Необходимо и достаточно

– Я же тебе дал треху. Сорокин, ты дал ему треху?

Сорокин кивнул.

– Пятый этаж – пять рублей, – снова прошептал парень, держась за горло.

– Слушай, у тебя другие слова есть?

– Другие слова – за другие деньги.

Парень поднял глаза и стал смотреть в небо, словно хотел, чтобы кто-нибудь сверху увидел, как он здесь мучается.

– Значит, за другие? – нетерпеливо спросил Прокушев.

– Значит, за другие.

– Не надо! – сказала Нина. – Я заплачу, сколько следует.

Но Прокушев отодвинул ее в сторону и проговорил:

– Вова!

Прокушев и Круминьш решительно взяли электрика под руки и повели в подъезд.

– Куда это они его? – спросил Павлов.

– Многие еще нарушают трудовую дисциплину, – объяснил Сорокин. – Полностью не отдаются работе.

Когда электрик вышел из подъезда, шарф он держал в руках. Глаза его стали гораздо веселей, да и голос немножко прорезался.

– Все отлично, мужики! – сказал электрик. – Делов-то оказалось на пару минут, а я вам тут заливал! Вот ведь как бывает! Думаешь, не поедет, а оно едет. Не знаем мы еще как следует технику, не умеем!

Павлов повернулся к Сорокину и тихо спросил:

– Уломали словом?

– И делом.

Электрик так хотел угодить грузчикам, что казалось, лифт бегает быстрее обычного. Павлов только успевал забрасывать в кабину мелочи. Старый шкаф снова взяли на себя профессионалы. В лифт он не влез, и его пришлось тащить вверх на руках. Снова напряглись жилы на бицепсах Круминьша, стало красным лицо Сорокина, тяжело запыхтел бригадир. Сзади с кактусом в руках шла Нина. Ей было стыдно за эту рухлядь и очень хотелось помочь ребятам.

– Вы несите и не обращайте на него внимания, – говорила она. – Бог с ним, что обдерется, не полировка, закрасим.

– А мы и не обращаем, – отрывисто отвечал Вова Круминьш.

Лестница была узкой. Особенно тяжело давались повороты на площадках. Пока двое держали, Прокушев перелезал через перила на следующий пролет и уже оттуда принимал шкаф. Нина с болью смотрела на бригадира и на каждой площадке предлагала отдохнуть, но Круминьш отвечал за всех:

– Дотащим!

Когда дотащили до четвертого этажа, у шкафа не выдержала ножка, за которую зацепился ремнем Сорокин. Ножка, похожая на добрый чурбак, с грохотом упала и покатилась по ступенькам. Нина попыталась задержать ее, но уколола палец о кактус. Горшок с кактусом выпал и с глухим стуком разбился. А ножка продолжала катиться вниз, словно камень, сорвавшийся в глубокую пропасть.

Ремень Сорокина сорвался, и шкаф повалился на Вову. Вова некоторое время подпирал мебель, пока не предупредил:

– Падаю.

Прокушев быстро перемахнул через перила назад, и вдвоем они прислонили шкаф к стене.

– Не убились? – испуганно спросила Нина. – Я так испугалась!

– Работа такая, – ответил Прокушев, закуривая.

Руки его дрожали. Сорокин сходил вниз за ножкой, помахал ею и сказал:

– На манер дубины будет.

– Ненавижу эту мамину мебель! – воскликнула Нина.

– Прошлый век, – вздохнул Прокушев. – Раньше люди по сто лет жили и все делали, соответственно, надолго. А теперь кто из нас собирается жить сто лет? Вот и вещи наши тоже не собираются жить сто лет. Вот ты, Вова, собираешься жить сто лет?

– Зачем? Мне и так хорошо.

– Я бы хотел, – сказал Сорокин. – Только чтобы быть все время таким здоровым, как этот шкаф.

Шкаф-инвалид поставили в большой комнате, и она сразу стала маленькой. Сорокин подставил под него отломанную ножку и сказал, что ее нужно приколотить.

– Я сама, – сказала Нина.

– Нет, – ответил Сорокин. – Здесь нужен мужчина.

Но ножку приколачивать не стал. Пошел таскать мебель. Квартира постепенно заполнялась. Здесь еще пахло стружкой и краской, но постепенно все вытеснял запах жилья, перевезенный со старыми вещами. В каждой квартире есть свой запах. По нему, еще не видя знакомых вещей, человек чувствует, что он дома. И часто нам, когда подолгу бываем в разъездах, снится не квартира, а ее запах, запах родного гнезда.

Аленка, обежав всю квартиру, заперлась в туалете и кричала:

– Я буду здесь жить!

Прокушев позвал Вову. Вдвоем они положили шкаф на бок, и бригадир стал приколачивать ножку, а счастливая Нина стояла рядом, держала гвозди и говорила:

– Мы так ждали этой квартиры. Теперь у мамы будет своя комната и у нас с Аленкой. И потом, не будет этих ужасных соседей!

На Нину было приятно смотреть. Глаза ее блестели, лицо разрумянилось. Ей нравилось видеть в своей женской семье этих четырех дружно работающих мужчин.

Приколотив ножку, Прокушев поднялся, постоял рядом с Ниной и подумал, что если еще немного так постоит, то обязательно чмокнет ее в розовую щеку.

– Приглашайте на новоселье, – сказал бригадир.

– Обязательно, – ответила Нина. – Вы сами заходите еще.

Работа кончилась. Последние узлы были свалены у окна, мебель составлена в комнаты, и квартира напоминала в ту минуту корабль перед отплытием. Куда он поплывет? Какие бури преодолеет? Бог знает…

Грузчики тактично вышли в коридор, Аленка побежала прощаться с дяденькой шофером. В квартире остались Прокушев и Нина. Чувствовалось, что хозяйка волнуется. Она подергивала плечами, часто вопросительно смотрела на бригадира, словно хотела сказать что-то. Наконец набралась смелости, подошла к Прокушеву, да так близко, что тот почувствовал ее дыхание, и сказала: