Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Жил своею жизнью беззаботной,

Маленький зелёный крокодил!.."

А когда клиент полностью дозреет, катил сюрреализм, переливаясь:

"Цвели дрова, и лошади чирикали,

Верблюд из Африки приехал на коньках…

Ему понравилась колхозная Бурёнушка

В зелёной кофточке и в розовых чулках!. "

Так что моё присутствие в Орионе оправдывалось лишь парой старых номеров, зато кусок приставленный присматривать за нами на гастролях вне батальона не мог заложить Замполиту, будто я разъезжаю с ансамблем просто так. Ну а на фиктивную должность звукооператора обычно примазывались от двух до трёх чмошников

Но танцы – дело сезонное, они для новогодних вечеров, а летом, вернее в начале осени, нас пригласили играть только один раз. Вечер танцев на хлебозаводе. Был ли этот тот самый, где наша бригада-отделение побиралась с конвейерной линии, не могу знать. На этот раз я увидал лишь обнесённый запертыми боксами двор да трёхэтажное здание заводоуправления, где, на втором, светился и гудел вечер отдыха.

Конечно же, я много танцевал и одна из партнёрш настолько очаровалась своим жиголо в хаки (в моём лице), что не кобенясь покинула зал, на моё предложение. По неосвещённой лестнице мы поднялись на третий этаж, но на площадке перед запертой дверью в коридор пили вино эти чмошные звукооператоры.

На первом этаже картина почти повторилась, только тут уже были её сотрудницы со своими сигаретами. Просто из принципа, я повлёк её, согласную, на выход.

БЛЯААДЬ!!

Безжалостный свет дуговой лампы изливался на голый асфальт двора. Ни одного закутка вокруг. Единственный кусочек тени отбрасывал столб со своей лампой в центре двора. Тощая полоска черноты пролегла от его комля его до гаража, где преломлялась вертикально вверх мимо висячего замка на железе ворот… Сам себе я показался тем самым щенком по кличке Тузик, что спёр резиновую грелку, но не может найти место шоб её подрать. Пришлось давать обратный ход…

Вероятно, девушку разочаровала моя непредприимчивость и что так не по-солдатски спасовал перед неприхотливым минимализмом обстановки в застолблённом лампой дворе. Во всяком случае, на свидание в парке, как мы договаривались, она не явилась.

Я покружил по полутёмным аллеям, немного постоял под фонарями ярко освещённого корраля танцплощадки, где активно отдыхала молодёжь Ставрополя, хотя это опасно – солдат в повседневке сразу бросится в глаза военным патрулям. Её нигде не оказалось и шансы, что придёт упали до нуля. Заворачивай оглобли, рядовой.

– Солдат, спички найдутся? – ко мне обращался патлатый парень с сумкой на широком ремне через плечо.

Я достал спички из кармана хэбэ?? штанов, он взял коробок и вжикнул зиппером открывая сумку. Поверх всего прочего лежала пачка сигарет и коробок спичек.

– О! Я такой забывчивый. Закуришь? – Он взял сигареты и распахнул крышечку пачки над плотным рядком фильтров. Я вытащил одну.

– Ах! Здесь такой шум, даже голова разболелась. Может отойдём? – Правой рукой он взворошил ширококудрую стрижку тёмных волос до плеч.

…шо за дела ващще?.. он клеит меня или как?. невысокий аккуратный парень, длинные волосы, сумка под локтем…

– Можно.

Мы отошли в сопровождении взглядов обычной возле танцплощадок части публики – тех, кто никогда не заходят внутрь. Медленным шагом, направляемся никуда, в общем-то. Он всё говорит, говорит. Такие женственные интонации. Потом рассказал мне анекдот из жизни голубых.

Одного в Москве поймали, метелят в ментовке, а он пищит: —«Ну капитан! Я же хотел только в ротик, а не в зубы!» Игра слов, но не смешно, хотя понятно. И с ним тоже всё понятно, просто любопытно – что же дальше?

– Хочешь вина?

– Можно.

Мы зашли в ближайший гастроном у парка, очереди почти никакой. С нескрываемым душевным подъёмом, он спрашивает моего совета, вон то, на стене позади прилавка – подойдёт? А мне как знать? Впервые вижу этот «Горный Цветок». Почти пустой магазин залит резким светом, но те, кто есть упорно молча пялятся. Он выбивает в кассе чек. Радостно несёт его продавщице, обменивает бумажку на бутылку и вкладывает себе в сумку.

