Три небылицы за постой

– Ты его знаешь? Откуда? – обернулся к нему царь.

– Так это же, государь, первейший мастер в нашем стольном граде. Он и блоху подкуёт, даже когда она скачет. Моему другу он как-то сработал сбрую для его коня. Так ему теперь мы все завидуем – уж, и красива эта сбруя, и надёжна, и удобна.

– Вон как… – дивится царь. – И как же это ты мастер Степан сумел пробраться в мой дворец и для чего прятался в покоях царевны?

Поклонился ему Степан и сказал:

– Будь здрав, государь, здравствуйте и вы, люди придворные. Скажу вам, как на духу, что не разбойник я, и не вор, а ещё минуту назад был неприметным муравьём, в которого превратила меня злая ведьма Нужда Беспросветная. Помог мне вернуться в человеческий облик вот этот чудодейственный цветок. А ещё был я вепрем, был вороном… Много мне пришлось пережить.

– Ну, рассказывай, рассказывай, как попал во дворец, а мы посмотрим – правду ты говоришь, или одурачить нас хочешь! – приказал ему царь.

И поведал Степан, как встретил в лесу злую ведьму Нужду, и как за его отказ творить чёрные дела, она обратила его в дикого кабана. Услышав про то, как кабан помог выбраться из болота молодому охотнику, царь его остановил:

– Погоди-ка! Да, помню, был такой случай на охоте! А ты откуда об этом знаешь?

– Так, как же мне не знать, государь, если тем вепрем я и был? – развёл Степан руками.

Потом он поведал про то, как уже вороном разбудил путника и этим спас его от разбойников. Тут подал голос начальник стражи:

– Докладывали мне, государь, что неделю назад в Непроходьевских лесах какой-то путник своим посохом двоих разбойников отдубасил. Что было, то – было. И, правда, разбудил его ворон.

– И где теперь эти тати? – спрашивает царь.

– Посох-то, государь, как видно, чудодейственным оказался. Тем же днём отреклись разбойники от своего ремесла, покаялись и пошли в рыбаки. А ещё стали петь в церковном хоре. Ой, как поют, говорят! Заслушаешься…

Когда Степан рассказал про то, как помог умирающему мальчику, тут же откликнулся придворный лекарь:

– Да, да, я слышал об этом. Про случай сей, государь, мне докладывал лекарь из слободки. Единственный сын молодой вдовы заболел тяжко и неизлечимо. И в тот день, когда он должен был умереть, в её сад прилетел чёрный ворон. С дерева, под которым лежал мальчик, он сбросил яблоко. Больной его отведал, и тут же стал здоров.

– Что ж во дворец не догадался принести яблоко из того сада? – сердито посмотрел на него царь. – Такой целебный плод обязательно должен быть в нашей лекарне.

– Государь! – даже застонал лекарь. – С того дерева уже к вечеру всё вживую ободрали сбежавшиеся со всего города калеки и иные страждущие. Даже листвы не осталось! Сейчас в саду у бедной вдовы не протолкнуться – человек сто там сидит, и все ждут, когда к ним прилетит ворон-исцелитель и начнёт сбрасывать целебные плоды.

Рассказал Степан и про то, как помешал султану турзямскому начать войну. Слушает его царь, и не знает: верить или не верить?

– Погоди-ка… Ты сказал, что, будучи вороном, выклевал глаз паше. А султан говорил, когда мы с ним договор о мире подписывали, что это какой-то лазутчик напал на него с кинжалом, которым и выбил ему глаз. А паша, значит, вырвал у лазутчика кинжал, и убил его самого.

Тут уж, не выдержав, рассмеялся начальник стражи.

– Государь! Мне перебежчики докладывали, что глаз паше и в самом деле выклевал ворон. А то, что сказал султан – забудь. Это кто ж будет такую правду про своего полководца выкладывать? Чай, на весь мир посмешище!

Рассказывая про свои злоключения в облике муравья, Степан подтвердил злой умысел главного министра:

– …Да, это он при мне давал указание своей прислуге всыпать колдовское зелье в ларец с лекарством для царевны.

Рассказал он и про то, как всю ночь писал записку лекарю.

– Ай да муравей! – удивился тот. – А я вижу на бумаге следы муравьиных ног, и никак в толк не возьму, кто и как выводил эти буквы…

– Что скажешь обо всём этом, маг? – спрашивает царь.

– То и скажу, что поведал этот человек чистую правду! – объявил тот.

– Только, есть ли она на белом свете, эта правда?.. – спрашивает царь, как бы сам себя.

– Есть, государь! – твёрдо ответил Степан. – Пока я был в зверином облике, на своей шкуре понял, что она в нас самих, есть в каждом из нас. Только, вот, не всяк хочет слышать её голос.

