Анти-ты

– Вау. Это же моя жизнь.

– Это моя тема для диссертации.

– Ты сейчас шутишь?

Ива отхлебывает пива, которое все это время было в кармане ее ультрамодного оверсайз-комбинезона, и с сомнением смотрит на дверь. Я понимаю, что она опасается, как бы кто-то не вошел и не прервал нас. Кажется, Ива нашла во мне интересного собеседника и не хотела, чтобы стихия тусовки меня увела. Но, возможно, я все это придумываю.

Я сажусь в сухую ванну, и Ива как-то скромно улыбается.

– Я пишу о развитии комедии, постиронии и метаиронии. Сейчас я на главе «Эволюция комедийных приемов на различных видеохостинг-платформах».

– Типа комедийные приемы вайнеров?

– Объект моего исследования – «Инстаграм», «Вайн», «Мюзикали», «Коуб» и «Тик-ток». Я слежу, как менялась комедия, ее взаимосвязь с функционалом хостинга…

Господь, если ты слышишь меня, знай, что, породив на свет божий Иву, ты уничтожил самооценку тысячи женщин.

– Твою мать, это ж должно быть дико интересно.

– Скорее, страшно занудно. – Она даже покраснела.

– Я прежде никого не встречала, кто занимался бы юмором так… Точнее, я сама занимаюсь юмором, у нас есть разгоны, мы постоянно треплемся о комиках, но… никто из нас толком не знает, что такое постирония. Точнее, мы часто шутим о постиронии, но…

Ива пожимает плечами.

– Я только недавно начала работать над диссертацией, но если тебе интересно, могу дать почитать черновики.

– Да, конечно! Я бы очень хотела!

Вблизи оказалось, что Ива умеет смущаться. Она всегда крутилась на орбите общих тусовок, и я никогда не видела, чтобы она опускала глаза в пол.

– И… если ты вдруг захочешь, я хотела бы обсудить с тобой развитие стендап-индустрии в России.

Я округлила глаза.

– Необязательно сейчас, можем как-то выделить день, выпить кофе, когда тебе будет удобно, я подготовлю вопросы…

Выделить день. Удивительная вежливость. Ива создает иллюзию, что я действительно занятая-крутая, хотя на самом деле я либо торчу в «Весле» непонятно зачем, либо репетиторствую всяким школьникам, либо жалею себя. Вот и все мое расписание.

– Да, конечно, с удовольствием, это очень интересно…

Две пьяные девушки в ванной в разгар тусовки. Это либо начало порно, либо начало дружбы.

Обычно пьяные откровения приводят к чувству неловкости или отрывочным воспоминаниям, но уж точно не к продолжению общения. Редко бывает так, что пьяный треп на кухне поднимает ваше знакомство на новый уровень. Максимум вызывает малую долю взаимного уважения.

Хочется верить, что этот вечер действительно был особенным. И он был, потому что в обычной квартирке, в обычной ванной оказалось два, ну ладно, как минимум один необычный человек.

И в ту ночь в основном говорила Ива. Вкрадчиво, совсем не так, как с пацанами в барах или в шумных компаниях. Весь ее ночной монолог вызвал у меня ассоциацию с первым стриптизом девственницы, словно с каждой репликой она оголялась все больше и больше. Робко, неловко, но целеустремленно, с явным намерением к концу сеанса содрать с себя еще и кожу.

– Мне с детства поставили Аспергер. Это такая…

– Форма аутизма, которая помогает казаться интересной. И еще оправдать, почему ты терпеть не можешь разговаривать с людьми. Стой, извини, я просто пошутила.

Я всегда обращаю внимание на то, как люди смеются. Наверное, для меня это самое главное. И Ива смеялась… задумчиво. Она будто пропускала шутку через все свои невидимые мыслительные процессоры, чтобы в мозгу на ярком экране высветилось: смешно / не смешно. Будто она принимала решение, смеяться ей или нет, и от этого ее смех становился еще ценнее.

И она посмеялась. С паузой, с расчетом, но с очаровательными ямочками и идеальными белыми зубами.

– Да, ты права. Поэтому я мало кому говорю об этом. Просто решила признаться, чтобы тебе было понятнее. – Она посмотрела на меня слишком серьезно, так серьезно, что у меня мурашки пошли по коже. – Я не умею шутить. И вообще не понимаю шуток. С самого детства. Точнее…

Она провела ладонями по коротким темным волосам. Она говорила это так трагично и душещипательно, а я все не понимала, где тут драма. У кучи людей нет чувства юмора. Его нет у половины комиков, которых я наблюдаю ежедневно на открытых микрофонах.

