Последняя звезда

– Вторая и четвёртая роты, слушай мой приказ! Всем отходить к турели! Повторяю: всем отходить к турели, там наши! Вам необходимо занять оборону и продержаться там минуту-две. Потом сможете оставить турель, отдайте её кузнечикам! Турель заминирована, заманите кузнечиков в ловушку, как поняли меня?! – и, убедившись, что его план поняли, капитан переключился на общий вид боя.

Общий вид складывался из сотен солдатских передатчиков. Данные от их глаз обрабатывались и передавались в центральный виртуатор штаба батальона, и он уже сводил их вместе, превращая отдельные впечатления, информацию и виды отдельных «камер» в огромную картину боя. Горум увидел следующие: сотни прыгающих кузнечиков, огрызаясь трассерами выстрелов, уверенно продвигались вперёд. Крэглинги отступали повзводно: когда первый взвод вставал и устремлялся назад, второй взвод прикрывал его огнём. Кузнечики пытались добить отступающих и устремлялись вдогонку гигантскими прыжками. Взвод прикрытия делал своё дело и в кто-нибудь из кузнечиков обязательно замирал в прыжке, сбитый метким выстрелом. Убитый больше не прыгал и повисал над полем боя. Некоторые падали, но висящих было больше. Они представляли собой гротескную картину пиршества смерти: десятки трупов висели в космосе, словно воспарив над всем бренным бытием, уже близкие к Богу, далёкие от всего земного, от этой битвы, от этой крови. По этой висящей массе убитых было видно продвижение республиканцев. Трупы всплывали уже вплотную у турели. Вторая и четвёртая рота отступали, Кророгл запросил цифры и увидел: от двух сотен человек осталось менее половины.

Когда отступающие были около турели, две дополнительные роты крэглингов, влились в бой, поддержав огнём своих братьев. Краем сознания Горум увидел всполохи мечей: передовые отряды «кузнечиков», которые прыгали быстрее отступающих, настигли крэглингов, завязалась рукопашная.

В ход пошли плазменные мечи и ножи. Металл был беспомощен против боевого скафандра, который вдобавок окружал силовой щит, но короткий лазерный луч, усиленный магнитным полем и раскалённой плазмой, не хуже острого клинка вспарывал любую броню.

Крэглинги были сильнее в рукопашной, но людей было больше. Как крысы, набрасывались они на крэгла, который был выше и крупнее любого человека, со всех сторон. Облепив его по рукам и ногам, люди валили его на землю и кололи, кололи, кололи…

У крэглингов был другой метод: как лев терзает свою жертву, рвёт её в клочья, так крэглингские солдаты рвали подвернувшихся им под руку солдат-республиканцев. Достаточно было одного мощного удара или рывка – и скафандр плющился, рвался. Защитные поля стояли на вооружении у обеих армий, так что в прямом столкновении, солдаты были примерно равны по возможностям. Разве что защита людей была более современной, но это вряд ли значительно компенсировало физическую силу и ловкость крэглингов. Месиво схватки быстро ширилось: всё новые и новые волны кузнечиков захлёстывали отступающих. Вакуум вокруг турели быстро наполнялся плавающими оторванными конечностями – руками, ногами, головами, ну и конечно, кровью. Очень много крови: она плавала отдельными микроскопическими каплями. Капли сливались в пузыри побольше. Большие пузыри сливались в гигантские. Со стороны могло показаться, что идёт дождь наоборот: не сверху, а снизу проливались капли этого кровавого дождя, превращаясь в лужи-шары где-то наверху.

Сознание Горума раздвоилось: одной частью он был среди отступающих, пытаясь хоть как-то скоординировать их действия. Другой частью Горум был внутри турели, с минёрами. Они как раз обнаружили боезапас и готовили его к взрыву. Но оставалась еще и третья часть сознания. Совсем крохотная, которая никогда не отождествляется с происходящим, которая всегда, в самую трудную минуту умудряется быть над схваткой. Вот этой своей третей частью Горум увидел полковника. Тот отключился от связи, видимо передал управление заместителю. В руках Кророгла что-то поблёскивало. Это был крэгл. Как оружие ближнего боя, крэгл был бы незаменим, будь они без скафандров. Используя свою нечеловеческую силу, крэглинги могли этим штырём дробить кости, раскалывать черепа, как огромным клыком, рвать противника на части. Но вокруг – одни скафандры. Значит, – дошло до капитана, – если полковник не собирался использовать это оружие для врагов, то оно предназначалось для другого дела.