– Ну и чем же тебя наградить за все твои благие дела? – спрашивает царь. – Хочешь, назначу тебя главным придворным мастером?

– Благодарствую, государь! – ответил Степан. – Да только у себя в слободке мне вольнее дышится. Вот, если бы, поменьше стало у нас там всяких надсмотрщиков, указчиков, мытарей, то и этим бы я стал доволен.

– Добро! – решил царь. – Принести мою печать. Писарь, пиши указы. Первый указ. Главного министра назначить придворным шутом, потому, как он куда лучше по-собачьи лает, чем государственными делами правит. Начальника стражи назначить главным министром. Новым начальником стражи назначить стражника Данилу. Второй указ. Мастера Степана освободить от всяких податей и поборов, оградить от бесчинств и притеснений.

И только пришлёпнул он печать ко второму указу, как вокруг дворца загулял небывалый ветер, закружились чёрные вихри и послышались чьи-то хриплые голоса:

– Ой, беда нам! Ой, куда это нас понесло?!!

И тут же всё стихло. Недоумевают царь и придворные – что же это было?

– Это, государь, – говорит Степан, – Нужду Беспросветную и её сестру Кривду унесло в чужедальние края. Может, к кургундцам, а может – к турзямцам. Только ведь, я так думаю, никуда не денешься – рано или поздно они опять к нам вернутся. И хорошо бы, чтоб к той поре в каждом из нас правда окрепла. Тогда им совсем тут делать будет нечего.

Пошёл он домой в слободку, а сам всё думает и думает, как бы семью свою разыскать. И только подошёл Степан к калитке своего двора, как вдруг увидел в конце улицы идущих к нему жену с ребятишками. Не описать, как обрадовался он этой встрече! Потом уже он узнал, что, не дождавшись его из лесу, жена собрала детей, и сама пошла на его розыски. Все эти дни вчетвером они ходили по лесам, своего мужа и отца разыскивая. Ну а сегодня словно кто-то им подсказал, что вернётся он домой, и тут же поспешили обратно.

И, вот, с той поры, как избавился Степан от Нужды Беспросветной, пошли его дела на лад. Снова стал рубить он избы, строить мосты, ладить такие хитрые штуки, пособляющие всякому делу, что иноземные мастера только диву давались. А про то, что с ним приключилось, вспоминал он лишь иногда и, смеясь, говорил любопытствующим:

– Можно и превратившись в свинью остаться человеком, а можно и всю жизнь прожить свиньёй, об этом даже не догадываясь. А чтобы свиньёй не стать, надо чаще прислушиваться к живущей в душе Правде, и никогда не верить Кривде.

* * *

ТРИ НЕБЫЛИЦЫ ЗА ПОСТОЙ

Всякие есть люди. Одни – простые, бесхитростные, отзывчивые. Если кому помочь, пособить, выручить – они первые. И доброе дело сделают, не задумываясь о корысти, не тая хитрой мысли «А мне что за это будет?», и руку помощи протянут, и словом и делом поддержат. А есть, вроде бы, и люди – как люди, но, малость, с особым норовом, с чудинкой, или, как говорят в народе, с «кандибобером». Такие всегда, даже самое простое дело, ухитряются обставить так, что из пустяка оно обращается в невесть какую мороку. Но, как известно, на всякого зайца есть своя борзая. И на любителя почудить всегда найдётся ещё чудней чудила…

Поздней осенней порой шли через одну большую деревню три путника – купец-коробейник с товаром, чернец-монах и солдат отставной, с царской службы уволенный по возрасту и ранам. Случайно свела их судьба на большой столбовой дороге в придорожном трактире, куда зашли они подкрепиться. Когда узнали, что идти им всем в одну сторону, решили идти вместе – втроём, что ни говори, всегда веселей. Только вот по большаку идти им недолго было – чтобы спрямить дорогу пришлось свернуть на просёлок. А там, известное дело, ни тебе постоялого двора, ни трактира. И вот, как подошло время к ночи, увидели они впереди деревенские дома.

Обрадовались по первоначалу – дескать, вот нам и ночлег нашёлся! Да только радовались они зазря – не больно-то кто-то из тамошних деревенских согласился их привечать. К кому ни зайдут – отказ. Постучались в один двор – там семьища, дюжины полторы душ, самим спать негде. Постучались в другой – того не лучше. В третьем – собаки такие, что в одиночку медведя загрызут, исходят лаем, на ворота кидаются, а хозяева на стук не хотят показаться… И так – по всей деревне. Коробейник уж начал всякие презенты обещать, монах – словом божественным убеждать, солдат – крестами да медалями звенеть… Вроде того, авось явят уважение к человеку заслуженному. Куда там! Нет, и – всё тут!

