Рассветы Иторы

– Ничуть нет, моя леди. Ты прекрасна и строга. Как те статуи в тронном зале.

– Дурак.

Ему осталось натужно рассмеяться.

– Дурак и шут. Побегу, а то Наместник чего доброго мне ворота вынесет.

– Выпорешь его тогда на конюшне.

– Ха! Если бы. Ты сам-то сможешь отсюда выбраться?

– Конечно, мне не впервой. Не беспокойся, я твою вдовью честь под сомнение не поставлю.

Леди Дженна чмокнула его в небритую щёку и унеслась, шурша кринолинами. Хмурая и прекрасная.

Что ему с ней поделать.

За это он её и любил. Если можно любить ту, которую не видишь по семь зим меж случайных встреч. Любил он скорее свои о ней обрывочные воспоминания.

И вот теперь всё кончилось.

Не будет ни воспоминаний, ни любви. Будет только обрывок бумаги, прижатый подсвечником.

Моя леди, следи за небесами на закате.

И держи корабль готовым к отплытию.

Ему оставалось только исчезнуть из её жизни, и главная трагедия в том, что ему ни на миг не пришло в голову остаться.

Где-то тут скрывалась фальшивая панель, прикрывающая замаскированный переход на сторону слуг. Кто он есть такой? Правильно, мальчик на посылках, безымянный служка во вселенской церкви Матери-Иторы, вечно гонимый и вечно нежданный потомок Ксанда Тиссалийского и Тсанниса Местраннора, да упокоится их память во кру?ги вечные.

Пресеветлый Князь, подданные не приняли тебя во славе твоего деяния, их гнилые боги ушли, и ты стал им не нужен, как и все последующие поколения странников твоего рода. Игрок, чей Завет пропал втуне, забытый и невоспетый, где ты, помнишь ли о своём заблудшем народе в столь тёмный миг?

Кто знает.

У северного народа в ходу две дюжины слов, обозначающих разновидности снега. Плотный, хрупкий, слежавшийся, долговременный, подтаявший или подмёрзший. Разумные существа уделяют особое внимания тем предметам или явлениям, от которых в значительной степени зависит их жизнь.

Оборотись, путник, ты на самом краю Средины, где иссушённая тундра востока постепенно переходит в ледяные языки предгорий и дальше, до самой северной оконечности Отмели, где в буран харудские лошадки, бывалоча, проваливались под наст так глобоко, что всадник скрывался в снегу с головою. Здесь белая крупа, сыплющаяся с неба, обеспечивает тебе весь простор возможностей между жизнью и смертью, неизбежной опасностью и долгожданным спасением, потому без навыка читать снег здесь не выжить.

Харуды тоже сызмальства учились читать снег. Да, в землях кочевенов зима надолго отступала, и основные стойбища после восстановления мира с оседлыми рахниш, бывшими рабами своих гнилых богов, всё дальше передвигались на юг, вплотную к растянутым на сотни дневных переходов границам Стены, но те из харудов, кто по старой памяти продолжал ходить на севера, по-прежнему знали цену этому умению – прочитать снег.

Аккуратно прорезанный в насте ломоть хрустящей массы отлетел прочь, брызнув мне в лицо подхваченными ветром сухими снежинками. Весна здесь ещё едва входила в свои права, и хотя молодая Кзарра уже почти не заходила за горизонт, силы её покуда едва хватало на то, чтобы в полдень слегка подточить южные склоны сопок, покрывая их поверхность ледяной глазурью в два пальца толщиной. Дальше её тепло покуда не проникало, и свежий, не старше двух седмиц, едва уплотнённый снег, что лежал под слоем наста, был их главной проблемой. Вдругорядь поскользнувшись, лошадь могла до кости рассечь себе ноги, спасали только плотные кожаные фартуки, но с ними коняги еле двигались и быстро уставали, потому главным делом в этих местах было выбрать правильный маршрут между сопок, в основном придерживаясь северных склонов и стараясь не выходить из тени.

Я обернулся и махнул рукой оставшемуся позади Лхот’Ша, указывая направление, алрих же в ответ кивнул и коротким присвистом принялся понукать лошадей. Долго стоять тем нельзя, если остынут, придётся снова доставать одеяла, а это лишняя двушка времени. Ну, а мне нужно было возвращаться к раскопу.

Главная беда, что грозит здесь беспечному путнику весной, это вовсе не усталость лошадей. Склоны сопок, всего-то в полтысячи локтей высоты, только кажутся укрытыми монолитным снежным саваном, до блеска вылизанным ночными ветрами. С изнанки этот покров был больше похож на слоистый пирог, в котором прошлозимние ледяные языки укрывал молодой снег разнообразной плотности и структуры, готовый соскользнуть вниз подобно змеиной коже, единомоментно увлекая в долину между сопками тяжкие снежные массы.

