Три шершавых языка

– Ты имеешь в виду таких, как я, – усмехнулся Курт, – но я же не одинок.

– Нет, ты невероятно одинок, и от твоего одиночества просто веет отчаянием, пусть ты и лишен способности страдать от этого. У тебя нет ни родственников, ни друзей, только запутавшиеся в твоей паутине люди. Но и они легко отвернутся от тебя, легко откажутся иметь с тобой дело, так как нет у тебя к ним душевной теплоты, впрочем, как и нет человека, искренне любящего тебя.

– А есть ли у кого-нибудь из нашей троицы такой человек? – задал Курт странный и в то же время возмутительный вопрос, немного подняв планку напряженности в голосе.

– Мы с тобой оба прекрасно знаем, что я имею в виду, – все также спокойно отвечала Ангела. – Буду ли я и в дальнейшем близким другом Марка или на моем месте окажется кто-то другой, но я нисколько не сомневаюсь, что он сможет построить свой мир так, чтобы стать частью другого человека, сплести узы любви и основать крепкую семью. Мало того, я уверена в его силе, в его предназначении. Но в чем я точно сомневаюсь, так это в тебе. Деньги, женщины, власть, азарт – боже, как это смертельно наскучило. Разве этого барахла достаточно мало в этом мире? Разве что-то стоящее из этой свалки до сих пор было рождено на свет?

– Я перестал понимать, о чем вы, – вмешался разъяренный Марк. – Но в любом случае с меня достаточно! – резко добавил он. – Я от всей души благодарю за тот поток информации, в котором вы меня сегодня утопили, но пора бы и заканчивать. Вообще, я намерен действовать и думать так, как я сам того пожелаю, опираясь лишь на свои собственные мысли и чувства. Спасибо еще раз!

***

Гости разошлись, и последним в дверях оказался Курт. Марк пожал ему руку и ободряюще подмигнул. Курт ответил ему кивком. Ангела в это время снова копошилась на кухоньке, чтобы сдать бунгало арендаторам в первозданном виде.

– Марк, мне нужно кое-что сказать тебе, – вспомнил Курт. – Я должен уехать на несколько месяцев в командировку. В Китай. А там, возможно, задержусь чуток. Ты не будешь на меня злиться, что я так протянул с твоей работой?

– Да нет, конечно, – ответил Марк, пожав плечами. – Ничего страшного.

– Тот человек, ну, с кем я хотел тебя познакомить… в общем, он попал в серьезную аварию.

– Черт, он хоть живой?

– Вряд ли все его куски до сих пор с дороги собрали!

– Хм… ладно, я потерплю, что уж тут сказать, жалко его.

– Ну тогда будь здоров, друг! И еще раз с днем рождения! – попрощался Курт.

Глава 35

Курт срочно уехал по делам в Китай на целых три месяца, оставив Марка без обещанной ему новой работы. Хотя он и успел оправдаться перед ним тем, что по приезду задумал предложить еще лучший вариант. Марк был не против, тем более начинался сезон отпусков, что не лучшее время для перемен в своей жизни.

И вот наступило календарное лето, а вместе с ним жара, духота и сказочная лень. У Ангелы освободилось еще больше времени, потому как приличная часть ее учеников разъехались кто куда до начала следующего учебного года. Серьезных концертов до осени также не намечалось, но все же, несмотря на все уговоры Марка, она напрочь отказывалась отправиться с ним куда-нибудь подальше, чем то позволяли выходные дни. Почему-то она ждала очень важного звонка со своей прежней работы, и далеко удаляться упорно не желала.

Марк, между тем, уже давно задумал купить туристический мотоцикл и отправиться вместе с ней на пару недель поколесить от одного побережья до другого. Вместо этого пришлось ограничить свои путешествия пляжем, где он лежал и жарился под палящим солнцем, а она пряталась от лучей под большим зонтом, к тому же усиленным фольгой.

Ангела брала в руки книжку и читала вслух, с грацией и выразительностью профессионального диктора, отчего даже самые скучные участки очередного творения были вполне себе приемлемыми. Иногда маленькие дети усаживались рядышком и завороженно слушали ее голос. Часто любопытство перерастало в смелость, и они придвигались все ближе и ближе, пока мамаша малыша не выдергивала его оттуда, как гвоздь из доски, рассыпаясь извинениями за навязчивость.

Все это время было тепло на душе и спокойно, по-настоящему спокойно. Кто же мог подумать, что спокойствие – это тоже удовольствие, а для многих даже редкая удача, рассуждал Марк.

