Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

– Не подходи, зашибу! Я страсть щекотливый, – говорит тот.

– А ну-ка, дай я подержу тебя за губу.

Тишка даёт Васе подержать себя за губу и даже пощекотать, но его страх перед щекоткой от этого не проходит.

Несколько мужиков тут же возятся около огромного тарантаса с кожаным верхом, подтягивая ослабевшие гайки, укрепляя рассохшиеся ободья и смазывая колёса. От тарантаса сильно пахнет свежим дёгтем и прелой кожей. При всяком сотрясении его мелодично позванивают колокольцы, подвязанные к дышлу.

Рыдван этот, не раз за свою жизнь побывавший не только в Москве, но и в самом Санкт-Петербурге, завтра увезёт Васю из родных Гульёнок. От этой мысли Васе делается и грустно и страшно, новизна предстоящих впечатлений волнует его детское сердце.

Он суётся всюду, мешая мужикам работать.

– Вы бы, ваша милость, пошли в конюшню поглядеть лошадок, – говорит один из них.

Вася идёт в конюшню. В полутьме длинного здания, освещённого лишь через узкие оконца под крышей, видно, как находящиеся в стойлах лошади без конца машут хвостами.

В конюшне слегка пахнет навозцем, лошадиным потом и сеном. Кудлатый козёл Васька, покрытый грязно-белой свалявшейся шерстью, бродит по конюшне, подбирая овёс под лошадиными кормушками.

В отдельном зарешёченном станке шуршит щедро настланной соломой маленькая чалая лошадка с раздвоенной от ожирения спиной. Это Васина Зорька. Раньше он на ней ездил верхом почти каждый день, но год назад выпал из седла, и тётушка запретила ему верховую езду.

– Зорька, тебе скучно? – окликает он лошадку и протягивает ей на ладони случайно найденный в кармане кусочек сахару.

– Свинья, а не лошадь, – говорит Тишка. – Наверно, без тебя будут её в борону запрягать или продадут.

Вдруг откуда-то из глубины конюшни слышится раздирающий уши хриплый крик: «и-га, и-га!»

Это Васин ослик кричит в своей загородке. Надо на нём покататься на прощанье.

– Иди, Кузя, запряги осла, – говорит Агафон конюху. Кузьма уходит в конюшню и скоро вытаскивает оттуда на поводу маленького серого ослика, который решительно отказывается переступить порог, предоставляя конюху либо перервать повод уздечки, либо оторвать голову упрямцу.

Однако через некоторое время ослик всё же оказывается запряжённым в маленькую тележку.

Вася берёт вожжи в руки, но ослик не желает идти. Вася пробует хлестать его кнутом. Осёл сначала жмётся задом, а потом начинает брыкаться.

– Ну-ка, дай сюда кнут, – говорит Кузьма и принимается за ослика, приговаривая: – Эй ты, каменный!

Осёл медленно переступает, затем трусит мелкой рысью, потом пускается вскачь, поднимая жалобный крик. Вася выезжает за ворота.

Осёл, не переставая кричать, трусит по деревенской улице на радость мальчишкам, которые вместе с Тишкой бегут за ним толпой по обеим сторонам тележки, подражая ослиному крику.

На шум из-под ворот выскакивают собаки, сваливаются в одну яростно лающую стаю, они вертятся перед тележкой, заводя попутно драки между собой.

Телята, мирно щипавшие траву у изгородей, задрав хвосты, скачут в разные стороны. Гусыни бегут с гусятами, громко гогоча и махая в страхе белыми крыльями. Бабы с руганью выскакивают на улицу. Встречные лошади в испуге шарахаются прочь.

Шум, гам, детский хохот, душераздирающий крик ослика, собачий лай, гоготанье гусей – всё это сливается в какой-то звуковой шар, который долго катится по деревенской улице.

– Прощайте, Гульёнки!

Вот и дубовая роща – красивейшее место из всех гульёнковских окрестностей. В глубине её дубы стройны и прямы, как свечи, а на опушке – развесистые кряжистые великаны, мощные ветви которых широко распростёрты над землёй.