– Точнее, я как раз понимаю шутки. Когда я слышу шутку, то тут же ее… препарирую. Я понимаю, какой это прием. Это рефрен, литота, драматизация, шаблон, мем, постирония. Я училась этому, очень долго училась. Потому что, если у тебя Аспергер, тебе сложно разговаривать с людьми. Я как будто… не как будто – это действительно так, я разбиваю их на категории, на схемы. И когда я была в пятом классе… Знаешь, эта педагогическая штука насчет смены иерархии в пятом классе. До четвертого на вершине пищевой цепи будет отличник, система ценностей коллектива – пятерки. И я хорошо справлялась с этим, была довольно популярной только потому, что оказалась немного умнее остальных. Но в пятом классе уже нет четко закрепленной структуры коллектива, начинается пубертат, и система ценностей меняется. Теперь король тот, у кого больше всего круг общения.

Я понимала, о чем она говорит, ведь моя история школьного лузерства примерно такая же.

– И я стала следить за популярными мальчишками. Они шутили. Много шутили. И я училась у них.

В ответ на это мне захотелось щелкнуть пальцами и крикнуть: «Я тоже!» – но лучше ее не перебивать.

Боже, не верится, что Ива мне исповедуется.

– Я… я чертила схемы. Выписывала их шутки. Смотрела много комедий, выступлений старых и новых комиков, родители не разрешали, и я смотрела их втайне. Какое-то время они думали, что я трачу весь интернет-трафик на порно, а не на Comedy Club. Я училась, правда, я хотела победить, хотела быть на верхушке иерархической пирамиды. Не потому, что мне нужны были друзья. Нет. Мне со всеми было скучно. Просто я считала, что быть успешной – это правильно.

«Быть успешной – это правильно». Сколько правильных девчонок с такой установкой я знаю и почему никак не могу привить ее себе?

– И… это отработанная шутка: когда я говорю о феминизме, я говорю о пятом классе. Я отчетливо помню, как Витя Пономаренко, двоечник, который сел рядом со мной, чтобы списывать, украл мою шутку. Когда пошутила я, – неважно, что это была контекстная шутка с хорошим потенциалом, – меня будто никто не услышал. А он повторил ее тут же, буквально через секунду, и все, каждый, каждый в классе засмеялся!

Ты ведь даже не подозреваешь, Ива, что своим монологом проходишься по всем моим болевым точкам. Что от каждого слова, от каждой детали твоей биографии в моем мозгу будто все сводит судорогой от болезненных воспоминаний.

– А потом… Знаешь, я называю это чертой нормальности. Какой-то точкой, когда ты понимаешь, что не такая. Не такая в плохом смысле.

– Не такая из разряда: мне будет очень плохо и тяжело по жизни.

Ива кивнула.

– И пусть все детство врачи и родители говорили мне, что я как раз не такая, осознала я это куда позже.

Она говорит об этом, и я вспоминаю свой рюкзак, заполненный антидепрессантами, которые сегодня я так и не приняла. Эти коробки и рецепты, которые я параноидально прячу в старую упаковку от прокладок и всегда, абсолютно всегда таскаю с собой, опасаясь, что кто-то увидит.

– У меня был парень – просто идеальный. Мы встречались… со старшей школы и были как лучшие друзья. Речь уже шла о свадьбе, мне действительно было с ним хорошо. И… Неважно, что было. Важно, что как-то раз мы легли спать, и он спросил меня… я до сих пор помню, как он шкодливо улыбался, прям как тот мальчик, который украл мою шутку. Он спросил: «У тебя есть какой-нибудь грязный секрет?»

Мне нехорошо. Мне не нравится эта история. Это такая история, после которой не сможешь смотреть на человека как прежде.

– Я ответила, что нет. Я думала. Я правда пыталась найти какой-нибудь секрет, но он знал их все, и, честно говоря, я не особо интересовалась «грязью». Я даже порно никогда не смотрела… – Она резко дернула рукой, как будто пыталась сбросить с себя что-то.

Ива смотрит мне в глаза. Слишком пристально. Этот взгляд будто вдавливает глазные яблоки мне в череп, не давая вырваться.

– И когда задаешь подобные вопросы, то обычно ждешь, что его зададут и тебе, потому что ответ уже готов. И у него был ответ.