Чертобой. Свои среди Чужих

– Ну да, так и есть, а что?

– Почему тогда в хрущевке?

– Не знаю. А тебе не все ли равно?

– Заблудимся на хер. Понастроили лабиринтов, Фидии доморощенные[7 - Чертобой-старший знает, что Лабиринт построен Дедалом, а не Фидием, но зачем-то скрывает свое образование.].

– А мне нравится, уютненько так… Вот здесь, кстати, жила знаменитая на весь район Инга Градова.

– Да? И чем же знаменита?

– Журналистка «Павловского пентхауза».

– Ну-у-у….

– И по совместительству – классная минетчица. Ее все знали.

– Я не знал, – уточняю на всякий случай.

– И я тоже. – Андрей со слишком подозрительной поспешностью отвел подозрения, чтобы поверить в его искренность.

– Ладно, Вергилий, веди.

– Не Сусанин?

– У того опыта меньше. И результат, как бы сказать…

– Так мы результат улучшим.

Кабинеты тоже пустые, все обитатели убежали к месту взрыва – нечто подобное было в Арзамасе, когда на станции грохнули вагоны со взрывчаткой. Сколько у нас времени еще будет? Час, а то и чуть больше, – наверняка. Пока осмотрятся, потом начнут разбираться, искать виновных, делать выводы, трындеть по теме и сверх нее… следом наступит очередь кого-нибудь из власть предержащих толкнуть речь. Без речи в любое время и в любую эпоху никуда – святое. Аплодисменты займут минут десять. Хорошо, успеваем.

На третьем этаже сюрприз – из ближайшего кабинета с визгом и хохотом выскакивает девица не первой молодости, одетая только в кружевные чулки с поясом, да на голове что-то, отдаленно напоминающее милицейскую фуражку. Росточка невысокого, поэтому, столкнувшись с почти двухметровым Андреем, упирается впечатляющим бюстом ему в живот. Или, как показалось, немного ниже. Тут же отпрыгнула назад, заорав во всю мочь:

– Игорь Палыч!!!!

– Мусенька, ну чего ты там напугалась? – проворковал голосок из-за приоткрытой двери, и в коридор выкатился колобок. Знаете, классический такой папик – маленький, толстенький, лысенький… Штанов нет, а не то бы брюшко точно свисало через ремень в арбузной болезни, когда живот растет, но хвостик вянет. Зато есть белоснежная рубашка, широкий галстук, поддерживаемый старомодной заколкой с нехилым камешком, и белые же, но грязные носки с выглядывающими из дырок большими пальцами. Ногти на ногах подстригать нужно, дядя, если уж обгрызть не дотягиваешься!

Сын подвинул девицу в сторону и шагнул к пожилому ловеласу:

– Беременный? – Вопрос сопровождался сильным хлопком по выступающему пузу.

Вот это зря – у мужика нервы и так на пределе (обнаружить в придачу к пышной попке собственной секретарши еще и двух перемазанных как черти мордоворотов), а тут… Раздался звук, похожий на треск рвущейся материи, и находиться рядом стало мучительно и невыносимо. Андрея запах не остановил, хотя лицо скривилось в брезгливой гримасе, из-за свежих шрамов превратившись в маску страшного языческого божества. С тихим шелестом пошла шашка из ножен… угрожающе звякнула, влетев обратно.

Колобок собрал остатки самообладания:

– Вы кто и по какому праву? – Даже попытался расправить грудь, что вместе с вынужденно широко расставленными ногами смотрелось несколько комично. – Почему…

Закончить вопрос не успел – грязный сапог влетел в живот, вмяв его почти до позвоночника, а толстяка отшвырнуло обратно в кабинет.

– Убива… – Секретарша захлебнулась на полуслове, получив легкий тычок в солнечное сплетение, и упала на колени.

– Заткнись, – обернувшись в двери, посоветовал Андрей. – Я женщин не бью, но покалечить могу запросто.

Прошел дальше и с силой наступил колобку на горло:

– Дети где?

– Т… т… там… – Слабое движение подбородком куда-то вверх.

– Если обманул – вернусь и убью! Понял?

– П… п… понял.

Хорошо быть таким сообразительным. Вот я – тупой! Поэтому, опустившись на одно колено, перехватываю толстяку глотку. Теперь нож вытереть об рубашку и обратно за голенище… порядок.

– Зачем? – Андрей с недоумением смотрит на тело, все еще не верящее в случившееся, царапающее пол и не отпускающее утекающую жизнь.

– Лучше сейчас, в горячке боя.

– У нас бой?

– Разумеется. Разве не заметил?

– Но почему?

Вроде бы простой вопрос, а ответить сложно. И долго объяснять, что потом появится неисчислимое множество таких вот толстячков, требующих свой кусок пирога, потому что именно они больше всех боролись с проклятой тиранией и, соответственно, больше всех пострадали. Не лучше ли немного проредить «борцов» заранее? Тем более – пирога не будет. От пирогов харя трескается!

– Да не понравился он мне, вот и все.

Сын привычно пожал плечами, принимая объяснение, и, улыбнувшись, напомнил полузабытую песенку из мирного времени:

Хама может обуздать
Только сила грубая.
Или пуля. Но нельзя,
С детства заучил:
Гуманизьм… туда-сюда…
Человеколюбие…
Но человек бы восемь
Я бы лично замочил[8 - Тимур Шаов.].

– Ага, примерно так.

– Да я что, разве возражаю?

На всякий случай проверили остальные кабинеты – пустота, близкая к абсолютной. Заметно, что люди привыкли к дисциплине, но, скорее всего, даже краешком глаза не видели обычный армейский устав. Любой из них. Иначе не побросали бы здесь все и не сбежали организованной толпой глазеть на невиданное зрелище. Нехорошо получилось – вот ладно мы зашли, а если какие проходимцы с преступными намерениями? Вот так серебряные ложки и пропадают.

В коридоре Андрей потрогал свернувшуюся в позе эмбриона голую девицу. Сначала ногой, потом, не заметив должного эффекта, ущипнул за оттопыренную задницу. Примерно так же лошади кусаются. Может, чуть послабже, но они-то в кузнице молотобойцами не работают.