Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Но долго думать про Конотоп не получается, думать о нём я отвык, вот и думаю о привычном… Как мы водили барабанщика из Пятигорска в то военное авиационное училище показать, что этот чувак профи.

Втроём пошли, Длинный я и тот барабанщик. Хотели чтоб курсанты из тамошнего вокально-инструментального ансамбля убедились – лабух клёво стучит и замолвили бы слово своему замполиту приткнуть его в чмо при училище, потому что его должны загрести в армию. Такой был план.

Курсанты как раз на сцене репетировали, а зал как бы летний кинотеатр, без крыши. Дали они Длинному свою гитару, ударник за барабаны уселся… Ваааа! Чуваки заделали дуэт ля бомб! Врезали попурри из Джимми и Джимми, оторвались по полной, отвели душу… Придурки! Они вроде как бульдозером прошлись по тем румяным курсантикам в их голубых погонах. Тем ведь барабанщик нужен навродь того, что с горнистом на пару сзади знамени пионерской дружины ходит:

ду-ду-ду-ду?! ду-ду-ду-ду?!

Да, нихуя? они не сказали своему замполиту про такого Барабанщика. Такие, блядь, холёные, чистенькие… кадеты эти…

Неужто всё? Не будет больше вечерних проверок? Ни Замполита, ни Начштаба, ни кусков… Домой лечу, дома всё будет ништяк! Не зря же все эти два года я мечтал, вернее, даже подумать себе не позволял о доме…

Это мой первый раз на самолёте, не тащиться же два дня поездом. Запястье щемит малость. Та дура вчера вечером в гостинице. Она бы дала, просто негде было. Грит, пошли к тебе в номер. Я мужиков попросил, они вышли. Ну пока она из себя непорочную целку строила и ногтями мне кисть увечила, они по одному возвращаться начали. Сеанс окончен. А я ведь и не налягал, сама ни с того, ни с сего за руку схватила и давай когти запускать. Этот Ставрополь просто питомник садисток, мамой клянусь… Может Ольга не заметит… а если даже и да, так что? каких только ранений не получишь на боевом посту…

АН-24 совершил посадку в Ростове. Я вышел в будку сортира рядом со взлётной полосой, на обратном пути меня остановил военный патруль. Да! Конечно! Вельветовые туфли совсем не по уставу, но «дембель» я, пролётом к дому! Вон самолёт мой уже винтами крутит! Отпустили… На дозаправке в Харькове и с места не вставал.

И, наконец, посадка в аэропорту Борисполь, где до краёв уже по-летнему яркого солнца…

В тот первый прилёт, я думал это Киев и, выйдя на солнечную площадь, запруженную всевозможным транспортом и ручьями снующих пешеходов, я сразу же направился к большому щиту с буквой «Т» над шахматкой-двухрядкой, взять такси.

Таксистом оказался малость патлатый мужик лет под тридцать в добротных туфлях коричневой кожи, шнурки широкие такие. Я попросил отвезти меня на железнодорожный вокзал, а он мне сказал подождать в машине, пока сходит найти попутчиков. До Киева оставалось ещё сорок восемь километров… Он отошёл, а я остался ждать на переднем сиденьи. Из-за жары я снял китель парадки и, чтобы скоротать время и снять нарастающее нетерпение, забил и выкурил косяк.

Водитель привёл двух пассажиров для заднего сиденья – один майор, а другой подполковник, но помоложе нашего Комбата, и мы поехали. Наверное, водитель в коричневых туфлях унюхал дым от косяка в салоне и улетел от персональных воспоминаний, но гнал он как бешеный, а как пересекли Днепр по мосту Патона и вовсе перестал замечать светофоры… А может у светофоров случился выходной и это был залитый солнцем праздник свободного вождения – обгоняй кто кого хочет как может… Расплачиваясь у вокзала, подполковник сказал: —«Ну, шеф, ты и летаешь!» Так что, скорее всего, водителя цапану?ло на ша?ру, прицепом к моему улёту…

В 1975 кейс-«дипломат» встречался ещё не при каждом втором и привлекал внимание своим непривычно деловым стилем. Да, в руках старших офицеров такой модерн смотрелся бы извинительно, но рядового менявоенный патруль тормознул на первом же шаге внутрь вокзала. Опять, кстати, курсанты оказались, правда, на этот раз в красных погонах. Проверили мою дембельскую ксиву, сличили меня с фоткой двухлетней давности в моём военном билете, придраться не к чему.

Но тут я совершил ошибку и взглянул на свои туфли. Старший патруля проследил мой взгляд и выявил вопиющее нарушение уставной формы одежды. Меня отвели в комендатуру вокзала под ступенями лестницы, что подымалась к гигантской скульптуре головы Ленина на площадке, а от неё расходилась надвое, в разные стороны второго этажа.

Дежурный офицер комендатуры вокзала приказал мне открыть «дипломат» и с одного взгляда понял, что имеет дело с дембелем – прозрачные колготы, бутылка водки и краденая скатерть с бахромой.

– Иди, – сказал он. – Вернёшься в ботинках, получишь свой кейс.

Я рванул в громадный кассовый зал налево от лестницы. Там стояла длинная очередь в кассу поездов московского направления. В очереди, метров за тридцать до кассы, я высмотрел солдата в парадке. Здоровый увалень, значит и нога не маленькая, и печальный, потому что (это элементарно) возвращается из отпуска дослуживать ещё год.

– Куда едешь?

– В Москву.

– Пошли.

Я подвёл его прямо к окошку кассы и объяснил вдруг громко и несдержанно загалдевшей очереди, что у нас срочный приказ защитить их покой и сон на дальних рубежах Отчизны. Он взял билет до Москвы, а я до Конотопа.