Мы возвращаемся в парк, в его верхнюю, неосвещённую часть, где нет скамеек, нет фонарей, а деревья заслоняют экономное освещение ближайшей улицы.

Стоя в темноте у ряда постриженных кустов, мы распили вино, не окончательно. Потом он опускается на колени возле моих сапог и поспешно расстёгивает ширинку хэбэ??…

Ну сперва возбуждает, да, потом остаётся лишь ощущения тёплой влажности там. Его голова, едва различаясь в темноте, без остановки качает, как поршень, взад-вперёд. Я передвигаю бляху послабленного солдатского ремня себе на позвоночник, чтоб он случайно лбом не стукнулся. Он меняет ритм, темп. Передохнул. Снова начал.

…как-то оно монотонно… долго мне ещё так торчать?.

Чмо-ок!

… опять тайм-аут?.

– Нигадяй! Ты был с блядью! Поэтому не можешь кончить! Какой же ты нигадяй!

– Да не был я. – Застёгиваюсь под его жалобные причитания, что у меня такой подходящий—ровно тринадцать—а ничего не вышло. Расхождение его экспертной оценки с измерениями во время обеденного перерыва на заводе КПВРЗ, меня не задевает, с учётом его разочарования – старался как мог и всё впустую, к тому же за вино он платил.

– Тут ещё осталось – будешь?

– Ах, нет!

Я кончил вяленький горный цветок под его удручённую исповедь, что он тут проездом из города Нальчик, где какой-то очень важный директор, какого-то очень важного производства сделал его таким, когда он ещё был совсем мальчиком.

Потом он обнял меня на прощанье, но никаких поцелуев для такого негодяя, который с блядью был, который наказан, вот и пусть ходит голодный… И он уходит своей сентиментально манящей походкой в сторону уличных фонарей за парком.

Из душераздирающего анекдота от печального мальчика из Нальчика очень даже ясно, что жизнь у них не сахар – таись и прячься, а под конец менты метелят. Бедолаги… Ну, чё? Пора домой двигать, а?.

Почтальон вручил мне письмо от Ольги про письмо, которое она получила от моего сослуживца. Тот анонимно её информировал о моих амурных самовольных похождениях в разных направлениях от дислокации войсковой части 41769, она же ВСО-11…

Наглость грязных инсинуаций возмутила меня до глубины души, тем более, что ни в селе, ни на хлебозаводе ничего не получилось! А тот голубой вообще не в счёт, ведь я даже не кончил. Поэтому в ответном послании я с полным правом подчеркнул, что ничего такого, что он там наподразумевал и близко не было и пусть она пришлёт мне эту анонимную херню, для проведения графологической экспертизы и принятия соответствующих мер пресечения к оборзелому суке подколодному.

В ответ, она известила, что измышления о моём, якобы неустойчивом, поведении ввергли её в состояние аффекта, переживая который она подрала письмо в невосстановимо мелкие клочья.

(…и вот опять я упираюсь в эти трансцендентальные вопросы. Зачем? Какой в этом прок анонимщику? А если Ольга просто брала меня на пушку, то всё равно – зачем?

Эти вопросы в очередной раз доказывают как ограничены возможности человеческого разума… Во всяком случае моего…)

~ ~ ~

Ваня ушёл на вечернюю проверку, потому что сегодня в кочегарке моя смена. Чуть погодя притопал Серый, а с ним, прицепом, «молодой» водитель из Симферопольского призыва. Оба на поддаче. У «молодого» явно деньги есть, вот Серый с ним и кентует.

И тут Серый заводит какую-то полную херню типа как вроде у ребят на меня обиды. Я ващще не врубаюсь. Какие ребята? Шо за обиды?

Ща паймёшь, грит, пашли, и дверь – на крючок. Втроём переходим в мастерскую и Серый как-то враз оттуда слинял, я не понял.

А этот верзила «молодой», в глаза мне не смотрит, грит, чё ты ребят закладываешь? И кулаком в лицо мне. Я удар плечом парировал и мимо него за дверь, а жлоб следом. За печью в закутке лом стоял, я его – хвать, ору: —«Серый! Кого я на?хуй закладывал?»

А он тут же стоял, в тёмном проходе. Увидел, что я при оружии и – серию ударов мне по корпусу. Я лом выронил. Да и хватался-то чисто инстинктивно, скорее для острастки.