Стражи Ирия

Цента так взбесило, что кто-то смеет скорбеть по Владику, что он решил раскрыть девушке глаза на гнилую суть очкарика.

– Если бы ты знала Владика лучше, то не горевала бы о нем, – заверил собеседницу князь. – Этот прыщавый субъект в жизни научился делать хорошо лишь одно – давить на жалость. Он нарочно прикидывается жалким, убогим, беспомощным. Чтобы, значит, все его, несчастного, жалели, а попутно кормили и защищали. А ведь, по сути, он взрослый мужик, не инвалид, и должен сам заботиться о себе и о других, а не высматривать подходящую шею, на которую можно влезть и свесить ножки. Сколько я его знал, столько пытался выколотить из него этот гнилой иждивенческий настрой. Но даже полуторагодовая трудотерапия и скудная диета не дали желаемого результата. Стоило Владику попасть в большой мир, как он тут же стал собой, то есть трусом, нытиком и дылдой, изображающей маленького ребеночка. Вот почему я не горюю о его кончине. Не потому, что сердце мое черство и чуждо скорби. А потому, что если бы этого паразита не сгубили темные силы, я бы прибил его самолично. Ну а что еще с ним делать? А так, хоть не пришлось брать грешок на душу. Хотя, грех ли это? Скорее, благодеяние.

– Не все могут приспособиться к нынешним условиям, – заметила Инга. – Я видела людей, которые не смогли. Просто не смогли.

– А Владик даже и не пытался, – парировал Цент. – Смог бы или нет – вопрос десятый. Но он даже попытки не предпринял. Вот чего я ему простить не могу. И вообще, хватит же говорить о Владике. Помер он – туда очкарику и дорога. Хоть его вечное нытье мня больше бесить не будет. Давай лучше заранее спланируем, какие блюда закажем поварам, когда прибудем в Цитадель. Вот это действительно важно. И я предлагаю следующую комбинацию – на первое плов и котлеты, на второе шашлык и печеный картофель, а в качестве десерта трехъярусный торт с кремом и вареньем. От этого и предлагаю плясать. Если хочешь что-то добавить – не стесняйся. Я вот уже надумал – поросеночка печеного, он у нас пойдет между первым и вторым.

В мечтах о предстоящем пире время в пути пролетело незаметно. Цент даже сам удивился, когда начал подмечать на обочинах знакомые приметы в виде дорожных указателей и развилок. Поняв, что до родимого порога осталось не больше сотни километров, князь невольно прибавил скорость, торопясь к пиршественному столу. Сам невольно представлял, с какой великой радостью, с каким сыновьим восторгом, встретят его подданные. Там все будет – и качание на руках, и групповое лобзание ног, и стихийно организованный крестных ход по случаю возвращения любимого правителя. Кое-кто, понятное дело, встретит его менее тепло. Найдутся любители поворчать, поругать, попенять самодержцу за то, что тот тайком покинул Цитадель. Но Цент для себя решил, что он этих ворчуний на место-то поставит, потому что давно уже пора это сделать. Слыхано ли дело, чтобы помазаннику божьему указывали, до которого часа ему спать и надевать ли ему штаны на его державные ноги. К тому же он не просто так в отпуск съездил, он, можно сказать, был на боевом задании. И выяснил немало. И пусть новости, в основном, имели негативный характер, но было и чем похвастаться – наконец-то избавился от депрессивного землекопа Владика.

Когда на горизонте показалась громада Цитадели, у Цента аж слезы на глазах выступили. Инга смотрела на приближающуюся крепость с огромным удивлением. Она явно не думала, что та окажется такой большой.

– И вы все это построили сами? – изумилась она.

Цент не ответил. Чувство радости от возвращения в родную гавань сменилось нарастающим возмущением. Во-первых, на дозорной вышке, стоящей возле трассы, он не увидел ни одного караульного. Во-вторых, что уже откровенно взбесило государя, в поле не было ни одного крестьянина, хотя до конца рабочего дня оставалось еще немало часов.

– Вот, значит, как, – проворчал Цент сквозь скрипящие зубы. – Только царь-батюшка за порог, как они все дела побросали, на служебные обязанности забили, и теперь, поди, пьют да гуляют. И у кого-то еще хватает наглости о какой-то демократии заикаться. Какая, к лешему, демократия, ежели эти паразиты работают только пока над ними Цент с дубиной стоит? Ох, чую, придется раскрутить маховик репрессий. Этакое безобразие, потому что, терпеть никак нельзя. Многим, ой, многим, предстоит посетить теремок радости.

