Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес (сборник)

– Ну вот… Так и передашь им… Конвойный офицер! Ведите их отсюда?… И больше никаких мне аманатов не надо…

– Слушаю, ваше сиятельство! – отчеканивает молодцеватый конвойный офицер.

Турки кланяются и все выходят.

– Что еще там у вас? – обращается Паскевич к Вольховскому.

– О движении чумной эпидемии в наших войсках, ваше сиятельство… – отвечает Вольховский.

Это не нравится Паскевичу. Он морщится:

– Чумная эпидемия? Что же чумная эпидемия? Чумный лагерь ведь устроен, как я приказал?

– Чумный лагерь устроен, но число заболеваний растет, ваше сиятельство!

– Война в Азии! Вот что такое война в Азии! В Петербурге этого не представляют?.. Объявить в приказе по армии, что воспрещается нижним чинам общаться с туземным населением… Усилить карантины… Что же еще мы можем сделать?

– Слушаю, ваше сиятельство… Кроме того, лекаря заявляют о том, что развивается горячка…

– Хорошо, хорошо… Горячка, чума… Это все мелочи… А какие донесения из отряда Бурцова?

– Пока никаких. Думаю, что он уже занял Байбурт, – с готовностью сказать приятное начальнику уверенно говорит Вольховский. Но Паскевич смотрит на него недоверчиво.

– Вы думаете? Гм… Лазы – народ воинственный… Едва ли они будут бежать без оглядки, как сброд сераскира и Гака-паши. И хотя этот ханжа Сакен очень усердно крестил Бурцова, когда он отправлялся… но кого же он не крестил? Что быть Сакену в царствии небесном, в этом я не сомневаюсь, но под моим начальством служить он уж больше никогда не будет!.. Дойти до такой наглости, чтобы себе приписать все успехи двух кампаний, мною проведенных, и об этом корреспондировать в «Journal des Dеbats» – (Повышая голос.) – И во время боя не исполнять прямых моих приказаний! Делать по-своему! – (Еще более повышая голос.) – Видите ли, он и декабристы – это мозг армии! Но ведь если среди декабристов есть дельные люди, как вы, например, или Пущин, не говоря о Раевском, то они мною выдвигались и будут выдвигаться, хотя всем известно, что государь этого не любит! По мнению и воле государя, декабристы тут, в действующей армии, совсем не затем, чтобы нахватать чинов и орденов! Они тут отбывают наказание, и только. Вашей службой я доволен… О вас я сделал представление его величеству… – И граф милостиво глядит на бывшего декабриста, а бывший декабрист кланяется поспешно:

– Покорнейше благодарю, ваше сиятельство!

– Я делаю для декабристов все, что могу! Если они личными способностями и храбростью заслу-жи-вают наград, я немедленно делаю представления… Я выдвинул в генералы Раевского, который хотя и не был судим, но, между нами говоря, ведь тоже замешан в бунте… Я сделал генерал-майором Бурцова… Благодаря мне получил офицерский чин Пущин, хотя это и было трудно: у государя свои разряды декабристов и очень хорошая память на эти разряды!

Худой, изможденный Вольховский считает момент подходящим для просьбы об отпуске.

– Ваше сиятельство! Я уже докладывал, что мне необходим отпуск для лечения водами… так говорят врачи…

Но такой поворот разговора не нравится Паскевичу. Он говорит ворчливо:

– Отпуск, отпуск! Всем необходим отпуск! Всей армии необходим отпуск и отдых! И мне тоже!.. Однако кампания еще не кончилась… Главное, я не имею сведений из армии Дибича, а участь нашей армии решается там, на Балканах… Идти ли нам дальше, следом за Бурцовым, или мы уже выполнили свою задачу… Я вам обещаю отпуск, когда выяснится, что дальше мы не пойдем. Поверьте, что это вопрос двух-трех недель, не больше…

Поспешно входит поручик Абрамович, личный ординарец графа.

– Ваше сиятельство…

– А, вот, кстати, Абрамович… Вы были в гареме Османа-паши? – вспоминает при виде его Паскевич.

– В гареме я был… вместе с поэтом Пушкиным…

Упоминание Пушкина неприятно Паскевичу. Он бьет рукой по столу.

– И здесь Пушкин! Ему и в гарем нужно! Ну, что там? Никого не изнасиловали там наши солдаты?

– Никаких претензий заявлено не было, ваше сиятельство! – вытянувшись, по уставу отвечает Абрамович.

– Хорошенькие есть? – задает игривый вопрос граф, чем заставляет осклабиться Абрамовича.

– Я видел только двух, и то они были под чадрами, и одна, кажется, мамаша самого паши… Пушкину больше посчастливилось: на него – по крайней мере, он так говорил, – глядели откуда-то из слухового окошка несколько… Но красавиц и он не заметил, ваше сиятельство.

– Спрятали!.. А Пушкину сюжет для стихов. Значит, Османа-пашу мы можем успокоить, хотя по дороге к Тифлису пленный паша, должно быть, забыл о женах!

– Ваше сиятельство… – делает движение в сторону графа Абрамович, осерьезив лицо.

– Что такое еще?

– Из отряда генерала Бурцова приехал с донесением…

Паскевич мгновенно преображается.

– Где? Кто? Сейчас же сюда!

Абрамович быстро выходит и тут же входит с поручиком Леманом.

– А-А! Здравствуйте, поручик! – кивает бровями граф.

– Здравия желаю, ваше сиятельство! Честь имею явиться с донесением из отряда генерала Бурцова, – заученно рапортует Леман и протягивает пакет Паскевичу. Тот передает его Вольховскому, говоря Леману:

– Ну, докладывай скорее, что там?

– В сражении под Байбуртом смертельно ранен генерал Бурцов, ваше сиятельство! – быстро выпаливает поручил Ломан, и Паскевич откидывается назад, ударяя ладонями о стол.

– Смертельно? А-ах, какая жалость! Смертельно?.. Как?.. Каким образом?..

– Выстрелом из пистолета, ваше сиятельство.

– Из пистолета? На такой близкой дистанции? Почему?.. Кто принял команду?

– Полковник Протасов, ваше сиятельство.

– Ну вот… смертельно ранен! – обращается к Вольховскому Паскевич. – А может быть, не смертельно?

– По мнению старшего лекаря отряда, нет надежды, ваше сиятельство, – продолжает отчетливо сыпать заученные фразы Леман.

– Ах, эта неизвестность! Ведь кампанию, в сущности, мы кончили! Напрасная, может быть, смерть!.. Что там в донесении? – обращается к своему начальнику штаба граф.

Протягивая бумагу Паскевичу, говорит Вольховский:

– Просит командующий отрядом подкреплений, ваше сиятельство.

Быстро пробегая донесение, поправляет его Паскевич:

– Не только подкрепления, но и провизии и фуража!.. Разве наши обозы потеряны, поручик?