Океан

Океан

1

Я спал. Я все ещё спал, когда ночной воздух наполнился свистом первых стрел, превращающих походные шатры и спины тех, кто в них находился, в решето. Я продолжал спать даже тогда, когда ржание раненых лошадей перешло в хрип агонии умирающих животных, а крики людей наполнили ужасом весь лагерь. Нападение было подготовлено по всем правилам военного искусства: лучники били с трёх сторон по секторам, оставив свободным проход к лесу, где стрелы были бесполезны, но там, в черноте листвы, уже ждали своего часа лёгкие копьеносцы. Меня разбудил капрал, громила по прозвищу Малыш, подкошенный дюжиной стрел, рухнул на меня всем своим весом, и я, толком не проснувшись, потерял сознание.

Малыш спас меня. Его недолюбливали за чрезмерную придирчивость к новобранцам, злой язык и невыносимую потливость, но в бою он был первым в самой гуще, и его огромный цвайхендер разгонял пехоту врага, как галерное весло мальков на мелководье. Кровь капрала залила моё лицо, и копьеносец просто прошёл мимо, приняв меня за мёртвого. Перешагнув, он отправился на стон раненого и, не обращая внимания на мольбы о пощаде, безразлично проткнул копьём горло бедняги. Здесь, в лагере, стало мертвяще тихо, только в глубине лесной чащи ещё слышались обрывки редких стычек – бойня заканчивалась.

Я очнулся к полудню, солнце успело запечь кровь Малыша на моих глазах, и я с трудом разодрал веки. Свет ослепил, раздавил, разорвал всё внутри, я не смог сделать вдох – вот уже несколько часов мертвец лежал на мне, придавливая железным нагрудником мой хребет к Хребту Незыблемых Гор. С капралом пришлось повозиться около четверти часа, убиенный хоть и перестал вонять, но изрядно прибавил в весе, и всякая попытка избавиться от него каждый раз приводила к резкой боли в грудине – похоже, Малыш всё-таки сломал мне пару рёбер. Поднявшись на ноги, я оглядел то, что вчера вечером было хорошо организованным лагерем Летучих Уланов. Триста всадников, ставших на ночлег на своей земле, как оказалось, повели себя беспечно. Все они, кроме одного, погибли. Большинство встретило смерть во сне – снятые доспехи лежали подле окровавленных тел, напоминающих морских ежей, ощетинившихся тёмными иглами-стрелами. Многие эоны лет назад здесь, на месте Незыблемых, был Великий Океан, и мне казалось сейчас, что вся толща вод его давит на посмевшего спуститься и попрать дно ногою недостойного. Океан говорил – я не понимал, Океан подсказывал – я не находил, не находил в себе ни жалости к погибшим товарищам, ни страха за собственную жизнь, ни оружия. Да, оружие – вот то, что было в этой давящей мысли, что злило, раздражало и было так необходимо. Энсиноорцы собрали всё. Я бродил по дну Океана битых два или три часа, голыми руками переворачивая морских ежей, но так ничего и не нашёл. Лес, до этой минуты притихший, начал наполняться едва различимыми звуками. Оставаться в лагере стало небезопасно и я, прихватив несколько стрел, развернулся в сторону Энсиноора – путь домой был отрезан.

Я не знал эту местность. Солнце начинало подкатываться к вершинам Незыблемых, и я рисковал встретить ночь на открытом плато, единственным украшением которого были редкие проплешины сухого, колючего кустарника. Через некоторое время земля под ногами сменила жёлтый оттенок на красный, горы приближались ко мне медленнее закатного часа, жажда, давно обосновавшаяся во рту, горячей змеёй заползала в горло, каждый вдох пробегал по рёбрам неумелыми пальцами начинающего струнника, а выдох выносил наружу кровь с липкой, наполненной песчинками, слюной. Я остановился, готовый упасть в бурую пыль прямо здесь, когда сзади раздался отчётливый вздох лошади… Отчаяние, нет, обида вспыхнула во мне, обида на Океан за его молчание, ведь я все ещё на дне, в его стихии, и надеялся на подсказки. Собранные стрелы я заткнул за пояс на спине, тот, кто был сзади, видел их, мне осталось только повернуться лицом к судьбе и принять её с достоинством. Передо мной стоял конь, наш, эрриорский скакун без всадника, он был ранен. В его шее торчали две стрелы, ещё две попали в левую ногу, одна повисла на ухе, пробив его насквозь. Конь фыркнул и ткнулся мордой в моё плечо, признав своего, а я обнял его за шею, и слёзы наконец-то стали наполнять высохший Океан.