Цент был полон решимости ворваться в Цитадель и с ходу начать сечь нерадивых холопов, но когда они подъехали к воротам, то выяснилось, что те распахнуты настежь, и никакой охраны подле них нет. Точно так же не было людей на стенах, да и вообще, сколько князь ни вертел головой, он не видел ни одного своего подданного. Гнев сменился тревогой, и та стремительно нарастала. Почти не сбавляя скорости, Цент влетел в распахнутые ворота, и резко ударил по тормозам.

– Мать твою! Да что же это? – простонал князь.

Площадь, раскинувшаяся сразу за воротами крепости, была безлюдна. А ведь здесь всегда, и днем и ночью, толпился народ, происходила торговля, совершался обмен, плюс тут же находилось одно из питейных заведений, никогда не страдавшее от недостатка клиентов. И вдруг – никого.

– Что происходит? – спросила у Цента Инга. На спутника она смотрела с тревогой. Таким она его еще не видела. Тот страшно побледнел и выглядел напуганным.

– Не знаю, – пробормотал князь, поспешно покидая автомобиль. Снаружи его самые страшные опасения подтвердились – над крепостью стояла мертвая тишина. Ни один звук не нарушал ее. И это в Цитадели, где шум и гам не стихали ни днем, ни ночью. Иной раз даже самому князю приходилось высовываться из окна своего терема, и диким голосом требовать от подданных, дабы те вели себя тише и не мешали венценосцу спать.

– Здесь никого нет, – заметила Инга, тоже выбравшись из машины.

Вместе они медленно пошли по улице города, мимо пустых домов с распахнутыми настежь дверьми. В некоторые Цент заглядывал, и видел там одно и то же – полный порядок. Все было на месте. Не было следов штурма или боя, не было следов разрушения. Крепость находилась в идеальном состоянии. В ней только не хватало жителей.

Так, бредя по главной улице, они достигли княжеского терема. На его входе больше не стояла охрана, дабы пресекать попытки черни попасть на прием к самодержцу, и, тем самым, отвлечь оного от высоких дум. Двери резиденции были распахнуты настежь – входи, кто хочешь, бери, что приглянулось. А взять-то было что, ибо Цент набил свой терем самыми лучшими и красивыми вещами. Одно чучело медведя чего стоило – когда его вносили, пришлось даже стену разбирать, ибо в дверь топтыгин не пролезал. А сколько дорогих ковров! Сколько мебели из ценных пород древесины! Сколько серебряной посуды – а с иного металла князь себе кушать не позволял. И все это добро никто не охраняет.

Цент вошел в свою резиденцию, держа в руке волшебный топор. Он уже догадался, что в его отсутствие дома произошло нечто страшное, и теперь прикидывал, могли ли темные силы, забрав всех его подданных, оставить ему какой-нибудь неприятный сюрприз.

– Ты здесь живешь? – шепотом спросила Инга, поражаясь открывшейся ее очам роскоши. Казалось, она угодила в хоромы какого-то варварского вождя, который долго и самоотверженно грабил цивилизованных соседей, стаскивая к себе все мало-мальски красивое. Притом красивое по его, варварским, представлениям.

– Жил, – ответил Цент, который вдруг понял, что ему одному, без сотен подданных, эти царские палаты и даром не нужны. Что он станет тут делать один? Бродить по пустым залам? А кто убираться будет? Кто князю покушать сготовит? Кто его, в конце концов, развлечет, дабы скуке не отдался?

Когда они приблизились к дверям пиршественного зала, Цент первым почуял тяжелый запах, повисший в воздухе. Запах крови и тлена. Запах смерти. Инга тоже его учуяла, и в нерешительности остановилась.

– Жди здесь, – сказал ей Цент, подходя к дверям. За ними могло скрываться все, что угодно, в том числе один из темных богов. Если так, Цент не собирался с ним церемониться. Волшебный топор с ним, так что пусть силы зла поберегутся.

Он рывком распахнул дверь, и замер, пораженный увиденным. За его спиной прозвучал пронзительный визг Инги, а затем удаляющийся топот – девушка бросилась наружу, подальше от открывшейся картины. А Цент остался стоять на месте, тупо глядя перед собой. Ко многому он был готов, но только не к такому.

Весь огромный зал был залит кровью и завален человечиной. Именно человечиной, потому что людские тела были разорваны на небольшие куски. Стены зала украшали морды зверей на медальонах. На этих мордах гирляндами повисли кишки. Посреди зала стоял огромный котел, в котором на праздники варили разные вкусные блюда. Он был с горкой заполнен человеческими головами.

Стараясь не поскользнуться на крови, которая покрыла дощатый пол толстым липким слоем, Цент подошел к котлу. Протянув руку, он осторожно повернул к себе лежащую сверху голову, и, конечно же, без труда узнал ее. Это был один из его гвардейцев.