Уже в самом конце улицы подошли они к старой избе, крытой соломой. Видят – старик по двору расхаживает, по хозяйству хлопочет – скотине сено подносит, воды подливает… А к той поре уже спустилась ночная темень. Спрашивают путники хозяина – не возьмёт ли их на постой, всего на одну ночь? Чай, время-то не летнее, в поле – как заночуешь? Коробейник пообещал лубочных картинок подарить с царями да генералами, монах – в святых местах поставить свечку во его здравие святым угодникам, солдат – своим, солдатским табачком поделиться.

– Да, я не против, ночуйте… Мне-то какая жалость? – отвечает им старик. – Только, вот, старуха у меня с причудиной. Всякого, кто просится на ночлег, заставляет небылицы рассказывать. И уж если скажет: «Ну, это ты врёшь! Такого – сроду не бывало!», то даже свою лежанку отдаст. А коль объявит: «Верю, верю – было такое!» – всё, выметайся на улицу. Так что, люди добрые, сами решайте, как вам быть.

Задумались путники – экая у него старуха привередливая… Ишь ты! Небылицы ей рассказывай… Однако, выбирать-то уже и не приходится – куда тут ещё податься? Только и остаётся попробовать бабку эту чем-то удивить. А что? Все они люди бывалые, жизнью битые, много чего видавшие… И сами много разных диковин повидали, а ещё больше небывальщин от других слыхивали. Вошли они следом за стариком в избу, там печь топится, его хозяйка при свечке пряжу прядёт. Так, мол, и так, говорят ей путники, согласны мы по небылице рассказать. Только – чур! – если хоть одной не поверишь – всех троих на постой принимаешь. Согласилась на это старуха, даже пообещала, что если спор они выиграют, то даже ещё и ужином их накормит. Сели гости поближе к огню, и начали свои рассказы. Первым заговорил коробейник:

– Снарядил как-то раз купец, у которого я служил в приказчиках, корабль в заморские страны. А корабль тот был величины невиданной: от носа до кормы идти пешком полдня, а на лошади скакать – целый час. Товаров в него вместилось несчётно. Тысяча грузчиков три недели трюмы загружала. И одну только пеньку да бочонки с дёгтем, потому как в тех краях, куда хозяин плыть собирался, пеньку вместо каши ели, да дёгтем вместо пива запивали. А работники-то перестарались, да и перегрузили корабль. Начал он осадку давать. Да такую большую, что море начало из берегов выходить. Того гляди, весь город зальёт. Пришлось половину груза опять на берег выкидывать, а то чуть потоп не начался. Подняли мы паруса – каждым полотнищем можно половину города накрыть, и отправились мы в края чужедальние. А на корабле мышей развелось – видимо-невидимо! Прогрызли они днище, стало корабль водой заливать. Смотрим, никак понять не можем – море от берега начало уходить, того гляди, на мель сядем. Кинулись в трюм, а там воды уже по пояс. Дал нам купец по решету, начали мы воду вычерпывать. Три дня маялись, пока повар корабельный блинов не напёк, да ими дыры не залатал…

– Верно, верно, – соглашается старуха. – Блинами корабль латать – самое правильное дело. У нас, вон, иные блинами избы кроют. И тепло, и дождь не заливает. Одно только неудобство: как поесть захочешь – приходится на крышу лезть.

– И вот, приплыли мы в жаркие страны, – продолжает свою небылицу коробейник, – а пекло там – как в печи. И только причалили к берегу, напало на нас чудище невиданное, с пастью от земли до неба. Хотели мы от него пушками обороняться, а они от жарищи тамошней как воск растаяли. Тут, кинулось на нас чудище, и вместе с кораблём проглотило. Сидим в его брюхе – день, два, три… А внутри чудища – просторно, и воды, как в море. Только, вот, темно – хоть глаз коли. Велел купец светить лучинами и ставить паруса, да только ветра нет. Пришлось самим в них по очереди дуть. Так до какого-то берега и доплыли. Выбежали к нам трёхногие пятирукие люди, глаза у них ярче фонарей светят. Видно всё стало, как днём. «С чем, – спрашивают, – приплыли?» «Да, вот, – отвечаем, – пеньку и дёготь не купите ли?» Они обрадовались. «Давно вас ждём» – говорят. Начали мы пенькой и дёгтем торговать. Что ни фунт пеньки, взамен – фунт золота, что ни фунт дёгтя – бочка серебра. Как только всё расторговали, стали ждать попутного ветра, чтобы плыть в путь обратный. Ну а пока суд да дело, как говорится, надумал я по бережку погулять. Иду, под ногами песочек хрустит, с камешками перемешанный. Посветил я лучиной, а там – мать честна! – не песок вовсе, а одни лишь камни самоцветные. Хоть лопатой их в мешок насыпай. И растут на этом песке золотые яблони на которых спеют медовые пряники и пироги с малиной.