К луке седла был пристегнут арбалет, в походной сумке нашлось два арбалетных болта и фляга с водой, её хватило промыть раны от стрел моего спасителя и вытащить змею из моего горла.

– Океан, я люблю тебя, – сказал я Океану и посмотрел на коня. Вот и имя для моего нежданного спутника!

Эта порода лошадей для пастбищ выбирает шелковистые ковры разнотравий в речных долинах благословенного Эрриора и имеет весёлый нрав, выносливость мула и преданность первому хозяину. Океан не забыл того, кого носил на себе, но приняв новое имя, принял и меня в седло. Я благодарно чмокнул конскую шею, но, едва тронувшись, он тут же упал на подкосившиеся ноги. Раненый конь не мог нести и собственного веса, не говоря уже о седоке. Я опустился в бурую пыль подле него в отчаянии и бессилии и вдруг увидел чудо: в трёх шагах от нас, в расщелине, рос Незрим-Цвет, низкорослый краснолистный кустарник, заметить который сидя верхом невозможно. Листы Незрима имеют мясистую структуру и очень питательны. В походах встретить это растение было большой удачей – одного листа хватало для утоления голода взрослого мужчины на два дня. Не поднимаясь с земли, боясь спугнуть подарок судьбы, я подполз к кустарнику, но рука моя остановилась на полпути – всего один листок кормил само растение, и сорвать его означало убить Незрим-Цвет. Секунду спустя губы мои, прошептав извинения, отщипнули половинку спасительной мякоти, вторую же половину мгновенно проглотил Океан, и он понёс меня неторопливою волной к берегу, к Незыблемым Горам.

Через час пути мы приблизились к подножию гор, солнце опустилось за основную гряду, и чёрная тень, давно ползущая нам навстречу открытой пастью, наконец-то поглотила свою жертву. Чуть правее, в скалах, виднелся проход, сквозь который последние лучи светила вырывались на равнину, подобно свету маяка, застывшего на картине. Океан повернул к свету, но, не доехав до расщелины с полсотни шагов, встал как вкопанный. Проход между скал обрамляли камни высотой около двадцати локтей в форме сложенных ладоней молящегося. В центре прохода, под ладонями, стоял человек, через которого проходили лучи исчезающего солнца. Я зажмурился, пытаясь разглядеть его, но, ослеплённый, просто закрыл глаза и наощупь отстегнул от седла арбалет. Фигура в проходе не шевелилась, я свободно зарядил оружие и, все ещё прищуриваясь, направил его на незнакомца.

– Кто ты? – крикнул я срывающимся голосом.

– Учитель, – ответила фигура прямо в моей голове.

– Чей? – выдохнул я почти шёпотом и, уже зная ответ, услышал: «Твой».

Палец на крюке дрогнул, болт покинул ложемент и через секунду с глухим ударом вонзился в скалу прямо у ног Учителя. Эхом ему был последний вздох коня, в ту же секунду замертво рухнувшего подо мной.

Так я стал Учеником.

2

Я знал. Я знал, что Мудрость Любви есть План, и я знал, что есть Слово и в нём есть Имя моё и Имя его. И Слово произнесено, и служение началось.

Вокруг был Чистый Белый Свет Истины, он был во мне, и я был им, но Слово растеклось круг меня ослепительно жёлтой сферой, и я стал Белым Светом Истины внутри, а Чистый Белый Свет оказался за оболочкой, и он был во мне, но я теперь не был им. Врата Атмана распахнулись.

Я пёрышко, невесомое белое пёрышко на поверхности Океана, ровное дыхание волны укачивает меня под лучами ласкового и жаркого солнца. Я счастлив, но вот Океан делает крохотный вздох, и капли воды смачивают мои ворсинки, а лучи выпаривают влагу, оставляя на мне кристаллики соли. Я, утяжелённый, опускаюсь в верхние слои Океана. Здесь всё ещё тепло, но Свет размыт водяной линзой, он не так чёток и жарок, как там, наверху, и хочется назад, но Врата Атмана закрылись.

Я был не Чистым Белым Светом Истины, что был во мне, но теперь я стал Душой, и моя сфера наполнилась голубым свечением, и моё сознание прозрело Отделение, а энергия сознания обрела вес. Врата Будхи распахнулись.