Правда, было что-то странное в поведении Ангелы, что Марк не мог не заметить. И прежде всего это выражалось в ее отрешенной задумчивости, накатывавшей на нее повсеместно. Кроме того, она будто избегала всех тех мест, где проявлялась острота чувств. Словно испугавшись огня, обходила споры и даже исключила свои мягкие упреки. Вместо этого все чаще глядела на Марка как-то серьезно, невероятно внимательно и едва заметно хмурила брови.

– Ты на меня смотришь, словно на войну провожаешь, – улыбался в ответ Марк.

– Прости, дружок, – отвечала она. – Задумалась немножко.

А быть может, мы просто достигли новых высот в отношениях, думал он. Возможно, пересекли ту границу нового уровня, когда становишься мудр в любви и окончательно срастаешься душой со своей второй половиной. Уже не нужно чего-то говорить и убеждать с пеной у рта, а тем более хватать свой ржавый меч и отправляться на другой край света, чтобы что-то доказать. Уже все было ясно без слов и лишних телодвижений.

Ангела почти перестала жить в таунхаусе, за исключением пары дней в неделю, и даже перевезла часть своих вещей в квартирку Марка. Она все время просыпалась раньше него, умывалась и готовила ему кофе, затем уже в спортивном костюме несла его чашку в комнату. Резкими движениями она раздвигала шторы и объявляла всему живому о начале нового дня на прекрасной планете. Затем отправлялась на часовую пробежку. Возвращалась она со свежей выпечкой в руках, когда Марк выбирался из душа. А после они завтракали вместе.

– Мне всегда казалось, что именно я должен так поступать каждое утро, – улыбался Марк, перехватывая с ее рук пакет, источавший аромат свежей сдобы.

– Подожди еще, дружочек, – шутливо угрожала она сквозь ответную улыбку. – Я все делаю наперед. Так сказать, предусмотрительно забочусь о своем будущем.

– Значит, мое будущее ужасно?

– О-о-о, ты еще хлебнешь горюшка! – искренне призналась она.

– Спасибо, моя Сливочка, ты очень добра!

– Что тебе сегодня снилось интересного? – спросила она. – Ты брыкался как маленький щеночек.

– Что, правда? Я еще болтал, наверное? – удивился Марк.

– И выдал имена всех своих подружек, – улыбнулась она.

– Ага. И все на букву «А».

– Разумеется!

– В общем, это был полный бессмысленный бред, и откуда это в моей голове, увы, мне никто не разъяснит.

– Самые бредовые сны – самые интересные! – провозгласила Ангела. – Давай выкладывай-ка на стол! Я жду!

– Ну, в общем, мне снились другие миры, сквозь которые я путешествовал лишь одним щелчком мысли, лишь силой своего любопытства. Я наблюдал большие и красивые планеты, населенные существами-интеллектуалами, подобными нам, и прочие с невысоким относительно нас уровнем развития. Там были бескрайние засеянные поля в сельской глуши и странная для наших мест архитектура. Нередко встречались непроходимые джунгли диких растений, пока что лишенных радости слышать крики живых существ и опустевшие города.

На одной из планет я почему-то решил остановиться и сразу же ощутил такое чувство или знание, будто всю жизнь на ней пробыл, как в родном доме. Большой теплый мир, с яркой фиолетовой атмосферой, кругом цветущие и благоухающие растения, низкие постройки с темными коническими крышами, как шляпы звездочетов, обязательно увенчанными на вершине флюгерами. А над головой – красивейшие планеты-спутники, плывущие в небесах одна над другой. Но сами спутники вовсе не казались такими жалкими точками, как Марс или Венера у нас на Земле, а были огромными, тяжело и медленно бредущими сферами в половину небосвода. Такие сильные и могучие.

Самая отдаленная из них раз в десять крупнее нашей Луны и также мертвенно-бледного цвета, голая и пустая. Вся ее поверхность была испещрена кратерами и воронками от метеоритов. Самая ближняя и по ощущениям, и по размерам являлась и самой большой. Да что там, просто громадиной цвета раскаленного докрасна железа. Она была настолько близка к моей планете, что вся ее атмосфера проглядывалась невооруженным глазом, и в этот самый миг на ней происходил активный период зарождения земной твердыни. Вспышки вулканических выбросов, буйство огня, беснование огненного царства и небольшие островки черной суши, наверное, размером с Евразийский континент каждый, плавали среди широких лавовых океанов.

