Стражи Ирия

Прошло уже минут пять, и даже Владика взяли сомнения. Он не мог понять, почему из вагончика не несутся дикие крики, стоны, вопли, мольбы о пощаде. Когда Цент берется за пыточное дело, то даже самые стойкие и сильные люди рыдают, как дети. Почему же молчит Коля-выдумщик?

– Может, проверить, что там у них? – неуверенно предложил Семен, после чего все дружно уставились на Владика, явно намекая, что проверку предстоит осуществить ему.

– Давайте еще немножко подождем, – сказал программист. – Пусть они спокойно поговорят.

– Ты думаешь, они там просто разговаривают?

Владик так не думал, но в связи с отсутствием криков истязаемого Коли, он уже и сам не знал, что ему думать.

– Подождем, – повторил он. – Еще немного.

Ждать, однако же, пришлось добрых десять минут. За это время обитатели колонии успели выдвинуть целый ряд предположений о том, что происходит внутри вагончика. Предположения варьировались от вполне невинных до самых чудовищных. При этом никто так и не набрался храбрости, чтобы пойти и проверить это лично. Люди просили Владика, но тот решил, что отнюдь не является крайним, и тоже уперся.

И вот, после довольно долгого ожидания, дверь вагончика распахнулась. В дверях появился Цент, раскрасневшийся, потный, но весьма счастливый, а следом за ним наружу был грубо извлечен и Коля-сказочник. И тут же стало понятно, в чем крылась причина отсутствия диких криков и болезненных воплей. Рот Коли был забит надежным кляпом, таким огромным, что щеки паренька вздулись, сделав его похожим на хомяка. По щекам страдальца катились водопады слез, вид он имел такой, будто только что пережил целую гамму ужасных процедур.

– Друзья, радуйтесь! – ликующе воскликнул Цент. – Все закончилось хорошо.

Вид Коли, однако, говорил об обратном. Возможно, что-то и кончилось хорошо, но явно не для него.

– Знаю, этот вот позор человеческого рода наговорил вам множество гадостей о Цитадели и ее правителе, – продолжил Цент, придерживая Колю рукой за шкирку. – И я не виню вас в том, что вы поверили лжи этого гнусного проходимца. Вы невинные жертвы. А вот он, этот мерзкий клеветник, он тут злодей. Я все пытался понять, зачем он оклеветал прекрасную Цитадель, зачем выставил извергом ее святого правителя, о чьей безгрешности слагают легенды. И проведенный допрос пролил свет на истинное положение дел. Этот гад, он не просто врун, не просто клеветник. Он пособник темных сил!

Люди дружно ахнули. Все, кроме Владика. Тот, почему-то, даже не удивился грандиозности и нелепости обвинения. Удивился он иному – тому, что вообще увидел Колю живым. Почему-то думал, что Цент его прямо в вагончике на куски и порвет, а потом всем скажет, что это был несчастный случай, или аффект, или еще что-нибудь, или вообще ничего не скажет, а просто потребует принять факт смерти Коли и не возмущаться.

– Да, да, друзья, понимаю ваше изумление, – произнес князь. – Вам, видимо, и в голову не могло прийти, что кто-то среди живых людей может служить силам зла, той нежити, что заполонила наш мир и стремиться уничтожить всех нас. Увы, но это правда. Находятся и такие. И этот гнусный тип один из них.

– Уж не он ли навел туман на нашу колонию? – крикнул кто-то из толпы.

– Хороший вопрос! – одобрил Цент. – Хороший, и правильный.

– Тогда его убить мало! – загудели возмущенные люди.

Коля выпучил заплаканные глаза и отрицательно замотал головой. Сказать что-либо в свое оправдание он не мог – гигантский кляп качественно лишил его права голоса.

– Тише, тише, – попросил Семен. – Успокойтесь. Обвинение серьезное, но его еще нужно доказать. Нельзя убивать человека без веской причины. Мы так не поступаем.

– Святые слова, – неожиданно согласился Цент с главой колонии. – Я придерживаюсь того же мнения. Мы не дикари, друзья. И поступать должны как цивилизованные люди. Нужно убедиться наверняка, что этот тип является пособником сил зла. И я знаю, как вывести его на чистую воду.

– Как же? – спросил Семен.

