Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

От площади, он повезёт нас мимо Лунатика, мимо школы № 12, мимо трамвайного депо к оконечности На-Семи-Ветрах, чтобы наша бригада сошла возле 110-квартирного, а автобус отправится дальше и ещё через полкилометра или того около, доставит своих пассажиров на обширную территорию базы СМП-615 в оцеплении оградой из бетонных плит. Однако не все рабочие нашей бригады приезжали Чаечкой, поскольку большинство их жили в 50-квартирной пятиэтажке или в бараках общежития и они приходили пешком.

Мы переодевались в бесколёсном вагончике из горизонтально-длинных досок коричневой окраски. В левом углу тамбура за входной дверью толпились держаки прислонённых к стене лопат в засохшем цементном растворе, над стопками вёдер разнообразно помятой жести, откуда торчали рукояти наших кельм и кирочек и свисали витки белесой лески—хвостики железных отвесов.

Внутрення дверь тамбура открывала комнату под низким потолком из той же доски-вагонки, но уже без краски и с одним окном над рубцами-шрамами в длинном столе и лавке вдоль его края, рядочек узких шкафчиков для одежды скрывал каждую из торцевых стен. Большую часть помещения поглощал обширный короб вроде как бы нары в обшивке из азбесто-цементных листов, что прятали электрические потроха тэнов отопления. Сваренная из арматуры продольная рама над ним, выдерживала навал наших утяжелённых влагой бушлатов для просушки после дождя.

Женщины переодевались в вагончике мастера. В отличие от нашего, тот стоял на высоких колёсах и нуждался в приставном крыльце под дверью в центре длинной стороны. Вагончик мастера обит был жестью в краске выгорело-защитного цвета и имел два окна, разделяясь в тамбуре на два отсека – одно для текущего мастера и пухлых пачек чертежей сооружаемого объекта, второе для женщин бригады.

В тёмное время суток в отсеке мастера спали два сторожа-пенсионера, сменявшие друг друга еженощно. Один из них, с бравой фамилией Рогов, носил гимнастёрку пэша с рядками орденских планок, офицерский ремень, галифе и сапоги из хромовой кожи, а на голове суконную фуражку по моде тридцатых годов, как у маршала Жукова на Халкин-Голе, когда тот был ещё комбригом. Под длинным козырьком фуражки суровилось лицо Римского легионера, изношенное в походах против варваров-тевтонов и проступала неизгладимая обида на заведующего Конотопским собесом. Это чувство укоренилось в Рогове из-за одной всего лишь реплики, которой упомянутое должностное лицо утешало своего зама за неплотно прикрытой дверью: —«Терпение, коллега, их уже немного осталось».

Второй сторож ходил в гражданке, а прежде носил форму мента и подвергал задержанных по пьяни мужиков садистскому тесту собственного изобретения: кто мог выговорить «Джавахарлал Неру», тех отпускал, а фонетически безнадёжных отправлял в вытрезвитель.

(…Конотоп есть Конотоп, тут даже рядовой мент знает и популяризирует имя первого президента Индии…)

В ночь своего дежурства бывший милиционер перекрывал листом картона окно в отсеке мастера, изнутри. Иначе он не мог заснуть. Аукнулись годы молодости – его армейская служба проходила в подразделениях по борьбе с Бандеровцами, а в закарпатских гарнизонах окна казарм на ночь закрывали щитами из толстых досок, чтоб сон военнослужащих не потревожили гранаты партизан сквозь стёкла…

Переодевшись в рабочее, вся бригада сходилась в мужском вагончике на сводку новостей Семи Ветров, барачных общежитий и самого СМП-615. Иногда, для разнообразия, Григорий Григорьевич начинал наезжать на Гриню, что в восемь часов тот обязан стоять на линии, звякать кельмой и мантулить кирпич на кирпич. Гриня на это радостно хихикал и с готовность соглашался: —«А то ж!» Потому что, покуда не подвезут раствор и кран не подаст его на линию, каменщикам там делать, практически, нечего.