Когда мы отошли, я описал ему ситуацию с кейсом. «Фазан» не может сказать нет «дембелю». В огромном зале ожидания, напротив кассового, мы сели на одну из скамеек и обменялись обувью.

– Где это ты так быстро? – спросил дежурный офицер комендатуры.

– Купил у Цыгана на перроне.

С освобождённым «дипломатом», я поспешил туда, где печальный отпускник прятал свои нарушающие устав ноги поглубже под сиденье скамейки. Я сел рядом, но переобуться мы не успели – голос в репродукторе заорал про отправление поезда на Москву от шестой платформы и мы побежали… Шнурки одолжённых ботинок поразвязывались и хлестали пол на бегу, но мы всё равно успели…

Состав торопливо стучал по рельсам, нёсся в Конотоп, а напряжение во мне не спадало, я подгонял поезд и не находил себе места… Лишь поздно вечером, когда я покинул вагон и спустился на четвёртую платформу станции Конотоп, поверил, что и вправду – всё.

"Отслужил солдат службу долгую,

Службу долгую, службу ратную…"

И снова я еду знакомым трамвайчиком № 3, но теперь уже до конечной. Темень за окном превратила стекло в неясное зеркало со смутным отражением кителя и фуражки солдатской парадки… На конечной я спросил где улица Декабристов и мне сказали идти вправо…

Длинные заборы, тёмные хаты за своими воротами, изредка встреченный фонарь. Незнакомая окраина. Переспросив случайного встречного, я вышел на улицу Декабристов и шёл вдоль неё пока не различил в темноте табличку 13. Я зашёл во двор, постучал в первую дверь хаты. Она открылась… Это мой отец так поседел? Когда?.

В свете падавшем через раскрытую за его спиной дверь, он недоверчиво посмотрел на мою парадку: —«Сергей?»– потом обернулся внутрь хаты, – «Галя! Сергей приехал!»

Моя мать вышла на крыльцо и уткнувшись головой в грудь кителя, разрыдалась. Стоя одной ступенькой ниже, я неловко погладил её вздрагивающее плечо.: —«Ну, чё ты, мам. Вернулся же». Я и впрямь не врубался о чём тут плакать.

(…это только теперь мне понятно, что плакала она по себе, по жизни своей пролетевшей так сразу. Совсем недавно вприпрыжку бежала с подружками в балетную школу и тут—здрасьте, приехали! – мужик перед ней в кителе как бы сын из армии вернулся. Когда?..)

Она оглянулась на девочку испуганно замершую у кухонного стола и, доканчивая последний взрыд, сказала: —«Ну, что ты, глупенькая? Это папа твой приехал».

Потом она снова обернулась ко мне: —«А как же ты Ольгу не встретил? Разминулись? У неё третья смена. Она на кирпичном работает».

“…отслужил…

~

~

мои университеты: часть вторая

Как раз вот про этот момент не позволял я себе мечтать и думать все эти оба года, чтобы проснуться утром не от гнусавого вопля дневального, а от женских объятий. Ольгиных. Она пришла с работы, легла на меня поверх одеяла и обняла, и я проснулся ответить на её поцелуй. Наш разговор как-то не клеился, если обмен однословными репликами вообще можно считать за разговор. И мы смотрели друг на друга так, что мать моя, у которой был отпуск, быстренько собрала нашу дочь, Леночку, и поехала с ней на базар…

До чего же всё повторяется в жизни. Что было, то и будет. А разница, если вообще случится, только лишь в сопутствующих деталях… Например, что моя мать вернулась с базара (а не из магазина) без апельсинов, и что на этот раз меня ничто не сдерживало… Что касается иероглифов оставленных на моём запястье когтями гостиничной садистки, то Ольга—кто бы сомневался! – их углядела, изучила и внимательно прочла, но не вслух. Вообще-то, я и не настаивал…

(…нет ничего эластичнее времени. Текущий год длится без конца и края, а год прожитый скукоживается, превращается в точку во времени. Точка не имеет протяжённости, она кончается даже не начавшись.

Любые отрезки прошлого, которые короче года, не тянут даже и на точку. Ну что ты скажешь про минувший месяц? Что там было несколько пятниц и одно тринадцатое число? Правильно. А про минувший час? Ах да!. Там были шестьдесят минут… Пустое тасованье цифр. Пустопорожнее жонглирование числами…

Десятилетие – та же точка… После отбытия этой точки в школе, у человека начинает расти щетина. Если она случилась в «местах не столь отдалённых» – ноют суставы, особенно в правом плече, но это всего лишь точка…)

Через неделю после демобилизации стройбатовская вечность превратилась в несвязные лоскуты воспоминаний наколотые на точку в прошлом, которую течением жизни снесло уже невесть куда, да и не важно куда, потому что нужно струиться дальше…

У купальщиков есть два способа захода в воду: при первом заходишь в воду мелкими шажками, поахивая, вздёргивая плечи, приподымаясь—по мере углубления дна—на цыпочки; а второй проще – зайти по колено и с криком или без, бултыхнуться нырком вперёд.

Пришла пора окунуться в течение гражданской жизни…

Мастер Боря Сакун умер, не исполнив своё обещание уйти на пенсию через четыре года.

Архипенко уехали на Камчатку, обетованный рай рыбачий, где рыба, по слухам, сама по доброй воле запрыгивает тебе в лодку.

Мои брат с сестрой закончили железнодорожный техникум и послали их на Урал, отрабатывать за дипломы изысканием и строительством железных дорог между Уфой и Оренбургом.