Наст и сход лавины

Из покоев она выходит чуть погодя, поправляет волосы перед зеркалом, разглаживает платье. Сама не заметила, как пару раз сжимала левой ладонью ткань, собравшуюся на бедре. Но разливающаяся по телу легкость и нега того стоили. Надо ей запомнить этого мальчишку и позвать к себе в другой раз.

Они у нее все хороши, все талантливы, но некоторые талантливее других.

В коридоре, всего в одном повороте до просторного зала, она слышит громкое карканье. Оборачивается и видит огромного ворона, для которого волосы на один бок убирает, позволяя устроиться на своем законном месте у нее на плече.

– А я-то думала, ты меня видеть теперь не захочешь, – насмешливо произносит она.

Он каркает почти что ей в лицо, она хохочет и ногтем чешет его под грудью.

– Ну-ну, тише. Убедился, что никакой опасности он для меня не составит? – спрашивает Морана, и в ониксовых глазах видит блеск. – Куда ему до меня добраться? Да и не крови он моей хочет, а воинов. Зря только переживаешь, друг мой.

Он отворачивает голову от нее, но к пальцам все равно продолжает ластиться.

Она смеется, звонкий смех от ледяных стен отражается и взлетает куда-то под высокие потолки, когда она заходит в зал, где ждут полностью экипированные воины еще со следами снега в волосах.

Глава 6. Стол переговоров

Никто не встречает его, как в прошлый раз.

Может, дело в том, что он не насмехается над ней, не зовет трусихой, спрятавшейся за мощными воротами и высокими стенами. Въезжает во двор, осматривается и медленным шагом ведет коня в сторону невысоких конюшен, выделяющихся на фоне других построек.

Ни слуг, ни завывающего ветра, призванного спровадить незваного гостя. Чернобогу кажется это диким; не менее дикими оказываются двери, отворяющиеся перед ним сами по себе. Он спешивается, берет коня под уздцы и сначала слышит лошадиное ржание, а потом и видит – в конюшнях больше нескольких десятков лошадей. Может, даже сотен.

Все белые, светло-серые, светло-бежевые. Как всевозможные молочные оттенки снежных хлопьев. Прислушиваются, бьют хвостами. Конюшня кажется какой-то слишком живой по сравнению с пустынным двором.

Незанятого стоила для Бурки не находится. Он обходит два ряда, продолжая крепко держать коня под уздцы, но все занято мощными и привыкшими к тяжелой работе кобылами, дородными меринами и изящными тонконогими жеребцами.

Воняет дерьмом, сеном и чем-то тяжело-травянистым, но это настолько привычный и естественный запах для конюшен, что в Вечной Мерзлоте, где все погружено в мертвецкий холод и полное отсутствие жизни, ощущается странным. Коня он привязывает у корыта с водой. Так и ждет, что вот сейчас хоть кто-нибудь войдет в конюшню, но этого почему-то не происходит.

Здесь все мертво, но не кони. Не те ли это скакуны, о которых упоминала Ния?

Он решает пройтись вдоль стойл еще, но на этот раз без коня. Осмотреть все внимательнее, раз уж никто здесь не станет его прерывать и мешать. Но лошади кажутся совершенно обыкновенными. Не больше и не меньше привычных ему. Их глаза не отражают какой-то смертельный блеск, зубы у них самые обыкновенные, а не пасти хтонических созданий. Лошади как лошади – и копытами бьют, и ржут, и сено едят, и даже срут как все остальные.

Может, своих особенных скакунов она держит в другом месте?

Но тогда кому принадлежат эти?

Во всех землях Мораны нет ни одной пещеры для духов, ни болота для тварей, ни угла для всевозможной хтони. Домов тоже нет. Лишь ее ледяные палаты да Студеный терем. И даже там она словно обитает в гордом одиночестве, полностью удалившись от других – божественных и небожественных созданий, что могли бы составить ей компанию.

Другая конюшня оказывается заперта на замок. И он такой тяжелый, что выглядит больше, чем ладонь Чернобога, а весит как несколько человеческих голов. От кого же она запирается, если здесь никого нет?

Или в ее землях кто-то да живет, но никому чужому не показывается? А он все же здесь чужой, пускай и хозяин всей Нави.

Стража не попадается ему на глаза, и Чернобог лишь зря силится вспомнить, в которой из одинаковых палат Морана принимала его в прошлый раз. Принимала, конечно, это слишком громко сказано, но восседала на троне и насмехалась над ним – это не совсем то, что ему нравится признавать даже мысленно.

