Океан

Присев на камень, он достал из котомки кусочек подсохшего хлебца, потёр его о ладонь и смахнул крошки в рот. Проглотив Тело Христово, Монах перекрестился и, не имея запасов воды, сорвал хилую, пожелтевшую травинку и пожевал её. Горькая капля обожгла сухой язык, он сплюнул с досады и, подхватив котомку, двинулся дальше. Солнце пригревало камни, босые ступни его жадно отбирали это тепло у дороги, шаг стал бодрее и шире, Монах растянулся в улыбке. С Небес ласково смотрел на него Радостный Бог.

3

Разбойник прятался в кустарнике возле тропинки, ведущей к монастырю. Из засады он прекрасно видел ворота и мог заранее приготовиться к встрече с путником, вышедшим из них. Разбойник просидел здесь всю ночь в ожидании лёгкой добычи, он не имел никакого оружия, а в темноте палка могла сойти за саблю или длинный нож, теперь же, при свете дня, вся надежда была на внезапность и физическую силу. Впрочем, монахи – народ мирный и, скорее всего, противиться насилию не станут.

Солнце начало припекать спину через лохмотья, давно позабывшие о нитке и игле так же, как и их обладатель о еде и тепле. «Если до вечера никто не объявится на тропе в качестве моей жертвы, жертвой голода я стану сам», – думал раздражённо Разбойник.

– Бог в помощь, – услышал он за спиной и, удивлённо распахнув глаза, обернулся.

Внизу, на тропинке, стоял улыбающийся Монах. Господи Иисусе, он совсем позабыл о том, что можно не только выходить из монастыря, но ещё и входить в него! С Небес на них изучающе смотрел Радостный Бог.

4

– Что ты дашь мне в обмен на твою жизнь, Монах? – стараясь быть грубым и мрачным, медленно произнёс Разбойник.

Монах улыбнулся ещё шире.

– Моя жизнь – это всё, что у меня есть, ещё балахон и немного хлеба в котомке, так что на свою жизнь я могу обменять только… жизнь вместе с котомкой.

– Ты смеёшься надо мной, Монах?

– Нет, я говорю серьёзно. Чего ты желаешь? Еды, постели, тепла? Всё это есть за стенами монастыря. Настоятель ждёт к себе одного монаха, которого не знает в лицо. Возьми мою одежду, мою котомку с крошками хлеба и смело иди к воротам. Вот тебе моя жизнь.

Ошарашенный такими словами Разбойник стоял молча.

– Что же ты решил? – не переставая улыбаться, поинтересовался Монах.

– А что будет с тобой? – неуверенно проговорил Разбойник.

– Взамен своей жизни я надеюсь получить твои одежды.

– И… всё?

– Да, всё, остальное мне дарует Бог.

Разбойник оглядел себя. То, что прикрывало его исхудавшее тело, трудно было назвать одеждами.

– Но внизу, в миру, по этой одежде тебя примут за разбойника.

Монах расхохотался.

– Я не собираюсь никого грабить.

– Что же ты будешь делать в них?

– Просто жить, но не твоей, а другой жизнью, своей, новой, и Имя твоё изменится, потому что поменяется тот, кто носит одежду Разбойника. Давай, стягивай своё сито, – и Монах, в свою очередь, начал снимать с себя балахон…

Монах-Разбойник был уже далеко внизу, когда Разбойник-Монах закричал ему:

– Постой, а как мне стать монахом?

– Ты просто прекрати вести себя как разбойник в рясе, там таких хватает и без тебя.

– Это всё? Такая малость?

– На эту малость уходят годы, а иногда и вся жизнь. Прощай, – он помахал рукой и скрылся из виду.

Разбойник-Монах постучал в ворота монастыря. Скрипнула петля, створка распахнулась, и перед ним предстал Бог, Радостный Бог.

Род

1

Из глубин, от пещерных озёр, что зажаты твердью земною и под чудовищным давлением сим, рвалась на свободу вода первозданная, в скалах искала ниточки щелей и, найдя, устремлялась в них, упиралась в камень и снова искала выход своей силе и подвижности. Сердце земли дыханием жарким поднимало грудную клетку пластов своих, и плиты расходились и, возвращаясь обратно на выдохе, являли в нутре своём ходы новые. Вода, капля к капельке, друг дружку погоняя, выдавила слезу наружу, открывшись, наконец, солнцу и ветру, и, став истоком, дала жизнь цветам и травам, коих скала у моря доселе не видывала, и сбежала к солёному морю пресным даром от щедрот Создателя.

Многие зимы и вёсны родник радовал и кормил птиц и рыб, а также зверя, что иной раз заходил на одинокий утёс в лунную ночь огласить округу протяжной песней. Насытившись влагой прохладной, он засыпал подле него и уже не мучился бледноликой блудницей.

Прошло время, и заселились под скалой люди. Взялись они рыбу ловить, да зверя бить, да хлеб растить, да как умели жить. Про источник знали, хоть и высоко, да неудобно, но ходили, воду пили, себя и детей мыли.