Раствор, он же грязь, доставлен будет самосвалом. Тот даст задний и задерёт свой кузов над рядами пустых растворных ящиков из листового железа. Груз поползёт вниз по крутому уклону, но целиком не вывалится. Хорошо, если половина… Во-1-х, по пути с растворо-бетонного узла раствор осел и уплотнился, выжимая воду из жижи и это, в основном, вода скатилась в ящики на земле. А во-2-х, дно кузова и его стенки уже давно и далеко не гладки, а покрыты слоями замёрзшего, поверх замёрзшего, поверх замёрзшего раствора зимой или засохшего, поверх засохшего, поверх засохшего при подвозе летом. Поэтому нужно взобраться на задний борт отвисающий от поднятого кузова. Он будет качаться под ногами в своих петлях, так что одну из ног нужно упереть в боковой, поднятый к небу борт, для устойчивости. Стоя оставшейся ногой на узкой кромке заднего, качающегося, борта, подрезай лопатой слежавшийся в кузове раствор, чтобы он пластами соскальзывал в кучу на ящиках. Когда подрезанный пласт с шуршащим шумом поползёт и свалиться, кузов дрогнет и бурно зашатается от облегчения. Тут важно не утратить равновесие, а устоять на заднем борту..

Самосвал уедет, оставив груду раствора поверх четырёх-пяти ящиков. Но это неправильно – каждому каменщику полагается отдельный ящик. Катерина и Вера Шарапова восстанавливают справедливое распределение своими совковыми лопатами.

Хотя к ящику приварены четыре петли для крючков, они его цепляют лишь за две, по диагонали, чтобы кран одной ходкой мог подать раствор сразу двум каменщикам. Больше не получится – на «пауке» всего лишь четыре крючка…

А тем временем каменщики подняли из вагончика на линию свои инструменты… Та часть стены, на которой предстоит работать бригаде, называется «захватка». Из конца в конец захватки зачаливается «шн?рка»—толстая рыболовная леска, местами испачканная присохшим раствором, с хвостатыми узлами там, где чья-то неосмотрительная кельмы рассекла надвое её—туго натянутую вдоль растущей стены—чем вызвала разноголосую, но единогласно укоризненную реакцию каменщиков вдоль захватки:

– Какая опять падла?..

Шн?рка нужна для поддержания общей горизонтальности в порядовке кирпичной кладки, тем-то и объясняется непрестанно пристальное к ней внимание, не одним так другим каменщиком.

Справа от каждого каменщика, кран оставляет ящик с раствором, он же «банка». Объём такого ящиканевелик – всего на четверть тонны. Когда раствор из банки выработан, порожняя тара краном же отправляется на растворную площадку, чтоб строповщицы пополнили запас из остающейся или же вновь подвезённой кучи грязи. Забанкованный раствор постепенно теряет эластичность, в таком случае надо просто добавить воды, принесённой помятым ведром их многотонной ёмкости неподалёку от захватки, и перемешать его с ней совковой лопатой. Поэтому из каждого ящика торчит черенок вонзённой туда лопаты. Но основное назначение лопаты – перешлёпывать раствор на свою часть захватки. После чего лопата возвращается в позицию торчащей из ящика, а каменщик берёт свою кельму—размером с солидный кухонный нож, но с треугольной лопаткой вместо лезвия—и разравнивает ею раствор шлёпнутый поверх предыдущего ряда кирпичей для укладки следующего.

Слева от каменщика стоит поддон с кирпичом, по три-четыре сотни штук уложенных плотными рядами поверх друг друга. Ухватив кирпич из верхнего ряда, каменщик кладёт его на слой разровненного раствора и пристукивает обитым жестью концом рукояти кельмы, чтобы привести кирпич в позицию продиктованную натянутой шну?ркой, если это лицевой ряд либо с уже проложенным лицевым рядом, когда кладётся ряд задний.

Если по ходу кладки требуется кирпич особого размера – половинка, трёхчетвёрка или (самая мелкая, но стандартная) «чекушка», каменщик пускает в ход кирочку—кайло в миниатюре—обрубая лишнее. Когда кирпичи на поддоне закончатся, крановщик подаст следующий поддон зацепленный внизу Катериной и Верой Шараповой, из уложенных ими же.

