Если мой самолет не взлетит

Я с ним согласен. Девятка очень странное место. У меня тоже бывает это удивление, кто и зачем собрал здесь нас всех. Даже город рядом, сибирские деревни, даже Москва не так удивительны. Впрочем, я счастлив быть среди этих людей.

–Как ты думаешь, это когда-нибудь кончится? – спросил Саша, обведя бутылкой вокруг себя и имея ввиду, очевидно, существующий порядок вещей.

–Все кончается, – пожал плечами Толстый.

–А мне кажется нет. Было мне сегодня видение, как будто я вижу над Россией огромную черную тучу. Йог, или старик, который вел (или нес) меня в небе над ней, показал мне вниз и сказал: "Проткни ее". Проткнул я ее и стала выходить тонкая черная струйка. И увидел я множество людей, протыкающих тучу иголками, но дыры были такими маленькими, и струйки такими ничтожными. И я понял во сне, что это надолго.

–Я немедленно хочу то, что ты курил перед сном.

–У меня больше нет, – смутился Саша, – Знакомому привезли немного из Узбекистана.

–Я много занимался этим вопросом. Это нежизнеспособно. То, что не может себя прокормить— нежизнеспособно. Хотя это только следствие – проблема глубже. Это старый идиотский спор. Что важнее: колбаса или песня?

–Я тоже так думаю, но в этой мерзости есть некая эстетическая законченность, вот что меня беспокоит. Главное, я не понимаю, ради чего все это. Мы русские, невероятно творческая нация. Почему мы надели на себя это ярмо? Почему мы добровольно отрубили себе яйца? – горько воскликнул Саша.

–Палец, – вставил я не в тему.

–Что? – не понял Саша.

–Читал вчера «Отца Сергия», – сказал я, смутившись. Лучше уж молчать, не позориться рядом с такими титанами мысли.

–А—а, – сказал Саша.

–Это попытка построить идеальное государство. Прямо по рецепту Платона, не знаю, насколько это так задумано. Ленин, несомненно, знал Платона, – продолжил Толстый.

–Ради кого существует идеальное государство? – Спросил Саша.

–Ни ради кого, – сказал я, – ради самого себя.

–Нет, это ошибочный взгляд, – сказал Толстый, – Ради простого человека.

–Получается, ради не существующего. Кто такой «простой человек»? – возразил Саша, – я не знаю ни одного «простого» человека.

–Это потому что ты вращаешься в таком обществе, – сказал я.

А я сразу понял Толстого. Мне не надо объяснять, что такое «простой человек», потому что я лично знаком с несколькими. Кстати, а вы лично знакомы с человеком, о котором можно сказать, что он "простой"? Во время учебы в институте летом я подрабатывал на стройке помощником сварщика. С моим напарником—сварщиком у меня сложились отличные отношения. Единственно, своей тупостью этот парень иногда пугал меня в прямом смысле. Он без тени задумчивости мог начать резать балку, сидя на ней верхом на высоте десятого этажа. Поэтому думаю, он уже убился, тупость не проходит с годами, но я с удовольствием вспоминаю наши беседы после обеда. Поднявшись на крышу (лето, тепло, под нами Москва), сытые и слегка сонные, мы ложились на теплое покрытие, и мой товарищ начинал рассуждать. Он любил философию. Он тащился от своей логики. Просто восхищался каждым словом.

– Вот скажем, ты изучаешь компьютеры, – говорил он.

–Ну, – говорил я, уже чуя подвох.

–А компьютер заставит поле больше родить!?– торжествующе восклицал он.

Я пожимал плечами.

–Видишь! – радостно продолжал мой товарищ.

–А то, – отвечал я.

Как и положено русскому "простому человеку", мой товарищ сидел. Не посидишь или в армии не послужишь, простым до конца не станешь. Причем мы лежали на крыше с видом на набережную Яузы и Матросскую тишину, где он провел пару лет. Сидел он, понятно, за глупость – украл две покрышки. По году за каждую. Он баловал скупыми воспоминаниями из тюрьмы.

–Тебе не понять, что такое женщина, – говорил он.

–Расскажи, – просил я.