Ещё прошло время, и пришёл к скале Воитель. Пришёл, одетый в железо, но не один, слуги его тоже в железе и числом не малым. Тех, кто хлеб растил да рыбу ловил, сбросили со скалы в море, а Воитель, пока его слуги людей топили, смотрел на даль морскую, на заходящее солнце, и сапогом железным родник придавил. Но вода и здесь путь нашла, сквозь него, по венам, прошла и слезу выдавила на глаза, о слезах доселе ничего не знавших.

– Хватит, – сказал он слугам своим. – Хватит смерти, здесь будет дом мой. Снимайте доспехи, убирайте мечи, берите в руки инструменты. Не воины вы отныне, но камнетёсы, – и убрал ногу с родника.

Воитель стал Каменщиком, до смертного часа своего он тесал скалу и возводил стены своего Дома. Он умер, не достроив его, но оставил после себя трёх сыновей и дочь. Так начался род. Может быть, мой, а может, и твой.

2

Замок возвышался над морем, опираясь на скалу четырьмя сторожевыми башнями ярдов по тридцать высотой, увенчанных остроконечными черепичными шляпами. Толстые стены, частично вырубленные в скале и доложенные скальными блоками, втиснулись между башен, образовав неприступный колодец. Главных ворот цитадель не имела. Единственным входом служил неприметный тоннель в восточной стене, на выходе сужавшийся до размеров человеческого тела (при условии, что входящий снимет с себя доспехи). Сделано это было намеренно. Оборонять такую щель могли два лучника, действуя по схеме «один стреляет, другой заряжает», сколь угодно долго. Они просто заваливали проход трупами осаждающих, каким бы числом ни обладал противник. Габаритные грузы, провиант, лес, камень попадали внутрь через стены посредством системы блоков и лебёдок.

Замок лепился на утёсе, повисая над морем восточной стеной, а северной и южной – над пропастью, и был неодолим для внешней силы даже при наличии немногочисленного гарнизона. Постройки внутреннего двора носили аскетичный вид и не радовали глаз, но имели все функциональные достоинства. Центральное место замкового двора занимал колодец с источником. Чистейшая вода через слив в виде Длани Дарующей переливалась в жёлоб, идущий через двор к западной стене, и, пройдя её толщу, водопадом, сверкающим в лучах солнца, низвергалась с высоты в море, образуя радугу без конца и начала.

3

Я поднимался на скалу в полуденный зной, и невидимые латы тех, кто когда-то желал разрушить этот Дом, растащить его камень за камнем, тяжким бременем лежали на моих плечах. Я протискивался в узкий проход, и стрелы, незримые глазом, но сердцем, вонзались в моё тело. Спотыкаясь, я падал на поросшие мхом холодные плиты пола и всё же продолжал идти на просвет. Наконец, исколотый, израненный, с раздробленными костями и переломанными рёбрами я ворвался внутрь. Белые одежды Ищущего не испачкались ни пылью веков, ни кровью многих потерь, в ушах не звучало ни лязга мечей, ни грохота каменотёсов, но губы мои высохли от дороги, и я прильнул к Источнику. Вместе с водой, наполняющей моё нутро, сознание насытилось истиной об этом месте. Вот Воитель-Каменщик, что начал собирать разбросанные камни, вот дети его, по числу башен, а вот и внуки, умножившие труды его и завершившие сторожевые башни родителей. Я пил, не отрываясь, и видел, как каждый камень в стенах обращался ко мне лицом потомка, и все были разные: глупцы и мудрецы, полные благородства и чести и смятые недугом чревоугодия и блуда, воры, убийцы, учёные, лекари, краеугольные камни-священники, шатающиеся блудницы, замковые воины, контрфорсы-матери. Род создавал эту архитектуру, род цементировал кровью отдельные блоки, род лепил, ваял, поднимал, а источник сохранял его. Сейчас я впитывал эту силу, прошедшую сквозь жизни душ, соединённых Богом в единую упряжь – кожа к коже, в единую сеть – узелок к узелку, в единую кольчугу – кольцо к кольцу, в единое дыхание – вдох к выдоху.

Я оторвался от Длани. Над каменным колодцем в бездонной голубизне неба медленно плыли облака. За семь глотков я прожил семь веков бок о бок с людьми, которые составляли мой род, а может, и не мой. Я не отравился их несовершенством и не испачкался в их грехах, но я вырос вместе с ними.

Возможно, это твой род, читатель. Приходи без страха в свой родовой Дом и прильни к Источнику.

Связь

Кто, лоно матери покинув через боль,

Знал, что шагает в лоно вечной боли?

1

Очередь приближалась. Передо мной до разделения ствола всего несколько миллионов душ – по галактическим меркам это немного. Цепочка светящихся точек в определённый момент распадается на ветви-направления, образуя крону огромного древа. Затухающие на концах её сгоревшими листьями души начинают Переход в предназначенные им тела. Так начинается Воплощение.