– Есть кто живой или мертвый? – громко спрашивает он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Вороны? Вас тут много в прошлый раз было, я помню.

Ничего не происходит.

Птицы не появляются в небе и не летят к нему по первому зову. Да и с чего бы им это делать? У них одна хозяйка, и к нему она не благоволит.

И все же он помнит, как она обещала расправиться с ним, посмей он хотя бы еще раз ступить на ее земли. Вот он здесь – расправляйся, не хочу. И где же она? Неужели спряталась и наблюдает из какого-нибудь укромного угла?

Эти мысли почему-то веселят и вызывают непроизвольную улыбку.

Он ходит от одной лестницы к другой, надеясь встретить хоть кого-нибудь, но сколько ни ищет, сколько ни оборачивается, нигде нет и следа ее птиц. А ведь они наблюдали за ним, он уверен! И в его землях, и ночами напролет спать ему не давали, и по дороге сюда следили.

Не может же быть, что ему показалось. Он пока еще в своем уме и не страдает видениями.

Где-то вдалеке раздается треск льда, и Чернобог разве что не кидается в сторону звука. Заходит за угол палаты и почти влетает в одного из вороньих воинов Мораны. Тот глядит на него большими – разве что не детскими – глазами, перепуганно дергается.

– Княгиня твоя где? – рявкает Чернобог.

Юнец, словно опомнившись, хватается за рукоять кинжала на поясе, отшатывается назад. И пару мгновений Чернобогу отчаянно хочется преподать ему урок – выбить кинжал из рук, перехватить и прижать к горлу, требуя отвести его к местной хозяйке, но он гасит в себе этот внезапный порыв и приподнимает руки, показывая, что безоружен.

– Я пришел всего лишь поговорить.

– Княгиня вас не ждет.

Голос у него оказывается скрипучий. Совсем не похожий на тот, которым к нему обращался другой, поймав его у лестницы, ведущей куда-то в подвалы. Лицо же выглядит точно так же. Они у нее все одинаковые, наверное. Да точно одинаковые – с чего бы птицам быть разными?

– И все же я думаю, что гостей не принято резать с порога.

Мальчишка зыркает на него черными глазами, от взгляда которых становится не по себе.

– Это званых гостей не принято, – упрямо заявляет он. – А у княгини званых гостей не бывает.

На это ответить нечего.

Она и правда его не звала. Даже совсем напротив. Но Чернобог хитро улыбается, руки в стороны разводит, и тон кажется почти дружеским, когда он говорит:

– Твое дело служивое, понимаю. Но не лучше ли отвести меня к ней? Я добровольно пойду, сопротивляться не стану, слово даю.

Тот оценивающе глядит на него с головы до ног. Понимает, что один с таким не справится, думает Чернобог. И шире улыбается, стараясь убедить в чистоте собственных намерений. Он ждет, что мальчишка что-то скажет, но тот лишь грубо хватает его под руку – а хватка у него цепкая, ничего не скажешь, будто когтистой лапой сжимает, – и тащит в сторону одной из многочисленных палат, в которых так легко заблудиться, если не знать наверняка, куда направляешься.

Начни он сопротивляться, Чернобог, конечно, легко бы переломил вороньего воина, но сейчас он позволяет тащить себя. Разве что на ступенях чуть не спотыкается, но на последней успевает поймать равновесие.

И удивляется, когда его вталкивают не в тот зал, где она сидела на своем ледяном троне в прошлый раз, а в небольшую залу с длинным столом, обставленным со всех сторон стульями, и книгами, расположенными в выемках в стенах.

То ли он на мгновение расслабляется, то ли не ожидает увидеть ее сидящей и склонившейся над книгой, но мальчишка пихает его в спину, и Чернобог падает на колени, чем привлекает ее внимание.

– А я-то все думала, когда ты пожалуешь, – лениво произносит Морана. И резко отрезает: – Снова.

Встречается взглядом с мальчишкой, все еще стоящим у него за спиной, и без слов отпускает того. Чернобог оборачивается, наблюдая за тем, как тот закрывает за собой двери. Ставит ступню на пол и слышит почти насмешливый вздох:

– Жаль. Тебе идет стоять на коленях.

Он невольно ухмыляется ее словам, но все же поднимается на ноги.