Я вода, составляющая часть Океана, со своей плотностью, на своём месте, в общем равновесии, но вот Океан делает короткий вздох, и я, не перемешиваясь с другими, оказываюсь в новом, более плотном слое, дальше от Света, в большем количестве воды, но я часть, сознающая себя частью, и Врата Будхи закрыты.

«Я Душа» переосознаёт себя в «Моя Душа», сфера засветилась новым слоем причинности, кто я в Плане и моё место в Нем приобрело соответствующую вибрацию в общей симфонии Сути. Врата Кармы распахнулись.

Я камень, мелкая прибрежная галька, тянущая в глубину Океана наживку по Плану рыбака. Я согласился с Планом и явился камнем на берегу. Поплавок определит моё место в Океане. Врата Кармы закрылись.

Вот он я – помнящий, знающий, представляющий. Помнящий множественных себя, знающий о Плане и представляющий его выполнение. Я Контракт, я Подпись на контракте, и я жду тело-инструмент. Врата Ментала распахнуты.

Я триада – перо, вода, камень. Здесь и Сейчас все трое принадлежат Океану и находятся в точке равновесия и совместной системы, и каждый по отдельности. Я триада в середине погружения. Врата Ментала закрылись.

Пределы кокона дрогнули. Я вижу себя со стороны уже не сферой, но голограммой человеческой формы с полным спектром эмоций-вибраций – пришла пора сместить свою нейтральность, и я выбрал Радость… Вместе со мной срезонировали и Врата Астрала – они распахнулись настежь.

Я ловец жемчуга, я уже нырнул в Океан и погружаюсь на дно, там моя цель. Я уверен в себе, я уверен в Океане, и радость наполняет моё сердце. Врата Астрала сомкнулись над моей головой.

Энергия Зфира заполнила «Я-голограмму», хоть и смутно, но я начал осязать плотный мир, свет идущий сверху, темноту внизу, бесшумное движение теней и своё «Здесь» в виде игольного ушка в непрерывной темной стене из минералов. Там, в просвете, были двое – существо из Животного Царства с прекрасной аурой завершающего круга и человек, имя которого указало Слово. Я повторил имя его через Слово, и Врата Эфира открылись.

Я ловец жемчуга и вижу дно Океана, волнистый песок, морских ежей на нём и удивительной красоты рыбу с пятью шрамами на блестящей чешуе. Я знаю, что она закрывает от меня Жемчужину, но я полон сил и делаю самый мощный гребок. Врата Эфира закрываются.

Я Человек, стоящий в проёме между скал из двух сложенных ладоней, и я человек, помнящий Контракт, где первым моим обязательством есть освобождение другого человека от Страха, а страха у него много, и весь свой страх человек сосредоточил в продолговатом предмете на приспособлении, которое держит в руках. Я обратился к планете с просьбой о Принятии и получил согласие, затем к Хранителю, поддерживающему крылами человека, с просьбой о Вмешательстве, и когда Хранитель коснулся пальца, Страх покинул приспособление, твердь приняла его, а человек принял Служение. Энергия уравновесилась – Врата Проявленного открылись.

Так я стал Учителем.

3

Мы сидели на краю скалы, свесив ноги в пропасть Кор-Кориор, и смотрели на закатное солнце, висевшее над Энсиноорской Грядой достаточно долго и при этом совершенно не менявшее своего положения.

– Похоже, оно не собирается садиться. Учитель, чего оно ждёт? – я попытался начать разговор.

– Тебя, – односложный ответ Учителя не предполагал продолжения, и наше молчание повисло вместе с закатом.

– Как ты нашёл меня? – сделал я новую попытку.

– Я не искал, – ответил он спокойно, но, увидев моё удивление, улыбнулся и продолжил: – Я просто нырнул за жемчужиной.

– Откуда ты узнал, где нырять, ведь Океан огромен?

– Нет, – Учитель снова улыбнулся. – Он бесконечен.

Я понимающе закивал головой.

– Значит, наша встреча – случайность?

– Конечно нет, я знал, чего искал.

– Я не понимаю.

– Я сузил свою цель до размеров жемчужины.

– Разве можно сузить Океан?

– Это под силу только Творцу, но раз уж ты подумал об этом, – улыбка снова озарила лицо Учителя, – значит, верно, что частица Творца есть в тебе. Что же касается меня, то я сузил дно Океана.

– Как ты сделал это?

– Я доверился Океану, осознал себя пером, и волны сами отнесли меня в нужное место.

– Но даже намокшее перо не достигнет дна, вода не пустит его.

– Ты быстро учишься, – сказал Учитель. – Я стал водой.