У корней их мягкая трава всех оттенков вперемежку с лиловыми колокольчиками, белой ромашкой, ярко-красными гвоздиками, лилово-красным кипреем, который так любят пчёлы.

Здесь сухо, тепло и душисто. И кажется Васе, что здесь никогда не бывает туманов и холода.

Через всю рощу куда-то бесшумно пробирается тихая речушка Дубовка. Вода в ней так прозрачна, что видно, как ходит рыба, поблёскивая чешуёй, неуклюже ползают по дну жирные раки, куда-то деловито плывёт на глубине водяная крыса, распустив длинный хвост и огребаясь когтистыми лапками.

Вася любил бродить здесь по высокой душистой траве, щекочущей лицо. Здесь великое множество бабочек различной величины и окраски, жучков, мушек. Вся эта крылатая братия, пригретая жарким июньским солнцем, сновала под его лучами, жужжала, гудела, копошилась в цветочных венчиках, перелетала с былинки на былинку, сверкая на солнце зелёным золотом своих надкрылий.

В вершинах дубов мелодично перекликались жёлтые иволги, а над самой травой, касаясь её крылом, носились с весёлым щебетаньем ласточки.

Вася любил эту прекрасную дубраву больше всего на свете. Он мог часами лежать здесь в густой траве, наблюдая за полётом облюбовавших это место ястребов, которые парили в воздухе на распростёртых крыльях. Кажется, и сами птицы находили удовольствие в этом высоком спокойном полёте, – некоторые из них постепенно поднимались кругами до проплывавших по небу облаков и скрывались в их серебре.

Теперь к этой радости прибавилась и грусть расставания.

Вася прощался с дубовой рощей, с небом, с облаками, с птицами, с тихой, прозрачной Дубовкой, в которой Тишка давно уже мёрз, разыскивая раков.

И Вася даже не был огорчён тем обстоятельством, что ослик, предоставленный самому себе, ушёл с тележкой в усадьбу.

«Не всё ли теперь равно, – думал Вася: – ехать или идти пешком?» Ведь больше никогда всего этого он не увидит.

Казалось странным, что ещё вчера он готов был так легко покинуть всё это, столь знакомое и милое сердцу. И в то же время он понимал, что это нужно, что иначе и быть не может, что он должен это сделать.

Впервые, пока ещё смутно, Вася почувствовал, что, кроме птиц в небе, кроме дубовой рощи, облаков, травы и тихой речки Дубовки, – кроме всей этой радости, каждого в жизни ждут труды и обязанности.

Глава 9

Дорогие могилы

– Васенька, вставай! Вставай, Васенька! – твердит в самое ухо нянька Ниловна и тихонько трясёт его за плечо.

Вася просыпается и садится на постели. В раскрытое окно льётся бодрящая свежесть раннего утра.

Солнечные лучи ещё не заглядывают в комнату, но голубизна неба уже сверкает в широком квадрате окна.

– Вставай, Васенька, пора собираться в дорогу, – твердит нянька. – Вставай! Тишка тебя давно уже дожидает. И сюртук ему тётенька велели возвратить.

Это окончательно заставило Васю проснуться. Значит, тётушка исполнила его просьбу. Но всё же сомнение ещё шевелится в его душе. А вдруг да обманывают?

– Пусть Тишка войдёт сюда, – говорит он.

Тишка, очевидно, дожидавшийся этого момента за дверью, появляется даже без зова няньки. На нём и впрямь его сюртучок с двумя рядами светлых пуговок на груди. Лицо расплывается в улыбке.

– Ага, Тишка! Тихон Спиридоныч! – восклицает Вася, на сей раз величая его даже по батюшке. – Я тебе говорил! Опять ты казачок?

И, вскакивая с постели, он начинает быстро одеваться, вырывая из рук няньки приготовленные для дороги высокие сапожки с отворотами из лакированной кожи.

– Тарантас уже у подъезда, – сообщает Тишка.

– С лошадьми? – спрашивает Вася.