. Без неё государственный аппарат развяжет себе руки и будет творить всё, что вздумается.

– Поверь мне, это только малая часть грядущего ужаса…

Прозвенел сигнал об окончании приёма пищи.

– Складываем столовые приборы и оставляем тарелки. Обед окончен, – прокричал надзиратель.

Покорно слушаясь уже обычных приказов, пациенты начали вставать со своих мест. Можно ли попробовать сделать не так как тебя просят? Но чем это может обернуться? Стать врагом системы значит положить на себя крест. Ты не сможешь противостоять ей в одиночестве и поэтому в скором времени сгинешь. Тебя забудут, как нечто стихийное. Но что, если их будет двое? Это то, чего боится любая структура – единомыслие. Нельзя подвести к тому, что они сумасшедшие, что они враги и хотят причинить зло. Вместе их шансы на спасение удваиваются. Они всё также ничтожны, но возможность освободиться из рабства перестаёт быть иллюзорной.

Арона во сне вновь содрогался, словно его окунали в чан с ледяной водой. При этом по его телу бежали капли пота. Голову мотало из стороны в сторону, словно она пыталась избавиться он того, что видела. Гэбриель тихо подошёл к кровати и встряхнул приятеля за плечо.

– Арон, проснись, – произнес он почти шепотом.

Юноша вскочил и со всей силы сжал запястье соседа. Он долго смотрел на него бешеными глазами, пока не пришёл в себя.

– Прости, я… Я не понял, что это ты, – извинился Арон и ослабил хватку.

– Ничего. Всё хорошо.