Такая вот ритмичная смена движений: наклон – бросок, наклон – шлепок, а плюс к тому неограниченное пребывание на открытом воздухе, сводит трудовой процесс к чистопробной аэробике слегка приправленной элементами тяжёлой атлетики. Упорядоченное, последовательно зацикленное движение, можно даже сказать – спиралевидное. Смекаешь?

Ну а теперь можешь наплевать и забыть всю эту патетическую хрень, потому что стройка – это не цирк с разглаженным песочком арены. Стройплощадка это опасная зона, где острые концы арматуры таятся в закоулках, крепкая, с виду, доска, проламывается под ногой, ведро кипящей смолы падает с крыши и тебе чертовски повезло, если при упреждающем крике «беги!» ты без раздумий метнулся прочь, а не разинул варежку кверху – «а эт чё тама?» Плюссь!

Тут хряскает оземь секция чугунной батареи отопления – её швырнул в проём окна на четвёртом этаже блатной, что недавно вернулся из очередной ходки на Зону. Он ни в кого персонально не метил, а просто так швырнул, не глядя – тут уж на кого Бог пошлёт.

По большому счёту, стройка – это жизнь. И тут, как в жизни, надо не только жить, но и—извини за рецидивный пафос—выживать. Ну и сами каменщики, конечно же, не роботы, а люди. А люди, если хорошенько окрысятся, то кого угодно выживут… хотя, о чём это я?.. Ах да – стройка!.

На стройке у каменщика не много остаётся времени для истолкования причудливо изотерических посланий от посвящённых избранным, не больше и на расшифровку знаков начертанных по небу вязью облаков.

Дождись перекура и – пожалуйста! Вплетай какой хошь символ в куда душе угодно. Тасуй их, вычитывай смысл криптограмм – посланий белым по синему… Покуда бригадир Хижняк не поднял шн?рку на следующий ряд и не прокричал вдоль линии захватки:

– Гоним-гоним!

На что Пётр Лысун откликнется уныло:

– Чё? Опять вперёд? А где он, перёд этот?

И тут – просто хватай свою лопату, шлёпай грязь на стену и – живи дальше…

~ ~ ~

(…в позапрошлом веке, на границе с Англией, а может наоборот с Шотландией, жил себе фермер, который неслабо так зарабатывал исцелениями. Без какого-либо шарлатанства. Приводил в норму всякого рода умственно тронутых, чокнутых, сдвинутых или же как-то ещё повреждённых по той же линии. При условии, что любящие родственники не ошиваются поблизости по ходу курса лечения.

Вот привозят к нему такого, скажем, своеобразного, чьё специфическое восприятие окружающего мира всех домочадцев уже по полной заеб… то есть… наотрез отказываются всерьёз считать его чайником. «Ах, осторожней! Я фарфоровый. Не разбейте!»

На следующее утро, выводит фермер этого чайника в поле, вместе с некомплектом от других сервизов—фужер из хрусталя, солонка, там, с утерянной крышечкой, бижутерия тоже случалась—и аккуратно впрягает всю дзинь-компанию в плуг. А и потом, само собой, пашет поле.

К вечеру дня, 88 % стеклотары вспоминали теорию происхождения видов и высказывали ему замечания, с людьми, мол, нельзя так. Самые упорные скороварки на второй день начинали прикидываться, что и они такие же люди как все. И фермер возвращал семьям и обществу полностью восстановленных членов. За оговорённую плату, есессна, плюс приятный бонус – поле вспаханное надурня?к…)

Ира не верила в трудотерапию на свежем воздухе, она больше полагалась на народные средства. В ту зиму она повезла показать меня колдуну в Ичнянском райцентре, Черниговской области. Туда мы приехали в сумерках, потому что зимой быстро темнеет. До отправления автобуса обратно оставалось полчаса и местные дети на улице, с какой-то даже гордостью, указали нам дом колдуна.

