Необходимо и достаточно

– Теперь многие так рожают, без отцов.

– У меня есть папа! – воскликнула Аленка. – Только он далеко!

– Понятно. А дитя страдает. Я бы таких, которые далеко, каждого второго стрелял. А то нарожают – и гулять, бензобак отращивать! Не сошлись характером?

Нина покраснела.

– Да ты не смущайся! Я тебя не виню. Мать и дитя – это святое!

– Я не святое, – сказала Аленка. – Мне пять лет!

Крутиков вздохнул:

– Еще ничего не понимает. Дитя, оно и есть дитя. Может, у тебя и по-другому вышло, но часто бывает – напокупает такой, с позволения сказать, отец «жигулей», а про дитя и не помнит. Нет! Я бы таких давил! Чтобы честным людям жить не мешали! Вот я кручу баранку с семнадцати годов. Восемь бригадиров пересидел. И сразу понял: тот, кто личную машину себе покупает, – худой человек. У меня таких трое было – всех, между прочим, посадили. Говорят, по глупости, а какая может быть глупость, если честному человеку в наше время машины не купить. Конечно, есть там всякие шахтеры, полярники… Но сколько их? А частников-то миллионы! Вот ты сколько получаешь?

– Сто тридцать два рубля, – ответила Нина. – Еще бывает премия.

– О! Сто тридцать два рубля! Это если вам не пить, не есть, не одеваться, то купишь ты себе машину аж через пять-шесть лет. Но ведь это же надо на пять лет в мумию превратиться! В летаргический сон впасть!

– Кто же мне за сон будет платить? – улыбнулась Нина.

– Вот именно. Или меня возьми – получаю прилично, не жалуюсь, но ведь сынов надо было вырастить? Надо! Бабе какую-никакую одежонку надо? Надо. Да и самому без денег плохо. Теперь вот еще внук пошел, короед. Опять батя помогай! Нет, я бы тех, кто машины покупает, спросил бы все до копеечки – откуда? И где заработано? Честно ли? – Крутиков откашлялся, сплюнул в открытое окно и продолжал: – Теперь «Вечерку» люблю читать. С интересом, между прочим, читаю. Там теперь стали писать, кого за рулем в нетрезвом состоянии нашли. Все в подробностях пишут: имя, фамилия, даже где работает. Так вот почитаешь, кого из частников арестовали, и выходит, что он либо из техобслуживания, либо нигде не работает, либо из торговли. Ты только подумай! Если человек скопил свои кровные, превратился в мумию – поверим в чудо, купил машину… Станет он за рулем пить? Вот где хохма! Вот где вопрос! Значит, денежки – дармовые! Вон… Вон поехал… На мумию похож? А? На борова он похож! Еле дышит от жира!

– Зачем вы так? – робко сказала Нина. – И в торговле есть честные люди…

– Ага… Которые уже в тюрьме сидят. Исправляются! Вот и выходит, милая моя, что честному человеку машины не видать! Нет! Не видать!

– Он что? Слепой? – спросила Аленка.

– Дитя еще. Ничего не понимает, – вздохнул шофер и прибавил газу, обгоняя очередного частника.

Но только машина набрала скорость, последовал поворот, за ним другой. Дальше шла вроде бы прямая улица, но висел знак, запрещающий ехать прямо. Крутиков уже много лет колесил на фургоне по этому городу, но ни разу не проехал по прямой дольше пяти минут. В молодости у него была мечта вырваться из этих узких улиц и рвануть по шоссе прямо. Ему даже приснилось, будто едет он один по уходящей за горизонт дороге, а над дорогой висит круглое вечернее солнце. Но тут неожиданно на середине шоссе появился большой красивый красный шкаф и загородил путь. Сначала Крутиков решил сбить его и ехать дальше, но тут вспомнил, что за это можно лишиться премии, и аккуратно свернул в сторону. Больше такого сна Крутиков не видел.

Направо – налево, налево – направо… Странно, но из такого зигзагообразного маршрута у Крутикова получилась довольно прямая трудовая дорога. Работал он аккуратно, на работе не пил, отлично знал город и при случае мог привезти на любое историческое место, хотя сам часто не знал, почему оно историческое. Фотография Крутикова два раза висела на Доске почета, и шофер за это себя уважал.

Прокушев, напротив, ездить по прямой не любил. Ему нравились повороты. Это ожидание поворота помогало бригадиру и в жизни. Прокушев считал, что в трансагентстве он работает временно. Казалось, что настоящая жизнь еще впереди, надо только поднакопить денег, дождаться своего поворота и красиво вписаться в него.

А Сорокин и Круминьш не видят и того, что шофер с бригадиром. Они ведь полдня сидят в фургоне. Разговоры все переговорены, да и не больно разболтаешься под шум двигателя. Им-то уж наверняка хотелось прямой дороги вперед. Но не из-за каких-то там душевных устремлений, а потому, что повороты они ощущали своими боками.

Направо – налево, налево – направо… Успевай держись! Но ничего, хорошо заработаем – хорошо отдохнем!

* * *

В черно-серой городской гамме появился зеленый цвет. Выехали в новые районы города. Город ширился, вгрызался прямо в лес, отвоевывал все больше места для своих разноцветных домов. Время, когда все дома строились одинаковыми, прошло. Теперь все дома строят похожими. Если раньше они были как братья-близнецы, то теперь смотрятся как просто братья.

– Ну, где твоя коробка, барышня? – спросил Крутиков, выезжая на улицу физиков.

– Какая коробка? – спросила Нина.

– Ну, ящик твой где?

– Какой ящик?

– Ну, дом где тут твой? Куда ехать-то?

– Ой! Это сейчас прямо, потом налево, потом наискосок, там башня будет такая высокая, еще раз направо и прямо, если только там можно проехать.

– Понятно, – проворчал Крутиков.

Новый дом был похож на остров посреди моря строительного мусора и вывороченной земли. По штормовой колее Крутикову все-таки удалось причалить к нему машину. Он вылез из кабины, покряхтел, щурясь на яркое горячее солнце, почесал грудь и пошел открывать фургон…

Лифт в доме был отключен. Прокушев порылся в кармане, достал три рубля, отдал Сорокину. Тот, ни слова ни говоря, куда-то ушел.

– Сейчас лифт будет, – объяснил Прокушев.

– А деньги зачем? – спросила Нина.

– Чтобы лучше поднималось…

Нина некоторое время смотрела на бригадира с удивлением, пока Аленка не сказала:

– Не подмажешь – не поедешь.

Мужики дружно рассмеялись, даже Крутиков улыбнулся и проворчал:

– Дитя еще… всему верит.

– Ой! Что же это я! – спохватилась Нина. – Это же я должна заплатить. Неудобно-то как!

Нина полезла в сумочку, но Прокушев остановил ее:

– Не надо пока.

Сорокин вернулся с парнем довольно заспанного вида. Шею парень зачем-то обмотал красным шарфом, который мало подходил к его грязной спецовке.

– Отец, выручай, – бодро начал Прокушев. – Видишь, женщина с грудным ребенком и мебелью подняться не может.

Парень посмотрел на Аленку и мрачно спросил, держась за горло:

– Какой этаж?

– Пятый.

– Пять рублей.

– Ты что, отец? Побойся бога. Не за себя прошу, за людей!

– Этажей много, а я один, – парень перешел на шепот, – а потом, не положено еще лифты включать.