До первой части сознания вдруг донесся голос командира второй роты:

– Капитан, мы не выдержим, нас сомнут, капитан!!!

И одновременно рапорт минёров:

– Турель готова к взрыву, господин капитан!

– Отступать! Всем отступать за турель! За турель! – Рявкнул Кророгл так, чтобы его голос дошёл до каждого солдата.

Линии крэглингов потекли за турель. В глазах Кророгла замелькали сине-зелёные мундиры. «Это не камеры, это моё зрение» – догадался капитан, «Значит, они уже совсем рядом», и его рука инстинктивно потянулась к ножнам меча. Он видел, как сине-зелёные перестали прятаться и прыгать, встали в полный рост и лавиной потекли через турель, сметая линии крэглингов. Капитан орал минёрам:

– Взрывайте! Взрывайте, черт возьми! – но, поняв, что его не слышат, выхватил меч, и скомандовав штабу: «К бою!» Рванулся на помощь своим солдатам.

В этот момент до сознания капитана донеслось «Ложись!!!» и кто-то дёрнул его за ноги вниз. Страшный взрыв потряс республиканский флагман до основания. Капитан понял, что это взрыв, когда земля больно ударила его в грудь. Землёй можно было считать то, что находилось внизу, в данный момент это был корпус корабля. Горум лежал ничком, инстинктивно прижимаясь к этой «земле». В безвоздушном пространстве ударные волны распространяются гораздо слабее, но металл корабля вполне давал представление о силе взрыва: бронированный скафандр капитана подпрыгивал, словно пескарь на сковородке. Когда вибрация стихла, Горум аккуратно поднял голову, посмотрел туда, где, по его мнению, он видел вспышку: на месте турели дымилась огромная воронка. Дым не уходил вверх, как это бывает на земле, а клубами и шарами расползался в разные стороны, быстро рассасываясь в вакууме. Из воронки торчали куски искореженного металла. Республиканского перехватывающего десанта не было. Сотни вражеских бойцов испарились в плазменной вспышке. Крэглинги потихоньку вставили с земли то там, то здесь, помогая остальным прийти в себя. Заработали маячки раненых. На мгновение Кророгл снова увидел короткие отблески мечей: крэглинги добивали оставшихся в живых республиканцев. Мимо капитана проплыла, бултыхаясь в пространстве, чья-то оторванная рука, и он инстинктивно схватил её: на остатках комбинезона виднелись цвета сине-зелёного флага.

Капитан Горум вернулся к тому месту, где был штаб батальона. Посмотрел на полковника: обложившись картами, Кророгл сидел там же, где его оставил капитан и улыбался, глядя на него. Крэгл из его рук куда-то исчез:

– Вот видите, капитан, если мы ещё живы, значит, бог нас пока хранит для добрых дел! – и, выдержав паузу, Кророгл продолжал, – Первый батальон соединился со вторым там, внутри крейсера, все ждут только нашу группу. Дело сделано, похоже, у республиканцев резервов больше на крейсере нет. Давайте внутрь! Нам нужно взять управление над кораблем! Действуйте, капитан!!!

Капитан ещё не полностью отошёл от взрыва и ошеломлённо смотрел на полковника. Потом Горум вдруг осознал: весь бой он провёл словно во сне. Он отдавал приказы, руководил людьми, но при этом наблюдал всё происходящее словно со стороны. Вот так и сейчас:

– Батальон, за мной! – с удивлением услышал он собственный голос со стороны, словно во сне, будто бы кто-то говорил за него. И мгновенно сотни человек со всех сторон бросились к дыре, зияющей на месте турели, на ходу перепрыгивая куски искореженной обшивки. Десантники ныряли в воронку и исчезали там, словно это была черная дыра, а не развороченная взрывом пушка.

В следующую минуту капитан с удивлением обнаружил себя среди бегущих. На полном ходу, не сбавляя скорости, он влетел в воронку и увидел развороченные взрывом внутренние туннели и коридоры корабля: место прорыва было выбрано правильно. Башню оторвало с корнем. Несколько шлюзов, соединяющих турель с кораблём, выгорели полностью, и теперь там был вакуум. Кророгл проскочил это место, не останавливаясь. Второй шлюз был так же разворочен взрывом, но уже не такой обугленный, как первый. А вот следующий мигал зелёным – люк был на месте и крэглинги уже контролировали вход.