Островки по кусочку таяли среди магмы и возникали вновь, а мне искренне казалось, что я слышу извержения вулканов, казалось, меня каждый раз обдавало жаром, когда лавовые массы, брызги и искры высоко подбрасывало вверх. Я и вправду слышал своими собственными ушами музыку гравитационных сил тянущихся друг к другу планет, похожую на вибрацию тяжелых медных труб, обдаваемых огнем. Иногда этот звук прерывался оглушительным и резким треском Земли, бросавшим в холодный пот каждую живую здесь душу. Словно мы плыли на древнем парусном корабле, и безумно разбушевавшийся океан, будто хребет, ломал его деревянные киль и шпангоуты.

Эти тяжелые небесные сферы кружились вокруг моей планеты медленно и уверенно, чувствуя себя полновластными хозяевами внимания, мыслей и жизней каждого обитателя. И какая-то смертельная тоска, может быть, отчаяние, может, страх потерять веру постоянно жила во мне. Я однозначно признавал, что скоро, очень скоро, в течение моей недолгой жизни, этот пылающий монстр столкнется с моим домом, и все живое, так же, как и я, ожидающее скорую гибель, сгинет в огненном вихре. Мольбы, отчаянные крики из самых глубин души, надежда и самые искренние обещания – все это тщетно, все уже безнадежно потеряно. Каждый, обладающий здесь божественной искрой, каждая мелкая мушка, каждый зеленый побег – все словно ждали своего единственного освобождения, свой последний выход из этой ловушки.

Лишь дети, маленькие дети, которым не дано стать родителями, самые счастливые существа, в этом мире весело играли, позабыв о смятении, страхе или о внутреннем принуждении думать об отсроченной гибели. Оптимизм, пессимизм – всего лишь две стороны глупости. А мне было почему-то тепло, немного тоскливо и даже приятно. Чувства сверкали искренностью и чистотой, будто хрусталь. Я никогда прежде не осознавал себя таким чистым. Я лежал в гамаке и загорал под красными излучениями приближавшейся планеты. На мои глаза надвинуты темные очки, и сквозь них было так приятно наблюдать красоту вулканического мира, удивляться и восхищаться изобретательностью премудрой смерти. Это и волнительно и прекрасно. Величайшее нерукотворное произведение искусства, готовое на долгие годы поглотить все твое внимание, твои заботы и мечты.

И там я непрестанно находил гораздо больше, чем просто динамику меняющихся пейзажей. В ней было что-то такое, что словно говорит тебе: не ты главный в этом мире, не то, что здесь называют человечеством, и даже не сам бог. Все будет так, как будет, и никак иначе. Что бы ты ни думал, чего бы ты ни желал. И это нравилось мне, потому что я познал суть этого кульминационного момента. Принял, что это тот самый редчайший случай, когда я действительно ничего не хочу, мне ничего не нужно, мне не к чему стремиться и не на что надеяться. В моей голове возникали мысли, словно они были не мои. А может, они рождались потому, что я стал тем редким счастливчиком, взглянувшим в свое будущее? Я принялся думать, что приближающееся событие и все то, что предшествует ему, вся эта красота, мощь и мой внутренний мир на фоне происходящего даны мне словно как самый великий дар, будто это самое светлое знание для достойнейших из существ.

И вот это случилось! Начало и конец, ответы на все вопросы и загадки, пища для голодных и сакральная находка для ищущих. Яркая вспышка, такая медленная, тягучая, вибрирующая, накатилась на меня, сдавила мое дыхание. В моих сомкнутых глазах все ярче и ярче разгорался свет, силой пробивавшийся сквозь мои веки, и в конце меня накрыло стеной ослепительной белизны, секунды, минуты, месяцы, и вот…

– Что вот? – тюкнула она пальцем ему между ребер. – Ну, давай, не мучай меня!

– Что-что? – улыбнулся Марк. – Ты открыла шторы, свет попал мне в глаза, и я проснулся.

– Ты не мог как-то получше завершить? – огорчилась она. – Все было так волшебно описано, словно сама там побывала.

– Да, действительно, очень странный сон, – подметил Марк. – Последнее время мне редко такие снились.

– Жаль, я не могу видеть твои необычные сновидения. Но, тем не менее, каждый раз, когда я спрашиваю у тебя о них, ты рассказываешь мне такое, что открывает в моем воображении картины, достойные стать произведениями искусства. Вот знаешь, что я подумала? Мне следовало выбрать художественную школу вместо музыкальной, тогда наша пара была бы и вовсе идеальной.