Я по молодости несколько раз попадался в подобные ловушки. Лавина, пришедшая в движение, мгновенно разогревается от трения, так что если ты, кувыркаясь в снежном месиве, не угодишь головизной о ледниковый валун, то наверняка пол-фарсаха вниз по склону окажешься на глубине нескольких локтей замурованным без запасов воздуха в стремительно смерзающейся рыхлой снежной массе.

И тут уже только вопрос, сумеешь ли ты выбраться самостоятельно или тебя спасёт харудский следопыт, если же нет, спустя пару трёшек времени ты – готовый хладный труп. Алрих харудов, конечно, имеют свои секреты, как поднять тебя к жизни, но становиться после такого заведомым дурачком мне не хотелось вовсе. Потому я всегда тщательно следил за склонами.

Широкими движениями сложенных вдвое снегоступов я высвободил снежный столб в две пяди шириной и принялся колдовать по пояс в снегу, каждую трёшку отплёвываясь от новых горстей швыряемой мне ветром в лицо ледяной пыли. Сняв для верности краги, я сперва истыкал снежный столб мёрзнущими пальцами, потом же принялся раскачивать столб с боку на бок, внимательно отслеживая, как скользят друг по другу слои снега разной плотности. Так, вроде держит. Лхот’Ша услышал мой свист и снова махнул в ответ. Можно было продолжать путь.

Выбравшись из снежной ямы, я парой движений присыпал её сверху, но особо стараться не стал, цепочку моих следов вверх по склону всяко будет видно издалека ещё поди седмицу. Разведчики из нас двоих те ещё, но подчас важнее скорость, а не скрытность, так говорила мама. И уж в этом ей можно было верить.

Я огляделся, поискав глазами хоть какие-нибудь приметы её присутствия. Вот уж идеальный следопыт. Поди знай, есть она поблизости или уже нет.

Поковыряв задумчиво в бороде слежавшиеся там комья снега, я в который раз плюнул, да тут же и, нацепив вновь разложенные снегоступы, поспешил вниз.

Лхот’Ша даже не обернулся, когда я потянул у него из рук поводья рыжей. Клюв его защитной маски без остановки продолжал водить вдоль гряды сопок. Я уж и привык к такой манере старика, мол, пришёл и пришёл, работай, у меня своих дел хватает. С тем же успехом они могли прежде расстаться на зиму-другую, даже кивка в качестве приветствия не дождёшься.

Я послушно отвёл рыжую назад, за ведущую волокушу, пусть отдыхает, да застегнулся поплотнее, продолжая машинально считать шаги.

Отсюда, из синей тени, подсвеченные Кзаррой края сопок казались раскалёнными докрасна серпами. От них даже сквозь защитную маску в зрачках оставались неприятные слепые пятна, всё время приходилось водить глазами туда-сюда, чтобы хоть что-нибудь видеть. Опытный следопыт знает, что без маски слепота тебя застигает уже буквально на второй день в этом снежном плену. У самой маски тоже был неприятный эффект – ты словно жил в бесконечных лабиринтах слепых пятен, где чёрный на чёрном силуэт впереди тебя шагает и шагает с ореоле слепящих сопок.

Лучше уж с закрытыми глазами идти. Многие харуды на долгих переходах так и делают. И иные вовсе ловко спят на ходу.

Лхот’Ша такого себе позволить не мог, но ему вполне было доступно нутряное видение алрих, а значит, старый хитрец запросто мог тоже спокойно идти, прикрыв веки. Иные харуды врали, алрих вольно передвигаться без лучины в полной темноте. Уж Лхот’Ша наверняка мог.

– Ха!

Запнувшись о волокушу, я чуть не полетел носом в снег.

Зенки пришлось поневоле вновь разлепить.

– Что такое?

Согнутый крючком палец упёрся куда-то направо и вверх.

– Инхай-на тох, вон там.

Я уже привык, что если Лхот’Ша переходит при мне на тиссалийский, значит, растерян или взволнован.

Присмотревшись, я ничего особенного в указанном направлении не разглядел.

– Там ничего нет.

– Лохир-хэй та, смотри не глазами.

Чего сразу обзываться.

Выдохнув пару раз, я потянул на себя полог. У меня это никогда толком не получалось. Ну никакой из меня алрих. Мама каждый раз диву давалась, что у меня вообще что-то выходит из их науки. Правда, мудрёных её объяснений, почему иначе и быть не могло, я так и не понял.

А и правда. Там что-то есть. Едва заметное пятно поверх серой пустоты.

– Оставим лошадей внизу и сходим? Или снова я один?

Лхот’Ша покачал головой, принимаясь поворачивать оглобли. Вот он чего, предлагает переть туда всем обозом. А ведь тут поди целых фарсах под уклон.