– Я слышал, вам тут досаждает какой-то аномальный туман. Вот с его помощью мы и раскусим предателя. Привяжем его к столбу снаружи крепости, и оставим на ночь. И поглядим, что будет. Тут-то все и станет ясно.

Коля, услыхав о ждущей его участи, яростно задергался, но Цент держал его крепко, и не позволил вырваться. Обитатели колонии одобрительно кивали головами, соглашаясь с тем, что предложенный гостем план не лишен гениальности. Семен, судя по его кислому лицу, имел иное мнение, чем подавляющее большинство, но его авторитет в колонии был не столь велик, чтобы переть против всех.

– Заприте гада до ночи, – приказал Цент, сдавая Колю на руки двум подошедшим мужикам. – Пусть посидит и подумает о своих злодеяниях.

Коля яростно мычал сквозь кляп и вырывался из крепких рук, но его схватили и повели в тюрьму.

Цента обступили обитатели колонии. Они взирали на него с надеждой и уважением.

– Выходит, он наврал нам про Цитадель? – спрашивали его.

– Да, друзья. Наврал. Он не хотел, чтобы вы отправились туда.

– Но почему?

– Потому что его хозяевам, темным силам, выгодно, чтобы человечество больше никогда не обрело силу. Они желают, чтобы мы жили порознь, малыми группами, с которыми легко расправиться. Им ведомо, что сила наша в единстве, и пока нет единства, мы слабы и уязвимы. А Цитадель, это то место, где идет процесс объединения человечества.

– Но хорошо ли там живется? – спросили Цента из толпы.

– Не просто хорошо – восхитительно. Не верите мне, спросите моего спутника, Владика. Иди сюда, Владик, не робей.

Цент вытащил своего слугу из толпы и поставил подле себя. Оказавшись под взглядами множества людей, Владик мигом оробел и застеснялся.

– Расскажи им, как счастливо тебе живется в Цитадели, – потребовал Цент.

– Да, да, живется очень хорошо, – пробормотал Владик, одним глазом косясь на княжеский кулак, который тот, втайне от людей, продемонстрировал своему подданному.

– Ну, что ты мямлишь? – прикрикнул Цент. – Давай, все поведай. И о восьмиразовом питании, и о трехчасовом рабочем дне, и о пяти оплачиваемых отпусках в год, и о премиях каждый месяц, и о комфортных условиях проживания. Рассказывай, не стесняйся. Говори все, как есть, дозволяю.

– Да я даже не знаю, с чего начать, – едва сдерживая слезы, признался страдалец. – Так много всего хорошего.

– Вот, видите, – обратился к публике Цент. – Он даже растерялся, потому что куда ни ткни – везде благоденствие и достаток.

– А что насчет правителя Цитадели? – спросили из толпы. – Коля рассказывал, что он тиран и изверг.

– Говоря о правителе Цитадели, трудно удержаться от восхищения, – скромно признался Цент. – Ибо до сего дня не носила земля столь доброго, чуткого и отзывчивого человека. О его милосердии слагают легенды. Серьезно – слагают. Уже пять или восемь сложили, я точно не помню. Так быстро слагают, что не успеваешь подсчитывать.

Тут Цент немного слукавил. Владик слышал только об одном случае, когда кто-то сочинил о князе даже не легенду, а всего-то четверостишье. Эпиграмма получилась не самая лестная, и хотя автор всеми силами постарался остаться неизвестным, ему это не удалось. Нашли. Гвардейцы явились к нему среди ночи и велели идти с ними. Поэт спросил, нужно ли взять с собой какие-либо личные вещи, вроде зубной щетки, на что гвардейцы ответили, что зубная щетка ему теперь вряд ли понадобится. Что интересно – не соврали. Поэта как увели куда-то в ночь, так больше его никто не видел. А когда супруга поэта попыталась выяснить судьбу горячо любимого мужа, ей сообщили, что с ним произошел несчастный случай на производстве.

– Правитель Цитадели – великий человек, – самозабвенно хватался Цент. – Такие люди, как он рождаются на свет раз в тысячелетие.

Здесь Владик согласился с князем – такие изверги и садисты действительно появлялись в этом мире нечасто.

