Приют последней надежды

Ладно, нужно взять себя в руки. У меня еще будет время все как следует обдумать. Сейчас же мне нужно быть максимально внимательным. Все эти кат-сцены[25 - Внутриигровое видео или кат-сцена (англ. Cut-scene – вырезанная сцена, врезка, сценка) – это эпизод в компьютерной игре, в котором игрок слабо или вообще никак не может влиять на происходящие события, обычно с прерыванием геймплея. Кат-сцены используются для развития сюжета, визуального представления игрового прогресса и заполнения пауз в геймплее.] из прошлого Генри должны для него что-то значить. Не думаю, что мне их показывают просто так, а значит, в них кроется подсказка, найдя которую, я пойму, что мне делать дальше.

Извилистый коридор, которым мы шли, вскоре закончился и мы оказались у лестницы, поднимавшейся куда-то наверх. Точно, я уже был тут. В прошлый раз. Потом меня еще укусила змея. На всякий случай, я огляделся, но ничего похожего на кожаный зубастый шланг не заметил. Как и ее следов на песке, который был повсюду. Зато заметил, что с этой стороны вход на лестницу и в еще одну комнату охраняют несколько безликих статуй, которых до этого видел в храме наверху. Хоть и безликие, но все еще грозные охранники, фараоны подпирали собой потолок, крепко сжав в своих руках копья и мечи, на которые были навешаны керосиновые лампы.

– Что на это раз? – Элизабет заметила мое замешательство.

– Слушай, а ты тут змей не видела?

– Нет. А с чего вдруг такой вопрос?

– Да так, – ответил я как бы между прочим, а сам зачем-то вышел через проход к лестнице, откуда открывался потрясающий вид на ночное звездное небо. Я и забыл, что в храме не было потолочного свода. – Просто интересно…

– Ты опять взялся за старое? – голос Элизабет прозвучал грубо и нервно.

– В смысле? – не понимая о чем речь, я обернулся к девушке.

– В прямом! Нам достаточно было того, что ты распугал всех рабочих своими байками о проклятье Сета. А теперь что? Змеи? Генри…, – гнев Элизабет прошел так же быстро, как и появился, теперь она выглядела скорее расстроенной, чем злой. – Когда же ты вырастишь? – не дождавшись ответа, она развернулась, сняла ближайшую к ней лампу и зашла в следующий проход.

– Элизабет, подожди! – я бросился за ней. – Да стой же ты! Честное слово, я не замышляю ничего плохого! – это лучшее, что пришло мне в голову на ходу, чтобы уверить ее в своих самых лучших побуждениях, следуя за ней по узкому петляющему коридору, уходящему все глубже под землю. – Клянусь!

И ведь это была чистая правда. В отличие от Генри мои помыслы были чисты.

– Пожалуйста, не сотрясай своими пустыми клятвами воздух. Однажды, я уже простила тебя. Но как же я порой жалею об этом, Генри! Как я жалею! Я стала соучастницей твоей лжи, я разделила ее с тобой и теперь она отравляет меня изнутри.

– И очень благодарен тебе за это! Элизабет – только ты удерживаешь меня (его) на светлой стороне.

– И я чертовски устала делать это. Но есть ли у меня выбор? Если бы Артур узнал правду, узнал, что за всеми проблемами, что свалились на него в одночасье, стоит его родной брат, это разбило бы ему сердце. Это бы сломило его, а я не желаю ему такой участи, – Элизабет остановилась, украдкой утерев слезы. – Я люблю тебя, как родного брата, Генри, но мы больше не те дети, что днями напролет беззаботно резвились в дубовых рощах Глостершира[26 - Графство на западе Англии.].Я больше не могу покрывать твои «шалости», как ты их назвал прошлый раз, перед братом и миром. Они давно переросли в нечто страшное, они стали чем-то вроде вируса, что пожирает всех, кто находится рядом.