–Вон в том доме девка выходила на балкон голая и перед нами гладила себя. А мы всей тюрьмой дрочили. Вот это женщина!

–Согласен, – говорил я. Только представить, сколько народу кончало одновременно!

–А знаешь, какой момент в жизни? – спрашивал он.

–Не—а, – отвечал я.

–Перед освобождением на пищеблоке сделали с парнями салат, ужин, водки.

–У—у—у, – говорил я.

–Поэтому еда – это первое дело, – делал он вывод.

–Сто процентов, – отвечал я. Хотя тут он путал явно, не замечал, что запрос на свободу был более первичен, чем запрос на еду. Ну не затевать же спор теплым летним днем после обеда на крыше?

Благодаря тюрьме он получил определенный авторитет, узнал жизнь, познакомился с нужными людьми, короче, встал на ноги. По экстерьеру был он такой красавчик хорошей русской породы. По окончании работы после душа он перед зеркалом любовался собой – надувал мышцы.

Таким образом, всего два качества дают нам "простого" человека – тупость и нарциссизм.

Таким образом, у простого человека три потребности: секс, еда и гордиться.

Получается, блаженны нищие разумом. Получается, свершилось. Все, что есть вокруг, создано ради этого сварщика, Нины Егоровны и сержанта, зашивающего шарикоподшипник в член. Понятно, что ни Толстый, ни Витя, ни Саша, да вообще, кто что-то может, не подходит.

–Поэтому если честно следовать безжалостной логике, чтобы построить идеальное государство нужно отпилить голову всем, кто выше хоть на сантиметр, – сказал Толстый, – это понял еще Платон. Но тогда рано или поздно закончатся те, кто может затащить, что-то сделать, лечь на амбразуру. Во—вторых, никто не решил проблему, как управлять обществом простых людей. Я доказал, что задача не имеет решения еще когда работал на кафедре философии. Ошибка в самом вопросе: колбаса или песня. Одно без другого приводит к деградации.

–Да, мы знаем, за что тебя поперли, – сказал Саша, – и чем это кончится?

–Мы проиграем. Спарта против Афин. Через тысячу лет Спарта – деревня, а Афины – огромный город. А мы и наши имена сгинут без следа. Афины: Сократ, Платон, Аристотель, статуи, Парфенон. А из Спарты триста спартанцев. Кто помнит их имена? Что они оставили?

Меня не тронул прогноз Толстого. Я не рассчитываю на тысячу лет. Песок был горячим, пиво вкусным, небо голубым, а река, как обычно, потрясающей.

Интересно, на что Саша, несгибаемый оптимист, рассчитывает после смерти? Что должно стать интереснее?

Унылая фигура двигалась в нашу сторону по песку. Именно унылая, вечно озабоченная.

–А, спецагент Володя! – закричал я.

Володя поморщился своим кислым лицом. Ему не нравится, когда я называю его «спецагентом». А что тут такого, если это правда? Он сам болтает Светке по глубокой пьянке. Каждый раз, когда он ее домогается, он плачется о своей судьбе, о том, как трудно писать доносы на людей, которые считают его другом, как у него болит сердце и т. д. С другой стороны, наслаждение тайной властью, причастность к могучей организации и все такое. Светка, добрая душа, дает ему каждый раз, у нее склонность к достоевщине. Потом, конечно, рассказывает всем знакомым об этом. Чтоб осторожней с Володей. Володя спросил меня однажды «за что ты меня ненавидишь»? Это неправда. Мне лень ненавидеть кого—либо. Жизнь слишком коротка для этого. К тому же я чувствую его какую-то всепоглощающую, иррациональную зависть ко мне. Чувство глубокое, как любовь. Мне нравится эта зависть. Чужая зависть поднимает нас в собственных глазах.

Володю не ненавидят – он себе льстит. Его просто презирают.

Саша и Толстый тоже поморщились. Неприлично в наших утонченных кругах вот так прямо заявлять стукачу, что он стукач. Да и что значит осторожней? В Девятке, если волноваться, что тебя услышит стукач, надо зашить себе рот. К тому же это Россия: тут все всё о всех знают. Много пьют. Для секретов нужна трезвость. Поэтому в России нет секретов и не любят трезвенников.