– Беречь кислород! – услышал он окрики младших командиров, те напутствовали своих людей. Горум бросил взгляд на свой датчик кислорода, понял, что его хватит ещё на 2 часа боя, и подумал, что внутри корабля кислород будет. «Зачем же его беречь?» – не понял капитан и тут же отругал сам себя за тупость: неизвестно, в каком состоянии получат они корабль, возможно, республиканцы откачают кислород изнутри, или он выгорит от взрыва, в общем, командиры правы, его надо беречь! С этими мыслями, капитан шагнул в шлюз. Ещё пятеро парней проследовали за ним, стало тесно.

Подняв голову вверх, Горум взглянул в последний раз на гибнущую Цитадель, дело всей его короткой полутора тысячелетней жизни, и створки захлопнулись. Шлюз зашипел, наполняясь воздухом. Было дымно, но датчик кислорода ободряюще мигал зеленым. Капитан приказал виртуатору снять шлем. Мгновенно жидкий металл стёк с его головы и спрятался в скафандр. В нос Горуму остро ударил запах гари. Входная дверь бесшумно распахнулась всеми своими створками, – и они были внутри.

XVII

В лесу было дымно. Лес горел. Случайно подожжённый во время боя греческим огнём, он теперь дымил широкой полосой от одного склона холма до другого. Персы разбегались, как крысы, стараясь залезть поглубже в чащу, прятались, зарывались в листву, пачкая лицо грязью, вгрызаясь в землю, старались стать незаметными, раствориться, исчезнуть! Кеос мчался, низко пригнувшись, обхватив свободной рукой коня за шею. Другая рука у него была занята, в ней был меч, и Кеос рубил, рубил, рубил!.. Кровь брызгала каждый раз, когда великолепное лезвие рассекало шею или спину врага. В угаре преследования Кеос не слышал труб, уже трубящих отбой. Похоже, из его конного отряда, труб не слышал никто. Они продолжали рубить персов!

Вот среди листвы мелькнули белые одежды, – какой-то несчастный персидский пехотинец, завидев конницу, дернулся и побежал, в отличие от своих мудрых однополчан, которые в трёх шагах от него зарылись в землю, словно кроты, и их не заметили. Кеос пустил коня в галоп и одним махом настиг перса. Тот бежал, не оборачиваясь, но то ли, услышав стук копыт, то ли спиной почувствовав приближающуюся смерть, истошно, каким-то нечеловеческим голосом завопил. И этот вопль, переходящий в загробный вой наполнил душу Кеоса непередаваемым восторгом! Ликуя, он махнул мечом, и голова врага кубарем покатилась под ноги коню. Кровь из обрубленной шеи фонтаном брызнула вверх, окропив скачущего всадника. Кеос, не останавливая коня, рукавом утёр кровь с лица, это не особенно помогло, ведь руки и так были локоть в крови. Подумать только – он умывался кровью, кровью своих врагов! Все греки сегодня умывались кровью своих заклятых, с незапамятных времён ненавистных врагов!

Вот справа выскочил другой перс. Этот был очень молод. Ополоумев, он бежал, размахивая руками и что-то истошно крича. Кеос хотел было развернуть коня и добить беглеца, но этого перса уже преследовали: за ним вылетел Леонид с копьём наперевес. «Где только он взял это копьё?», – промелькнуло у Кеоса в голове, и в следующую секунду Леонид метнул острое оружие в спину убегавшему. Перс захлебнулся и перестал кричать, споткнулся, полетел кубарем. Кувыркаясь, он ещё больше вогнал копьё себе в спину, и оно проткнуло его насквозь, выйдя наружу. Полными недоверия большими красивыми глазами, молодой персидский воин посмотрел на острие, торчавшее у него из груди. Всё ещё не веря в случившееся, он инстинктивно хватался за окровавленное древко, и пытался вытащить его из груди. Его движения напомнили Кеосу котёнка, которого зачем-то привязали к дереву верёвкой. Перс-котёнок, глупо мусолил древко руками, беспомощно корчась, пытаясь вытащить скользкое от крови древко. Несколько мгновений – и он затих, держась обеими руками за копьё, так и не избавившись от выражения недоверия в глазах.