– Я понимаю…

А Генри? Понимает ли это он? Не уверен. Между ним и Артуром давно разверзлась пропасть; она разрастается все больше и больше, поглощая всех, кто находится рядом. И, к сожалению, Генри не намерен это останавливать. Я могу сколько угодно уверять, что у меня нет никаких злых умыслов в отношении Артура, но что с того? Генри уже предал доверие Элизабет, организовав заговор против брата, и письмо из Общества и сделка с Ригсби тому подтверждение.

– Как мне хочется, чтобы это было правдой, – устало выдохнула девушка, закрывая лицо платком. – Если есть, чем прикрыть рот, то советую сделать это. Воздухом, что внизу тяжело дышать, – пояснила она, заметив мое удивление.

Я кое-как попытался натянуть на себя вверх своей рубашки, но признаться это не очень-то и спасло меня в дальнейшем, ведь очень скоро я понял, о чем меня предупреждала Элизабет. Чем дальше мы шли, чем ниже мы спускались по узким темным коридорам, тем хуже становился воздух вокруг нас. Спертый, затхлый и наполнен пылью, каждый сделанный вздох забивал до боли горло.

– Рабочие посчитали это очередным плохим знаком, и отказались спускаться в гробницу, – Элизабет шла впереди меня. – Но, если бы только они. Прочие члены экспедиции так же выразили бойкот, как и представители Департамента Древностей[27 - Государственная структура Египта, зародившаяся в 1859 г. и ответственная за сохранение, охрану древностей и регулирование археологических раскопок в Египте.]. Они, конечно, используют сказки о проклятьях в своих целях, но, правда в том, что без них в соответствии с договором концессии Артур не имеет права вскрывать гробницу. Но, к счастью, мы нашли способ обхитрить их.

– Значит, вы ее все-таки нашли? Гробницу Сета.

– Это нам и нужно узнать, – ответил за нее, донесшийся из темноты знакомый мужской голос.

Ригсби?!

– Мистер Ригсби, – обратилась к нему Элизабет, воодушевившись, направляя на него свет от фонаря, – спасибо, что пришли к нам на помощь.

– Что Вы, Элизабет, разве мог я пойти против совести? – добродушно произнес мужчина, выходя из своего укрытия и протягивая мне руку, – Генри, как я рад видеть Вас в наших рядах, не смотря на Ваши напряженные отношения с братом!

– Неужели?

– Мистер Ригсби, – подойдя ближе, обратилась ко мне Элизабет, – единственный, кто все еще остался на стороне Артура. А будучи сотрудником Департамента, его присутствие делает все наши действия легитимными в глазах закона.

– Что ж, приятно видеть такого порядочного джентльмена в окружении моего брата, – съязвил я, памятуя о заговоре, в котором Ригсби принимает самое активное участие. – Тем более, когда он смел и отважен! Ведь Вы не побоялись и спустились сюда один…без фонаря, очевидно. Не знал бы я Вас, то принял бы за разбойника!

Это хитрец тут неспроста. Но что он задумал? Ну же Генри, в чем заключается Ваш коварный план? Неужели ты позволишь ему навредить Элизабет? Мы же знаем, что она дорога тебе. Так не молчи же!

– Спасибо, за теплые слова, Генри, но я не столь отважен, как Вы предположили. Спускались мы вместе с Элизабет, но после разделились потому, что ей нужно было найти Вас, дорогой друг. А мой фонарь просто напросто, – на этих словах Ригсби вытянул держащую фонарь руку вперед и потряс ее, – потух. Видимо, я так быстро собирался, что не проверил, заправлен ли он.

После сказанного он жеманно улыбнулся, продолжая поддерживать образ добродушного простака, коим на самом деле не являлся. К сожалению, для Элизабет этой улыбки было достаточно. Она так сильно хотела помочь своему мужу, что в своем чистосердечном порыве не замечала очевидной фальши, у людей, которые ее окружали.

– Пойдемте вместе со мной, – оттолкнув меня, она подошла к Ригсби. – Света моего фонаря хватит на нас двоих.