– Но даже величие его меркнет на фоне его эпической доброты, – продолжил блистать скромностью Цент. – Не было случая, чтобы он не выслушал просящего и не утешил нуждающегося. Ко всякому подданному своему он являет доброту и участие. А как сильно он любит детей!

Как-то в Цитадели пошли разговоры о необходимости детского пособия, и когда эти возмутительные толки дошли до ушей князя, тот явил миру всю свою любовь к детям. Оторвавшись от печеного поросенка, гневно заявил, что он никого силой совокупляться не заставляет, к деторождению не принуждает, и вообще не понимает, почему должен содержать за свой счет зачатых не им детей. Потом хлебнул пивка, и добавил, что дети, живущие в условиях зомби-апокалипсиса, должны привыкать к лишениям и невзгодам, дабы закалиться морально и физически. А потому с юных ногтей должны учиться добывать себе пропитание самостоятельно охотой, собирательством или низкоквалифицированным трудом. Да и сытость, это пережиток прошлого. В нынешние суровые времена сытость является непозволительной роскошью. Постоянное чувство голода есть новая норма жизни, и лучше привыкать к ней с рождения.

Вдохновившись, Цент наплел обитателям общины с три короба предвыборных обещаний, описав Цитадель как филиал рая на земле, а князя, то есть себя, выставив чисто ангелом безгрешным, одной лишь любовью переполненным.

– Нет, и не будет для вас лучшего места на этом свете, чем Цитадель, – подытожил он. – Только там вы будете в безопасности. Там вы найдете защиту от всех ужасов этого мира. Ни зомби, ни демоны, ни зловещий туман не достанут вас за стенами нашей крепости. В Цитадели о вас позаботятся. Дадут кров, питание, обеспечат работой. У нас множество вакансий: нужны механики, строители, медики. Но даже если ваша специальность окажется невостребованной, для вас всегда найдется работа не по профилю. Вот, например, Владик, в прошлой жизни был программистом, то есть человеком в высшей степени бесполезным и праздным. Теперь же он работник сельскохозяйственной сферы, востребованный сотрудник и уважаемый член общества. Вот сам скажи, Владик, тебе же новая жизнь нравится гораздо больше, чем старая?

– Да, я очень счастлив, – с трудом выдавив улыбку, произнес Владик.

– Еще бы! Только в прошлом месяце Владик получил десять банок тушенки премиальных. Как гласит девиз Цитадели – труд насыщает.

Увы, но Владик не помнил эти десять премиальных банок. Тушенку он вообще видел довольно редко, в основном – во сне, поскольку крестьяне, вроде него, питались попроще, и им нечасто выпадала радость полакомиться мясными блюдами. К тому же в Цитадели полным ходом шла агитационная компания, призванная внушить низшим слоям населения догмат о вреде мясных продуктов. Действовали агитаторы решительно и разнообразно. Одни читали лекции о пагубности мясных трапез, и посещение этих лекций было обязательным. Другие, затесавшись в ряды простого люда, доверительным тоном сообщали, что знают нечто важное – мясо-то, оказывается, чистый яд. По личному распоряжению князя из книг, по которым учились крестьянские дети, было удалено любое упоминание о мясе и блюд из него. Даже просто говорить о мясе вслух крестьянам стало небезопасно, ибо считалось, что подобные речи подрывают стабильность. Зато на каждом углу воспевали пользу сена и соломы для организма, демонстрировали какие-то графики, таблицы, выводы ученых. Показывали две картинки. На одной была лучащаяся здоровьем и счастьем семья: папа, мама, сын и дочка, а снизу шла надпись – едят сено. На второй картинке была изображена семья несчастных больных доходяг: папа на последнем издыхании, мама при смерти, сын одной ногой в могиле и дочка с ярко выраженными признаками умственной неполноценности. Снизу имелась надпись – едят мясо.

Компания по дискредитации мясных продуктов лишь набирала обороты. В последнее время стали образовываться комитеты по борьбе с вредной едой. Дружинники врывались в крестьянские дома, обыскивали их, и если находили что-то мясное, это могло плохо кончиться для хозяев. Власть всеми возможными путями пыталась донести до черни, чего хочет от нее. Хотела, в принципе, того же, чего и во все времена – чтобы крестьяне питались травой, желательно дикорастущей, а на мясо да рыбку рты не разевали.