Дверь добротного дома открыла обычная сельская баба среднего возраста и прочий интерьер оказался такой же непримечательный, без всякой бесовщины. На кухне сидели пара посетителей, но не из нашего автобуса, а то бы я запомнил. Следовательно, откуда-то неподалёку. Молодая пара, с виду может даже и молодожёны, оба за столом сидят. Молодожён наворачивает миску борща, а она – нет, а типа как, прослеживает. Время для борща не совсем подходящее, но я не вмешиваюсь – может, колдун прописал в виде терапии…

Баба отвела Иру в соседнюю комнату и через пару минут они вернулись вместе с колдуном. Черноволосый мужик лет пятидесяти в рубашке хаки от общевойсковой парадки. Посмотрели мы друг на друга, не моргая, и он ушёл в комнату вместе с Ирой. Я остался с борщеедом и двумя медсёстрами без халатов.

Вскоре Ира вернулась, вся такая взволнованная, и мы пошли на автобус. По пути в Нежин, Ира поделилась – я не тот стал оттого, что мне скормили «дання», но случилась передозировка, однако сегодня лечить меня бесполезно, потому что «кватера» не та, то есть луна находится в неподходящей для процедур фазе. (Или таки борщ кончился?)

А ещё колдун сказал, чтобы я больше не приезжал, а меня надо подменить каким-нибудь родственником единокровным. Так что, вместо меня потом моя сестра Наташа ездила с Ирой в Ичню.

(…всем известно, что «дання» это приворотное зелье, которое применяют женщины, чтобы в них влюблялись. Намеченной жертве дают что-нибудь съесть с приправой из менструальных выделений браконьерши… Всё-таки, они первыми начали эксперименты на людях проводить…)

Я не верю в чары, загово?ры и прочую суеверную херню, но пока звякаешь кельмой о кирпич или грязь лопатишь, голова остаётся, в основном, не занятой и в ней много чего проворачивается.

(…если, чисто гипотетически, «дання» имело таки место, то – кто, где, когда?

Не помню в который год моей работы в СМП-615, мне в голову подвернулись два предположения:

1. кефир, который Мария принесла мне в горбольницу, когда я там лежал из принципа;

2. варёная колбаса, которой меня угостила моя однокурсница Валя с чёрными сросшимися на переносице бровями, во время совместной школьной практики на станции Носовка, хотя мне есть тогда особо не хотелось.

Однако раз я ни на одну из них не запал, гипотеза с треском проваливается, Ичнянский колдун остаётся с носом и отправляется на скамейку шарлатанов…)

~ ~ ~

Когда Гаина Михайловна, потупя взгляд, осторожно поинтересовалась как относятся ко мне в нашей бригаде, я моментально вычислил откуда ветер дует. Хочет краями выспросить как там вообще терпят мою подмоченную репутацию… Чего уж скрывать, не каждый коллектив потерпит в своих рядах члена на должности не соответствующей диплому. Именно этим объясняется крик души крепильщика Васи на шахте «Дофиновка»: —«Ты своим дипломом позоришь нашу шахту!» Ну в смысле, диплом делает из неё непонятный сброд и полный бомжатник…

Мою репутацию в СМП-615 подмочила кассирша Комос, которая знала, что в Нежине я доучился до диплома и знала даже на кого. У её дочери, Аллы, когда-то шли длинные серьёзные отношения с моим братом Сашей. В тот период я даже посетил однажды квартиру Комосов. Но позднее Алла постригла свои дивные длинные волосы лишком коротко, а мой брат пошёл в примаки к Люде с её матерью.

Кассирша Комос выдавала зарплату работникам СМП-615. Для этой цели раз в месяц Наша Чаечка отвозила рабочих со стройки на территорию базы СМП-615 и мы там выстраивались возбуждённой очередью, в вестибюле на первом этаже административного здания, к маленькому квадратному окошку в глухой стене налево от входа.

Достоявшись в разгорячённой предстоящим событием очереди рабочих, склоняешься к этому квадратному иллюминатору, довольно низко в стене, и расписываешься в ведомости… Вот именно эта заключительная поза мне как раз вовсе не нравилась. Голова твоя где-то там, не ясно где, а зад торчит снаружи на милость и усмотрение очереди в состоянии взвинченного предвкушения…