Кеос перевёл взгляд на Леонида: на лице воина не было жалости, лишь звериная радость. Леонид тоже смотрел на Кеоса, мелко, неестественно смеясь. Недоверчивые глаза котёнка выветрились из сознания Кеоса, душа его воспламенилась от взгляда Леонида, и внутри у него родился звериный, утробный крик хищника, пирующего над жертвой. Воздев мечи к небу, воины, не сговариваясь, повернули коней и помчали бок обок в глубину чащи добивать персов. Крики всадников Александра наполняли чащу со всех сторон. В общем шуме слышались и совсем другие крики, – раненые и умирающие враги стенали и молили о пощаде.

На полном скаку воины вылетели на большую поляну, – там шёл смертельный бой.

Леонид резко остановил своего коня, и тот встал на дыбы. Кеос залюбовался ими: в белых одеждах, красных от крови, яростный, пышущий жаром, Леонид сверкал на солнце, гарцуя на коне, словно это сам Марс спустился на землю и воплотился в прекрасного смертного.

– Марс с нами!!! – крикнул что было духу, во весь голос Кеос и рванулся на середину поляны.

Там четверо пеших персов, сбившись в кучу, отчаянно защищались, а семеро конных греков, окружили их и, пользуясь численным преимуществом, устроили забаву. Они рысью кружили вокруг несчастных, осыпая ударами. Удары были не сильные, но персы, загнанные в ловушку, каждый такой удар отбивали, словно бы это был удар могучего бога-кузнеца Гефеста. Одним словом, персы теряли самообладание и совершенно неразумно тратили последние силы. Леонид и Кеос беззастенчиво влились в общее веселье. Ни на минуту не задумываясь о неблагородстве своего поступка, друзья въехали в круг и добавили каждый от себя по удару. Появление дополнительных сил окончательно сломило и без того надломленный дух персов, послышался визгливый голос старшего и они разом пали на колени, побросав оружие и моля о пощаде. Леонид нагнулся и подобрал персидский меч. Все всадники удивились и уставились на него. Леонид молча развернул меч рукояткой к противнику и подал его персу:

– Ты, жалкая скотина, бери меч и сражайся!

Но перс замахал руками, запричитал, пал ниц и пополз к Леониду. Приблизившись, он облобызал копыта коня, конь шарахнулся. Перс поднялся и обхватил сандалии Леонида, так же пытаясь облобызать их. Леонид скривился в презрении, ткнул рукояткой меча перса в грудь, но тот словно не замечая поданному ему оружия, целовал ноги и всё молил, молил, молил… Глаза Леонида наполнились презрением, и он от всей души пихнул малодушного персидского воина в грудь. От удара боевой сандалии тот отлетел и упал на спину. Всадник тронул коня следом. Конь заржал, встав на дыбы, стараясь по свойственному коням благородству, не наступить на человека, но Леонид упорно удерживал поводья, не давая коню возможности перешагнуть. В конце-концов, конь устал стоять на дыбах, и, расширив зрачки от ужаса, опустился на скорчившееся под копытами тело. Перс заверещал, как недорезанная свинья, конь взвился снова, и снова Леонид не дал коню свободы.

Так продолжалось около минуты: перс всё орал и орал, а конь всё переступал и переступал на месте. Оставшиеся трое персов стояли на месте, зачарованные жутким зрелищем. Вскоре перс затих. Обрушившаяся тишина подтолкнула воинов, и они бросились в рассыпную, истошно вопя. Поражаясь малодушию персов, греческие воины, последовали примеру Леонида и принялись топтать обезумевших врагов. Визгом наполнилась вся поляна, весь лес. Этот визг, как потом говорили, слышала вся гипархия, преследовавшая персов в лесу. Персы умирали один за другим, раздавленные под копытами лошадей, визжали, молили о пощаде, ползали в пыли, но никто, никто из них даже не попытался поднять мечи, валявшиеся у них под ногами!

Закончив своё не столь достойное дело, конники остановились. Случай заставлял задуматься. Для гордых греков поведение персидских наёмников не укладывалось в голове, и было ниже всякого человеческого достоинства. «Если уж принимаешь смерть, готовься принять её в бою. Если не готов, не начинай боя вовсе!» – так учили их деды, заветам которых они следовали.