Может мне прямо сейчас все рассказать ей? Рассказать о письме и о сговоре.

– Прошлая комната оказалась пустышкой, поэтому есть вероятность, что и эта лишь обманка, но Артур все же настроен оптимистично, – доносился до меня голос Элизабет.

Жаль только, что этот пройдоха прошлый раз так мало рассказал мне о «нашем» плане. Я ведь толком и подробностей тоне знаю, а Генри молчит как рыба.

– Вот и получается, что помочь Артуру кроме нас некому, – продолжала Элизабет.

– И ведь не поспоришь, – соглашался с ней Ригсби. – Мистер Локвуд, Вы все еще с нами? Вас совсем не слышно, – переключился он на меня, но я, как и мой персонаж, решил хранить молчание.

Что-то мне подсказывало, что это должно пощекотать ему нервишки. Ригсби хоть и хитрец, но трус, каких еще поискать нужно. В последнюю нашу встречу, он очень беспокоился о том, как бы Генри не изменил свои намерения касательно их общего замысла, и практически (кажется) дал ясно понять, что не допустит этого. Я помню, что Генри его недолюбливал и даже презирал, но показывал ли он это? Или скрывал свои эмоции? Знать бы наверняка. Изменение в моем поведении могли бы сильно напугать Ригсби, а испугавшись, он бы стал совершать ошибки…

Жаль мне так и не удалось проверить свою теорию. Ведь произошедший в тот момент взрыв вновь запустил смену декораций.

Глава 28

Люди – узники бесконечного цикла под названием Жизнь. Странно. Всю жизнь мы мчимся в вихре событийности, то погружаясь на самое дно пучины неизбежности, то возносясь к пористым вершинам собственного выбора, слепа веря, что нам позволено выбирать, и забывая о том, что исход всегда один. Но бывают моменты, когда однажды, очнувшись от иллюзорных оков довлеющего мира и оставшись один на один с хрупким отражением возможного горизонта событий, ты наконец понимаешь это.

Тьма все также окружает меня. В голове полнейший бардак. Кто я? Где я? В глазах все плывет. Мне не пошевелиться. Тело, будто налито свинцом, но оно движется. Не само. Меня несут. Но куда? Я что-то бормочу. Что-то не связное. Не исключаю, что со стороны это похоже на мычание. Но мне отвечают. Только я не пойму что. Слова рассыпаются на бессвязные звуки, стоит их только услышать. Ну же, напрягись! Опять что-то бормочу и получаю ответ. Главное услышать!

– Тиши… Тише… Мы почти выбрались…

Голос тихий, словно доносится из-под воды. Чей он? Не могу вспомнить.

Руки колет от холода. Что же со мной произошло?

Напряги память. Что ты помнишь?

Взрыв.

Я очнулся стоя у окна в небольшой гостиной, которая, судя по шкафам с книгами, служила ее хозяевам еще и библиотекой. Почти все свободное пространство было занято тремя диванами в золотой обивке, двумя такими же креслами, двумя кофейными столиками и высокими напольными часами, стоящими возле облицованного светло-серым камнем камина. В комнате было светло за счет больших панорамных окон, которые выходили на цветущую садовую лужайку, где сейчас играли дети, а взрослые, расположившись на ротанговых креслах под натянутым тентом, мирно вели беседу и пили чай. С гостиной на улицу вела широкая белая дверь, которая сейчас была отрыта, и в которую в этот самый момент вбежал мальчик лет пяти в серых шортах и белой рубашке, чуть не сбив с ног женщину несущую поднос с чайником.

– Мама, мама, – обратился он ней чуть не плеча, – Артур лопнул мой шарик!

Артур? Неужели… Я снова в воспоминаниях Генри. В воспоминаниях более далеких и глубинных, чем прежде.

– Тише, тише, милый, – ласково обратилась к ребенку женщина, ставя поднос на ближайший столик. – Ты не же хочешь, что бы отец увидел твои слезы, – сказав это, она присела на корточки и смахнула слезы с мальчика.