Сунув топор за пояс, Цент стал торопливо перебирать головы, роняя уже опознанные себе под ноги. К тому моменту, когда он извлек из котла последнюю голову, всего насчитал тридцать человек. Вся его гвардия в полном составе. Лучшие бойцы, верные, преданные, натасканные лично князем. В их числе оказались и его любимцы, Петя и Вова, бывшие программисты и берсеркеры, которых Цент сумел перековать в конкретных пацанов.

Уронив обратно в котел последнюю голову, Цент внимательно осмотрел зал. Тридцать здоровых мужиков, мужиков крепких, обученных сражаться и убивать, умерли здесь, не оказав ни малейшего сопротивления. Цент не видел следов борьбы. Людей просто рвали на куски, одного за другим, а они покорно стояли и ждали своей очереди. Не пытались ни драться, ни сбежать.

О том, что стало со всеми остальными обитателями крепости, догадаться было нетрудно. Наверняка их, как и всех выживших, до которых добрались темные силы, загипнотизировали и отправили в город, для участия в загадочной стройке.

Цент стоял посреди залитого кровью и заваленного мясом пиршественного зала, и впервые в жизни не знал, что ему делать дальше. Прежде подобного не случалось. Прежде он всегда знал, что делать – наживать капитал, кидать лохов и валить борзых конкурентов. Но сейчас-то как поступить? Вернуться в город? И что он станет делать там? Где искать темных богов? Если бы эти монстры согласились выйти на честный поединок, то дело другое. Цент не считал себя равным по силе богам, но небесное оружие вроде как давало шанс на победу. Но проклятые древние боги действовали хитро, исподтишка, и на глаза не показывались. Возможно, побаивались волшебной секиры в руке конкретного пацана. А возможно, они чхать хотели и на пацана и на секиру, и просто занимались своим черным делом, не отвлекаясь на всякие мелочи.

Цент так глубоко ушел в мрачные думы, что когда за его спиной прозвучал мужской голос, едва до потолка не подпрыгнул от неожиданности.

– Что ты, молодец, не весел? Что головушку повесил?

Цент стремительно развернулся, занося для удара топор, но вместо темных богов увидел одного из стражей Ирия, конкретно Изяслава по прозвищу Противный. Тот предстал перед Центом в кружевной кольчуге, в латном кокошнике и плаще голубого фасона.

– Ты! – выдохнул Цент, медленно опуская руку с топором.

– А ты кого ждал, глупышка? – усмехнулся Изяслав. – Уж не темных ли богов? Поверь, эти не стали бы вести с тобой беседы.

– Что ты тут делаешь? – проворчал князь. – И как вообще ты вылез из топора?

– Мы можем являться к владельцам секиры, – объяснил Изяслав, равнодушно осматривая заваленный трупами зал. – Здесь же я потому, что мальчики послали меня к тебе. Просили кое-что передать.

– Почему именно тебя?

– Все остальные сильно заняты.

– Это чем же? – подозрительно спросил Цент. – Вы же мертвые, какие у вас могут быть занятия?

– Ну, они там, в лапту на раздевание играют, – признался Изяслав. – А меня никогда не берут. Все время куда-нибудь отсылают. Сейчас, вот, к тебе отправили.

– В лапту на раздевание? – гневно пророкотал Цент. – Моих лохов… то есть, моих людей кого убили, кого похитили, мир вот-вот медным тазом накроется, а у них там игрища?

– Слушай, что ты от нас хочешь? – пожал плечами Изяслав. – Ты же сам сказал – мы мертвые. Можем что-нибудь присоветовать, ну и все. Наши битвы остались в прошлом.

Цент хотел наговорить Изяславу гадостей, но вдруг понял, что тот прав. Стражи Ирия это призраки, заключенные в волшебную секиру. Они всего лишь духи, не сумевшие попасть в загробный мир, и застрявшие на земле.

– Ну, хорошо, – согласился князь. – Мне сейчас как раз не помешает совет. Посоветуй, что делать.

– Да ведь тебе сразу сказали – уничтожь темных богов, не дай им выпустить на волю великую тьму, – ответил Изяслав. – А ты чем занимался все это время?

– Я проник в логово темных сил, – похвастался Цент. – Они согнали туда людей, и заставили тех что-то строить.

– Да это понятно, – отмахнулся Изяслав. – Вернулся-то ты зачем?

– Ну, хотел братву подключить к решению вопроса. Понимаешь, гаубицы, установки залпового огня, ядерное оружие….

– Тебе же, бестолковому, сказали, что темных богов можно убить лишь небесным оружием, – перебил его Изяслав.

– Да я хотел, для начала, пресечь их зловещую деятельность. Что они там строят? Я нутром чую, что что-то недоброе. Вот, думал, разнести все это вдребезги, а уж потом и за богов приниматься.