– Это персидские наёмники, – сказал Каликс, – У них нет чести! – Окружающие всадники согласно закивали. – Храбрые перед боем, когда они в большинстве, и готовые лизать ноги, стоит только грекам показать храбрость, – воины молчаливо кивали. Происшедшее подействовало на них очень угнетающе, и только тут до них докатилось, наконец, осознавание того, что бой закончен: враг сломлен, рассеян, подавлен, и даже готов лизать ноги. От этого весь запал куда-то стух, продолжать дальше не хотелось.

«У-у-у-у-у» доносилось с опушки.

– Кажется, трубят, – рассеянно произнёс Кеос.

Звук шёл уже давно. Трубач трубил отбой и затем сбор. Товарищи стали медленно поворачивать назад, к опушке леса. Ехали шагом, молча, уже не обращая внимания на персов, которые всё ещё продолжали метаться по лесу. Большинство персидских воинов были уже без оружия, многие избавились от флагов и знаков различия своих войск, бросили оружие и напоминали, скорее перепуганных крестьян, чем доблестных воинов. Наскочив на всадников, они или бросались бежать в противоположном направлении или падали ниц, моля о пощаде. Греки не обращали на них никакого внимания. Похоже, общее состояние свершившегося дела, постепенно распространилось на всю гипархию: струйки конников медленным шагом стекались со всех сторон, двигаясь на зов труб. Словно река, уже преодолевшая пороги и отбурлившая, греческая конница медленно и мощно вытекала из леса. Угар боя угас, и на людей тяжким бременем наваливалась усталость. Начинали болеть ссадины, царапины, раны и ушибы.

Кеос не заметил, как задремал в седле. Его конь шел сам в общей группе, умному животному не нужны были поводья. Опустив голову, он кивал в такт ходьбы, похоже было, что усталость настигла и это могучее животное. Когда Кеос открыл глаза, всадников вокруг стало больше. Кое-кто вёл пленных. Связанные большими «гроздьями» они семенили за лошадьми, падая и молясь при каждом резком движении, от кого бы оно не исходило. «Здорово мы их напугали» – проплыла мысль у Кеоса. «Значит, будут рабами», – и он опять задремал. Проснулся от неожиданного толчка в бок, – Леонид как всегда вовремя подсуетился. Кеос вздрогнул: лес, куда греки загнали остатки войск Дария, куда-то исчез. Вокруг было поле, оно дымилось от пыли и свежей крови. Сам Кеос сидел в седле перед конным строем, – его сотня выстроилась и ждала приказаний.

– С добрым утром! – Леонид уже очухался от угара битвы, стряхнул звериную ярость, превратившись в себя прежнего, добряка-шутника-балагура Леонида, которого все любили и хорошо знали. Кеос пришёл в себя, оценил шутку знаменосца Леонида, который умудрился вывести спящего начальника перед строем. Хмуро покосившись на друга, сидящего рядом с невинно-блаженным выражением лица, Кеос убедился, что воины ничего не заметили (шлем не давал голове упасть, а издали было не видно, открыты глаза или нет). Мысленно поклявшись, что когда всё закончится, он задаст Леониду хорошую взбучку, Кеос тихо сказал Каликсу:

– Старшина, рассчитай людей!

Калликс, давно ждавший приказа, зычным голосом скомандовал:

– По порядку, рассчитай-сь!

И пока люди были заняты перекличкой, Кеос спросил у Леонида:

– Где все? Что происходит? Где Начальник гипархии?

Леонид, как всегда, был в курсе всех новостей, хотя совершенно непонятно было, откуда он их добывал:

– Собираются потихоньку. Мы рассеяли Дария по всем окрестным горам, полям и лесам! Его войско уже никогда не собрать, даже если ловить сетями. Наша пехота в сборе и хоронит убитых. Конница вот только что вернулась из погони. Персов перебили – не счесть! Обоз взяли – не увезти и в три дня! Царь в полном здравии и восторге! Путь на столицу Персии открыт! Тысяцкий уже вернулся, сейчас протрубят сбор сотников, готовься.

– Восемьдесят четвёртый, расчет окончен!

– Итого, шесть человек убитыми, десять раненые, все в повозках, никого не потеряли – шепотом подытожил Каликс. Кеос кивнул и произнес так, чтобы его услышали: